Путь, исполненный отваги. Задолго до Истмата

— Все эти ваши мануфактуры, господа, оставляют сажу на сохнущем белье! — решительно сказала она. — Пущай псковитяне нюхают сию благодать.

Сегодня Ростислав Алексеевич сообщил императрице, что железная дорога минула сотую версту от Мурома. До Москвы оставалось около тридцати. Насыпь уже подвели к бывшей столице, а вот укладочные работы затягивались — не хватало мощностей прокатных станов. Тем не менее празднества по случаю достижения Москвы планировалось провести в середине сентября. Если дозволит погода, то и народные гулянья устроить, и первый поезд пустить с почетными пассажирами.

Пока же железнодорожное сообщение было осуществимо лишь по «кратенькому» маршруту в девяносто верст. Жители придорожных деревенек свыклись с дымящим и лязгающим чудищем, совершающим регулярные ежедневные грузопассажирские рейсы из столицы в Псков и обратно. Местная детвора ожидала «явления» несколько часов, вращая тощими шеями с самых высоких берез и елей, а выражение «два раза паровоз видел» произносилось с томным придыхом и ритуальным закатыванием глаз.

Очередное заседание малого имперского кабинета подходило к концу, когда вошедший камергер оповестил императрицу, что пятилетняя принцесса Анастасия-Ульрика изволят капризничать и в сотый раз интересоваться, где же мать, которая обещала ей прогулку на легком катере по озеру. Софья Алексеевна с виноватой улыбкой окинула присутствующих и попросила камергера сказать принцессе, что ее маман будет через четверть часа. Министры уткнулись в ноутбуки, точно увидали там нечто серьезное, и дружно замычали.

— Трудно, господа, быть одновременно суровой правительницей и нежной матерью, — улыбка на лице государыни померкла, когда она вспомнила о количестве насущных дел, — да ладно, по случаю хорошей погоды объявим сегодня короткий день.

Министры разошлись. К императорскому месту подошел премьер-министр, глянул на почти разложенную «Косынку» и поцеловал Софью в затылок.

— Это когда ты была суровой? — поинтересовался он.

Глядя в зеркало на отражение своего «любимого верзилы», Софья печально кивнула:

— Да, уж чего-чего, а суровости мне явно недостает. Особенно как у нас появилась Настюша. Что же нам с этими «раскольниками» делать?

— На крюк, — лаконично ответствовал премьер, — всякое действие рождает противодействие.

— Третий закон Ньютона! — выдохнула императрица. — Но это же живые люди...

— Тогда утопить, — посоветовал Ростислав, — или расстрелять.

Софья вздохнула и подписала указ.

Хотя в стране была свобода вероисповедания, хватало всякого отребья, родившегося с инстинктом поводыря. Им все равно было, куда вести народ, главное, чтобы за ними бежала толпа. Много этих сукиных детей бродило по империи, смущая народ, сея смуту в наивных людских душах. Буквально полгода назад контора Ромодановского вскрыла очередной «гнойник» — секту «Семени Иеговы» — горстку фанатиков под руководством некоего расстриги Федора. Сей малый объявил целью секты возвращение на престол исконного царя Петра, потихоньку спивавшегося где-то в Голландии. И диво: хотя со времен правления этого тирана-самозванца не прошло и десяти лет, нашлись идиоты, вторящие расстриге. Даже среди дворян и купечества. Ностальгия замучила их, понимаешь.

Верные люди доносили князю-кесарю о настроениях, царивших в секте, обосновавшейся в Новгороде при тамошнем монастыре, но архиепископ Новгородский молчал. Неизвестно, что пообещал ему Федор, но, видать, никак не меньше, чем сан патриарха. Так думал Великий Сакелларий по пути в Новгород. Каково же было его удивление, когда по приезде он обнаружил в настоятельской келье совершенно больного Иова — старика скрутил тиф. Окинув «орлеными» глазами кучу прихлебателей, Афанасий приказал готовить больного к перевозке в Свято-Софийск, под опеку тамошних лекарей. Коротко переговорил с братьями в обители, сердито сплюнул и поспешил обратно.

Заскучавшим без дела «рексам» князя-кесаря нашлась работенка. Факт заговора был налицо: взяли у зазевавшегося расстриги и переписку с Голландией, и свитки начатой рукописи о Петре как прямом наследнике Федора Алексеевича, и даже написанное тайнописью послание герцогу Мальборо. Бывший священник не мелочился и в предстоящей борьбе предпочитал опираться на всех, до кого смог дотянуться. Правой рукою у него оказался протоиерей Тихон — священник из Старой Руссы, перспективный кандидат в новгородские архиепископы. Зная принципиальность Иова, Федор решил с ним не связываться. Позднее к заговорщикам примкнули некоторые священнослужители из Московской и даже Рязанской епархий. Вечные «вторые номера».

Сказать, что процесс по делу был громким, значит ничего не сказать. За Тихона даже приезжал заступаться польский примас — старый приятель протоиерея. К столице пожаловал втихаря организованный сторонниками «Семени Иеговы» крестный ход в защиту своих поводырей. Душ пятьсот топтались у крепостного вала и пели псалмы, время от времени выкрикивая лозунги типа «Свободу попу Федьке» и «Тихон, мы — дети твои». Гвардия быстро окружила «демонстрантов», и серьезные господа с незапоминающимися лицами принялись за дело. Быстренько вычислили организаторов, что за полторы копейки нанимали людишек на день постоять-поплясать у костров, а изредка и попеть, тряся самопальными хоругвями. Зачинщиков арестовали и потащили на съезжую. Далее — скучные будни работников канцелярии князя-кесаря. Допрос, легкие пытки (тяжелые формы допроса поголовно были заменены «химией»), приговор, приведение в исполнение. Следует отметить, что для «политических» были предусмотрены три вида наказания. Первый — легкий: нагайкой по заднице и обещание при рецидиве спустить шкуру. Второй — для несильно увязших и «революционеров-рецидивистов»: поднятие народного хозяйства России за шестидесятой параллелью. Остальных без лишних комментариев тащили на плаху. Премьер Каманин в свое время подробно в деталях объяснил императрице, чем закончились дипломатическо-демократические игры Николая Второго и революционеров. Императрица прочла «Архипелаг ГУЛАГ», все три тома, и сделала очень правильные выводы.

Число провинностей, за которые награждали высшей мерой, сократилось до сорока. Напомним, что при Алексее Михайловиче «вышку» давали за шестьдесят видов преступлений, а Петр Первый легко увеличил это число до девяноста. С приходом Софьи к власти окончательно была отменена старая система политического сыска под названием «Слово и Дело Государево». Нынче за оскорбление императорской чести (словесное) полагалось пятьдесят двойных ударов шомполами, а за любой переход в физическую форму — виселица. Делами этими заведовал королевский прокурор, и нельзя сказать, чтобы он сильно перерабатывался.

Прибывшие на помощь России из потустороннего мира личности, равно как и члены их семей, проживали в отделенном высоким брандмауэром от остальной части города квартале столицы. Квартал этот был известен в народе под именем Зеленого посада — района с особой охраной. По углам его располагались пожарные каланчи. Система защиты города от тотальных пожаров насчитывала несколько степеней, и брандмауэры, расходившиеся радиально, были только частью этой системы. Так что никто особенно не заострял внимание на том, что Зеленый посад находился в аккурат между двух стен, а задворки его перекрывали гигантские амбары императрицы, где хранились основные запасы продовольствия на случай осады или неурожая.

Ежедневно охраняемые врата Зеленого посада распахивались в половине седьмого утра и перекрывались рогатками в одиннадцать вечера. Остальные посады жили по точно такому ритму, а хождение по городу после одиннадцати вечера можно было осуществлять по специальным пропускам, подписанным комендантом Свято-Софийска. Комендант же такие разрешения раздавал крайне неохотно, ибо за каждое городское ЧП получал по шапке лично от Софьи Алексеевны. А любимой присказкой Софьи стало изречение Екатерины Второй: «Господи, хотя бы еще пару лет без войны!»

Глава 18. Гея. 1707 Взгляд изнутри

Раннее августовское утро. Только-только столичные петухи успели третий раз проорать славу новому дню. Караульные с тяжелыми после бессонной ночи лицами споласкивают эти самые лица водой из походных баклажек и неспешно убирают рогатки, чтобы запустить на улицы городскую ассенизационную службу: дворников, золотарей и прочий, не слишком гордящийся нужным своим ремеслом люд. Самый странный час — между пятью и шестью часами утра. Для кого уже утро, а для кого — глубокая ночь. Час зевания «жаворонков», людей, у которых наиболее плодотворно и активно проходит первая половина дня. Через мгновения они выползут из своих постелей и, путаясь в исподнем, проследуют в нужные чуланы и к рукомойникам.