Путь из детства. Эхо одного тире

За прудом было болото, поросшее кустарником. Поговаривали, что на этом болоте обитает «ничейный» козел. О его нападении на людей ходили легенды. Как-то я забрел на край болота и вижу — вот он! Грязно-белый, лохматый, здоровенный.

Над крутым лбом торчат рога. Козел меня заметил и удрал в кустарник. Когда я об этом рассказывал, мне никто не верил.

На соседней даче жила большая семья, много детей. Семья была очень интеллигентная. Старшим из детей был Макс — главный всезнайка. Он носил брюки на подтяжках и перед нами, младшими, «задавался».

В Удельное частенько наведывался мой дед Николай Александрович. Иногда оставался ночевать. Каждый свой приезд дед Коля обязательно играл со мной в шашки, и каждый раз обыгрывал. Да еще и подтрунивал надо мной: «А вот эту шашку я возьму за фук». Это когда прозевал ход с «поеданием» шашки партнера. Или: «А сейчас я тебя запру в сортире» — такая шашечная комбинация, при которой твоя шашка остается на доске, а ходить ею ты не можешь.

Первое время сплошные проигрыши и дедовские комментарии к игре доводили меня до слез. А дед только посмеивался.

Скоро я понял, что слезами тут не поможешь, стал сосредотачиваться над шашечной доской, и — ура — я выиграл у деда! Потом еще раз выиграл, еще… И, наконец, мы игру в шашки забросили.

Дед Коля сказал: «Ты научился проигрывать и выиграл».

Для Николая Александровича было важно, чтобы я, его внук, проявил характер.

Однажды ночью над Удельной случилась страшная буря.

Ураганный ветер вырывал с корнями деревья, свалил несколько высоких сосен на нашем участке, хорошо, что ни одна из них не упала на дом.

Отец приехал на дачу с какого-то торжественного концерта в своем единственном темно-синем концертном костюме, при орденах и, даже не заходя в дом, стал отрывать с упавшего соснового ствола торчащий у самого крыльца толстый сук.

Мы с дедом смотрели за ним из окна. Отец тянет сук в одну сторону, в другую — не получается.

Дед говорит мне:

— Борька все равно оторвет.

Сук этот отец все-таки оторвал, но, не выпуская его из рук, отлетел в сторону, перевернулся и распорол снизу доверху одну брючину и порвал рукав пиджака на своем единственном вечернем костюме.

А дед был очень доволен и подытожил всего одним словом: «Характер!»

Приближалось мое школьное обучение. Тот самый отцовский пострадавший концертный костюм раскроили и соорудили для меня школьную одежду: получились курточка и штаны-гольфы, которые застегивались на пуговицы под коленками.

Детство кончается, когда начинается личная ответственность. Начинается она, как только маленький человек переступает школьный порог. Чувство ответственности за свое поведение, за свои поступки сразу же меняет свойственные детским годам понятия. Например, понятие «удовольствие».

В силу вступают другие законы. Начинается мучительный процесс самопознания, самооценки и всего того, что связано с вынужденным желанием понять окружающий тебя мир и осознать твое место в этом мире. И это только первые шаги на пути добра и зла. Самые первые.

И вот наступил мой час расставания с детством. Школа.

Чтобы мне оказаться в школе, надо выйти из верхней арки нашего дома, пересечь по диагонали площадь, на которой еще не стоит памятник Юрию Долгорукову, пройти проходной двор, называемый «Бахруша», спуститься по переулку Немировича-Данченко, перейти Пушкинскую улицу, пройти между решетчатыми створками покосившихся ворот и оказаться в просторном дворе, где невдалеке друг от друга соседствуют два четырехэтажных здания: краснокирпичное — женская школа № 635 и выложенная серыми пористыми плитами — мужская № 170. Это и будет моя первая школа.

Конечно, к первому сентября я опять заболел ангиной и поэтому на две недели опоздал к началу учебного года во 2-м классе «А».

И вот наконец учительница Антонина Николаевна, рыжеватая женщина с баранкой косы, уложенной на затылке, с круглым, усеянным крупными веснушками лицом, стоя у меня за спиной и опустив мне ладони на плечи, вводит меня в класс.

Множество мальчишеских глаз уставились на «новенького». Я чувствую, как от волнения у меня горят уши.

— Это ваш новый товарищ, Вася Ливанов. Он будет вместе с вами учиться.

— Васька-Кот, — улавливаю я чей-то тихий, насмешливый голос.

Мне указано место на первой парте, прямо напротив учительского стола.

Учительница что-то пишет мелом на доске.

— Раскроем тетради по арифметике. Смотрите на доску, сейчас будем решать задачку.

Я беру тетрадь в клеточку, прочитываю на доске задачку и начинаю ее решать, записывая каждую цифру в две клеточки.

Решил довольно быстро и смирно сижу над раскрытой тетрадкой.

Через некоторое время раздается голос учительницы:

— Староста, пора собрать тетради.

Между партами по рядам начинает ходить худенький мальчик, носатый, с очень светлыми волосами, которые разлетаются по обе стороны головы, словно два птичьих крыла. В руках у него образуется стопка тетрадей.

Вот он останавливается около меня, заглядывает в мою тетрадь.

— Мы уже давно в одну клеточку пишем, — обращается ко мне носатый и добавляет: — Идиот!

Этот носатый и светловолосый станет моим самым близким другом на всю жизнь. И прославится как великий композитор Геннадий Гладков.

В отрочестве необычайно привлекательным и востребованным становится жанр приключенческой литературы. Советской литературы такого рода в школьных программах вообще не было, зато в домашних библиотеках сохранились с довоенного времени книги А. Дюма, Майн Рида, Фенимора Купера.

Мы, мальчишки, горячо сопереживали нашему ровеснику, герою «Острова сокровищ» Стивенсона, или пятнадцатилетнему капитану Ж. Верна. Но подражать удачливым мушкетерам можно было только фехтуя на выструганных палках — дальше сходство не шло. Майн Рид требовал лихой скачки на лошадях, герои Стивенсона и Жюля Верна — морских путешествий, а вот Фенимор Купер пришелся весьма кстати.

Быть благородным, неустрашимым индейцем — для этого не требовалось особенных жизненных условий.

В одной популярной советской песне были такие слова: «Шагай вперед, комсомольское племя». Не было бы ошибкой, если вместо «комсомольское» написали «пионерское». Здесь главное, ключевое слово «племя». И в нашем пятом классе под влиянием «Последнего из Могикан» образовалось свое племя Пиликанов.

Племя было названо по имени вождя — старосты класса и председателя совета пионерской дружины Геньки Гладкова, уже носившего прозвище «Пеликан» по причине выдающегося носа и белых волос — крыльев.