Путь из детства. Эхо одного тире

Опытные охотники и специалисты по психологии животных сходятся во мнении, что волки обладают телепатической силой, давно утраченной человеком. Сила эта загадочная, мистическая. А что, если витринный волк, возрожденный искусным чучельником, не утратил этой своей мистической способности? Почему я всем своим детским существом ощущал непреодолимую тягу к встрече с ним, почему упорно не желал уходить от витрины и меня уводили насильно? И всегда, посещая зоопарки, я прежде всего стремлюсь к вольерам с волками. Мне кажется, что между ними и мной присутствует какая-то необъяснимая связь.

У одного из моих любимых писателей Джека Лондона есть удивительная фраза: «У собаки есть хозяин, зато у волка есть Бог».

И вот еще из «до войны».

Мы с мамой идем около нашего дома по самому краю тротуара. По улице вдоль тротуарного бордюра вышагивает мой отец. Он очень большой. На ладони его руки, закинутой к плечу, лежит продолговатый крупный арбуз, между темными полосками которого перебегает солнечный блик. Отец в шляпе, сдвинутой к затылку. Временами он выглядывает из-за арбуза и, поймав мой взгляд, подмигивает мне.

Странно, что это воспоминание вспыхнуло в моей памяти, когда я уже был взрослым.

Например, память о Чкалове.

Мои родители очень близко дружили с семьей легендарного летчика Валерия Павловича Чкалова. Об их дружбе в своих воспоминаниях замечательно написала моя мама.

Я же Чкалова панически боялся. Наверное, потому, что меня, трехлетнего, страшила могучая энергетика, которую излучала его натура. Думаю, такой испуг ощущает человек, когда видит, что перед ним вздымается и движется на него высоченная волна.

Когда Валерий Павлович хватал меня на руки и подбрасывал под потолок, я пугался так, что даже не мог разреветься.

Подъезды дома, где жили Чкаловы и Ливановы, соседствовали. Помню, я погулял во дворе, хочу пойти домой, но у подъезда стоит Чкалов в черной шинели. Холодно, начинает падать снег. Я с ужасом думаю, что, если Чкалов не уйдет, я никогда не попаду домой.

Наверное, я не один, а под присмотром 7-летней сестры Наташи.

Как-то я поделился этим воспоминанием с отцом.

— Ты чего-то выдумываешь, — сказал отец. — На Валерии не могло быть черной шинели.

Через некоторое время отец перезвонил мне.

— Вот читаю книгу о Чкалове. В этот год у них ввели черные шинели.

В этот год — 1938-й, 15 декабря, вовремя испытательного полета Валерий Павлович Чкалов погиб.

Хорошо запомнилось, как Чкалов принес нам в подарок деревянную модель нового самолета-гидроплана. Модель была сделана из дерева, выкрашенного серебряной краской, с ярко-красными полосками. На двух моторах, стоящих на крыльях, — зеленые металлические пропеллеры. А размах крыльев был не меньше метра.

С Чкаловым пришел его сын Игорь в белой рубашке и в пионерском галстуке. Валерий Павлович был очень весел, возбужден. Вот тогда-то он и подбрасывал меня к потолку. Может быть, благодаря этим взлетам из чкаловских рук и необыкновенному подарку мне и запомнился его приход. А то, что за долгие годы осталось от модели — длинный деревянный корпус с облезшей серебряной краской, хранится у меня до сих пор.

А вот забавное воспоминание, рассказанное мне моей мамой. Она обратила внимание, что, когда поздние вечерние застолья в нашем доме с участием Чкалова затягивались на всю ночь, Валерий Павлович начинал очень странно гримасничать, жмурить один глаз и, приоткрыв рот, дергать подбородком.

Мама решила, что у него какой-то нервный тик, но спрашивать поначалу не решалась, а когда все-таки полюбопытствовала, то услышала в ответ:

— Да что вы, Женя, какой тик… Сапоги снимаю!

Оказалось, что Чкалов, устав от неподвижного сидения, стягивал под столом сапоги, с усилием надавливая одной ногой на пятку другой.

И делал это украдкой, чтобы не отвлекать внимания от застольного общения.

Личность Чкалова с неожиданной стороны, по-моему, раскрывается всего в нескольких словах, о которых вспоминал его друг, мой отец:

«Валерий однажды сказал:

— Вот мне все говорят: «Ты — первый! Ты — первый!» А я хочу быть не первым, а лучшим. А лучший, я думаю, это Мишка Громов».

Вот написал «Громов», и воспоминание перебросило совсем в другое время, «после войны».

Я, одиннадцатилетний мальчишка, сижу с родителями на открытой террасе дачи Михаила Михайловича Громова.

Хозяин очень красив мужественной классической красотой. Прямой нос с выразительно очерченными ноздрями, волевой подбородок, очень светлые глаза, так много повидавшие в его героической жизни.

Михаил Михайлович рассказывает.

На даче у него стоит маленькая машинка, трофейный опель «Кадет». На нем Громов ездит с дачи на железнодорожную станцию, чтобы купить в ларьке папиросы.

Как-то едет по шоссе, а на краю дороги «голосуют» двое: какой-то высокий мужчина и молодая женщина. Оба нарядно одеты, а Громов сидит за рулем в спортивной майке без рукавов. Останавливает машину.

— До станции подвезешь? — спрашивает мужчина.

— Садитесь.

Когда доехали до станции, мужчина протягивает Громову 50 рублей.

Громов отказывается брать деньги.

— Да бери, бери, — говорит мужчина. — Не обеднею. Я — полковник авиации.

— А я, — говорит Громов, — генерал-полковник авиации.

— И тут он меня узнал, — хохоча, заканчивает свой рассказ Михаил Михайлович. — Видели бы вы его лицо в тот момент! Умора…

Одно из самых главных событий детства, определивших мою веру, — это мое святое крещение.

И прежде чем коснуться этого события, надо поведать о происхождении моей мамы, рассказать о ее предках, а значит, и о моих.

В Европе они назывались норманны (люди Севера), на Руси их звали варягами. Себя они именовали викингами. В русском «Энциклопедическом словаре» издания 1910 г. о викингах сказано кратко: «Предводители скандинавских морских разбойников, опустошающих Европу в Средние века». Я уже упоминал ушкуйников — речных разбойников, а тут — морские. Как заметил один мой добрый приятель, увлеченный геральдическими изысканиями: «Как начнешь проникать в глубь веков, изучая чью-нибудь родословную, обязательно наткнешься на разбойника».