Путь к Эвенору

Один из наших псарей, Фред (я тут ни при чем: это сокра­щение от холтского имени Фределен), был твердо убежден, что Нифиэнская пастушеская собака происходит от смешения волка и огромного холтского пса породы калифер — мне эта громадина всегда напоминала лохматого мастифа.

Впрочем, тут были свои хитрости. По Фреду, сука может кормить волчат только первые десять дней — потом зверята вырывают у собаки соски. Чтобы держать волчат в строгос­ти, нужна волчица.

Обычная смесь для волчат состоит из козьего молока и сыворотки с добавлением одной части бычьей крови на де­сять частей молока и некоторых травок, которых Фред не мог описать.

И куда больше внимания, чем нужно новорожденному младенцу. Если вы хотите, чтобы волчата уживались с людь­ми, надо, чтобы звери постоянно людей обнюхивали.

Следующие десять дней нам всем было не до смеха.

* * *

Кошмар повторяется.

Мы стараемся вырваться из ада, мчимся сквозь влажные завесы, что свешиваются из ниоткуда, закрывая бесконеч­ный простор.

Здесь все, кого я любил, и вместе с ними — знакомые и незнакомые лица.

Позади, порой видимая сквозь завесы, ярится демонская погоня. Я не хочу смотреть на них, да и не должен — мы почти выбрались, почти спаслись.

Но «почти» — не значит «уже».

Выход высоко впереди, он отмечен сияющими зелеными буквами, и кое-кто уже выбрался через него. Мне кажется, я вижу, как прошли туда и вышли мои жена и дети.

Я надеюсь на это.

Кто-то уже прорвался, но остальным надежды нет: демо­ны уже рядом, вот-вот настигнут.

И тогда я вижу его — Карла Куллинана, отца Джейсона. Он стоит над толпой, на голову выше всех, лицо его сияет, на руках, на груди, на бороде — пятна засыхающей крови.

— Надо их задержать, — говорит он. — Кто со мной? Он улыбается, будто мечтал об этом всю жизнь, чертов болван.

— Я, — откликается кто-то, и Карл, не глядя, кто это, показывает место в строю рядом с Клинтом Хиллом и Эдди Мерфи.

— Твой черед. — Он поворачивается ко мне. Он по­крыт кровью, какой-то желто-зеленой слизью и волчьим дерьмом.

Он встряхивает головой, смахивая кровь с глаз.

— Твой черед, Уолтер.

* * *

— Твой черед, Уолтер, — повторил Джейсон и снова тряхнул меня.

Я просыпался медленно, наполовину уже в реальности, наполовину в кошмаре: за лицом сына для меня еще маячило лицо Карла.

Плохо: при моей профессии и образе жизни надо просы­паться мгновенно, до того, как тебя коснулись. Мне плевать, что моя подкорка считает, что в собственной постели и рядом с женой я в безопасности: дверь открыта, рядом с моей по­стелью стоит вооруженный человек.

Очень плохо, Уолтер.

На другом краю постели, свернувшись клубочком, спала глубоким сном Кира — но даже во сне выставив колено, будто защищаясь от меня.

На полу с моей стороны валялись грязные, вонючие шер­стяные штаны и куртка. Спецодежда для кормления волчат. Я выбрался из-под одеял, с содроганием натянул ее — она все еще была влажной, — нацепил кое-какое оружие и сле­дом за Джейсоном вышел в коридор.

Во рту у меня стоял металлический привкус — он всегда появляется, если я недосплю. Не знаю уж почему, но недо­сыпаю я вот уже десять дней — с самого возвращения. За­бавно, правда?

На верхней площадке лестницы я остановился взглянуть в окно.

Эллегон спал на холодных камнях двора, как кот, — ог­ромные лапы подобраны, треугольная голова посапывает на булыжниках. Обаятелен, как автобус.

Плохо. Я бы не отказался от общества. Вовсе не весело торчать ночью в одиночестве.

Джейсон протянул мне один из двух фонарей. По замко­вой традиции — восходящей, вероятно, к дням осады — фа­келов на стенах было раз, два и обчелся. Если кто выходил, брал с собой фонарь.

— Как они? — спросил я.

Парнишка пожал плечами:

— Нора сидит под плитой. Ник нажрался за троих. — Он поднял руку, прощаясь. — Пойду немного посплю.

И он поплелся к своей комнате, цепляясь ногами за ковер.

Я спустился во внутренний двор и прошел в сарай, где мы поселили волчат.

— Пошли вон, злобные твари, — сказал я, открывая оп­летенную металлической сеткой дверь и вешая фонарь на крюк.

Волчата тут же выбрались из своих укрытий. Нора чуть не проскочила в дверь, но наткнулась на мою ногу и, скуля, удра­ла назад. Ник молча обнюхал мои ноги и завилял хвостом.

В запертом буфете хранился кувшин Фредовой вонючей смеси. Я взял чистую деревянную плошку и плеснул в нее порцию для Норы. Ник в отличие от сестры еще не свыкся с мыслью о необходимости лакать; он скулил все время, пока я наливал его порцию в бутылку и совал ему в рот тряпичную соску.

Еще неделя, может, чуть больше, и он тоже будет есть сам. Или я сверну ему шею.

Я плюхнулся на кучу соломы, понадеявшись, что Джейсон перед уходом навел чистоту. Глупая надежда — однако на сей раз она оправдалась. Эти маленькие чудовища могут — и ни­когда не упустят случая — в момент превратить подстилку в помойку, дайте им только до нее добраться.

Ник весь извертелся. Обычная проблема: как удержать одной рукой вертящегося щенка, а другой — бутылку у него во рту.

Ел он жадно, словно его не кормили неделю, а не час.

Лучший способ приручить щенка волка или дикой соба­ки, по словам Фреда, — взять их совсем маленькими (что мы и сделали), а потом как можно больше с ними возиться.

Надо сделать их членами семьи, сказал он. Очевидно, он имел в виду импринтинг.

Посидел бы он с ними ночами...

Нет, я понимаю, отчего Фред не захотел сам этим зани­маться: его собаки до судорог боятся волчьего запаха. Я на­чинаю думать, что распылитель с волчьей мочой может сделать запретной для домашних собак любую территорию.

Я так скажу: это был бы идеальный случай для юного барона Куллинана проявить баронскую власть и объявить одной из служаночек, что ей нашлось новое дело: ухаживать за парой волчат.

Так нет же. Куллинаны — народ упрямый, и если уж эта работа дополнительная, Джейсон не собирался без крайней нужды занимать ею замковую дворню. Заниматься этим вы­пало тем, кто принял на себя ответственность: ему самому, Ахире, его матери и мне.

Вообще-то я ничего не имею против собак. Я их даже люб­лю, люблю повозиться с ними под настроение, поиграть. Бро­сать палку и смотреть, как пес мчится за ней —истинное удовольствие... первую пару дюжин раз.