Путь к Эвенору

Над улицей возвышался купол Посольства Фэйри — от нас его отделяла всего пара-тройка перекрестков.

— Сюда, и постарайтесь ни на что не наткнуться, — сказала Энди, ныряя в толпу; мимо, грохоча подковами и колесами, как раз проезжала запряженная тяжеловозами фура. Сложность передвижения в толпе — приходится все время подавлять боевые рефлексы. Я не люблю, когда меня пинают и подталкивают — предпочитаю пинаться и толкаться сам. Только так надо работать в толпе — а я, поверьте, не такой уж плохой карманник. Хотя сейчас не время было проверять, на уровне ли это мое мастерство.

Мы шли по улице, вдоль забитых всякой всячиной торговых рядов, где толстый торговец яблоками бесконечно торговался с высоким покупателем в плаще и шляпе, мимо спорящего с мясником орка, мимо лавок, где свечники заливали Воск и вкладывали фитили в формы, а толстая старуха-корзинщица вплетала очередной прут в странной формы корзину.

Что-то в этом меня тревожило, и я быстро коснулся плеча Ахиры, скользнул в хвост нашей группы и оглянулся. Да, разумеется, неприятности стоит оставлять позади, но обезьянье любопытство способствует выживанию — если не перебарщивать с ним.

Они занимались все тем же. Все они. Орк по-прежнему торговался за мясо, высокий покупатель спорил с коротышкой-купцом, а корзинщица все еще не вплела...

Тяжело груженная фура прогрохотала мимо, влекомая двумя похожими на клайдсдейлов тяжеловозами.

И флейты плясали над головой, высвистывая все тот же восьмитактный мотив...

Я пробился назад к Андреа.

— Энди...

Она предостерегающе подняла палец и пробормотала новое заклинание.

— Нам сюда. — Локтями раздвигая толпу, она прошла между двух прилавков — в прохладу дня...

...и темноту ночи в самой середине квадратной — нет, треугольной площади. В нее вливались три улицы, каждая оканчивалась клинообразным домом, будто долькой каменного пирога. Ни окон, ни дверей у домов не было.

В центре площади стоял пьедестал со статуей, хотя что это за статуя — я не понял.

Никогда не пытались найти в глазу слепое пятно? Это просто. Ставите на листе бумаги две точки, зажмуриваете один глаз и смотрите на одну точку, приближая бумагу к лицу — другая должна быть видима боковым зрением.

В какой-то момент эта другая точка пройдет через слепое пятно — место, где оканчиваются зрительные нервы. И она исчезнет, хоть вы и будете знать, что она есть, и вы непременно увидите ее, если чуть-чуть сдвинете бумагу или повернете голову. Но нет: смотреть надо перед собой.

Именно так выглядела эта статуя. Точно ее Нельзя Видеть.

Над ней и за ней, на вливающейся в площадь магистрали, вздымался, мерцая в ночи, купол Посольства Фэйри.

— Быстрей, быстрей, — подгоняла нас Андреа, уводя к другой магистрали.

Ахира поднял руку.

— Нет, стой. То, что мы делаем...

Она замотала головой, глаза расширились.

— Нет. Останавливаться нельзя. Все рушится. — Губы ее шевелились, дыхание прерывалось. — Это уже не просто город. Он распадается. — Она показала на улицу, что вела к посольству. — Длань была права: это связано со всем миром. — Она махнула в сторону улицы. — Идите прямо туда, выйдете на Заброшенную Дорогу, но Заброшенная Дорога не приведет вас на Двойной Круг — сверните на север у первого поворота — и придете к ямам; восточная дорога выведет в точку на сто футов глубины на дне Киррика, неподалеку от Пандатавэя; западная зашвырнет на деревья на околице Салкета. Все это, — она покрутила пальцем, — связки, переходы. Но вы ведь не пойдете туда?

Отлично. Многомерный план города забил Энди голову напрочь, и она забыла, насколько все остальные слабо себе представляют, что за чертовщина тут творится.

— Давайте-ка выбираться отсюда, — сказал я.

— Нет, это не все от Фэйри. Не в прочных местах. И только частично. Идем, пока он не добрался сюда. — Она схватила за руку Джейсона и бегом припустила к улице.

О чем она говорила? Кто это — он? Я помчался за ней, Ахира и Тэннети — следом. За нашей спиной было нечто, нечто огромное — но я не оглянулся посмотреть. На пересечении площади и улицы мы почти нагнали ее.

— Бойоардо? — спросил я, выворачивая шею, когда мы нырнули в ночь, и...

...и, заскользив, едва успели притормозить в двух футах от края нагретой плоской крыши. Я протянул руку и удержал Ахиру, чтобы он не врезался в Джейсона. Полдневное солнце сияло с небес, но их синеву рассекали тучи, черными полосами протянувшиеся от горизонта до горизонта.

— Быстрей! — позвала Андреа. — Сюда.

Мы спустились по пожарной лестнице в проулок, следом за Энди поспешили по нему...

...и оказались в крошечном парке, прохладном, зеленом, пахнущем перегретой на солнце мятой.

Я сказал бы, что нас окружали дубы — вот только стволы их слегка серебрились, а листва, играя на ветерке, чуть позванивала, как серебряные колокольцы.

Тэннети тяжело дышала, мне тоже не помешала бы передышка.

Ахира огляделся.

— Можно нам тут отдохнуть? — спросил он сквозь перезвон листвы. — Или надо бежать дальше?

— Да, — сказала Энди. — Здесь мы отдохнем — недолго. Я достаточно запутала наш след.

Древний дуб протянул над землей одну из своих ветвей — достаточно низко, чтобы ухватиться и повиснуть, восстанавливая дыхание. Что я и сделал. Кора под моей ладонью была шершавой, серебристая листва — прохладной.

Джейсон протянул руку и щелкнул по листу ногтем. Лист зазвенел, как камертон.

Ахира уселся на землю.

— Просто на случай, если нам надо это знать — куда нам дальше?

Энди прикрыла глаза и задумалась — как-то уж слишком надолго. Губы ее беззвучно шевелились.

Нет, я за временем не следил. Просто прошло не меньше минуты, и Тэннети начала уже беспокойно ерзать, но Джейсон успокоил ее, легко коснувшись ее руки. Однако Джейсон навострился в легких касаниях; мне захотелось бы ее стукнуть. (Я бы не сделал этого, заметьте, но захотел бы. В присутствии магии я всегда нервничаю.) Наконец Энди открыла глаза.

— Вам отсюда не видно, но ярдах в пятидесяти за тем старым дубом есть ступени, ведущие к дороге. Еще какое-то время по ним можно будет идти — только не наступайте на верхнюю ступеньку; она уводит от дорог.

Я отпустил ветку и прислонился к стволу, позволив себе расслабиться; это мне легко удалось.

Шершавый ствол, на который я опирался, дарил мне покой. Возможно, я черпал успокоение в его неизменности. Руки мои играли высокой травой — слишком высокой для парка, как мне подумалось: футов четырех в высоту, густая, мягкая и зеленая, как на лугу.