Путь к Марсу

Мысли обрывает резкий треск динамика. Вежливый голос дежурного сообщает:

– Всем, всем! В шестнадцать часов последнее комплексное испытание. Повторяю...

Небольшой кабинет. На рабочем месте несколько рычагов управления и большой матово-зеленый экран, разделенный на шесть ячеек. Команды врачей поступают по радио.

Испытываются возможности слуха, зрения, осязания, проверяется, как космонавт решает сложные ситуационные задачи, как он ведет себя в непредвиденной обстановке, с какой скоростью принимает наиболее оптимальные решения.

После испытаний электронный судья выдает одну общую оценку по десятибалльной шкале.

Вечером Виктор Сергеевич сидел в вестибюле служебного корпуса под портретом Циолковского. Рядом в ожидании результатов негромко переговаривались космонавты.

Голоса внезапно смолкают. Зажигается табло.

Виктор Сергеевич отыскал на табло свою фамилию. 9,65... Неплохо. У него бывали оценки и получше, но как-то так выходило: чем серьезнее предстоит полет, тем более низкие баллы он получал. Вот и у Акопяна в предыдущих сериях было почти десять, а сейчас он и до десяти не дотянул.

В этот вечер все рано разошлись по своим комнатам и легли спать. Завтра утром комиссия вынесет окончательное решение.

Экипаж - живой организм, в котором все должно быть очень хорошо уравновешено. И баллы-то у тебя могут быть не самыми высокими, а ты окажешься нужным, необходимым по другим качествам.

За завтраком в избушке дежурный Центра подготовки зачитал списки трех экипажей, подобранных электронными судьями.

Удивительное дело: Виктор Сергеевич, Акопян, Марина, Сергей, Жора и Василий оказались в одной команде!

– Бывает, - довольно улыбался Виктор Сергеевич.
– Электронные машины иногда тоже не ошибаются!

Обедал Виктор Сергеевич вместе с Волновым.

– Рад, что испытания выдержал, больше всего хотел видеть тебя за штурвалом "Вихря". Полет сложный сам по себе, да еще антигравитация, и не где-нибудь в начале программы, а на завершающей стадии полета. Многое будет зависеть от экипажа. От вашей "слетанности". Сживайтесь. Завтра отдых, а через день на базу всем экипажем. Будете отдыхать, будете заниматься. Время бежит. Старт через 97 дней.

Г Л А В А 14

КАНИКУЛЫ

Заметивши светило, не означенное на небесных

картах, должно считать его планетою и наблюдать в

продолжение нескольких ночей. Лишь после многих

наблюдений можно утверждать, как переменяется его

положение относительно неподвижных звезд.

Из очень старой книги по астрономии

На следующий день утром вылетали на базу.

В дверях самолета Акопян застрял. И немудрено - правая рука у него занята чемоданом с вещами, плечо оттягивает солидных размеров кожаный кофр с диктофоном и фотоаппаратами, а в левой руке изящная трость.

Трость была длинная, с треугольной рогулькой на конце. Вот она-то и застряла в дверях.

– Беспокойный ты человек, - сказал Калантаров, поднимавшийся по трапу вслед за Акопяном.
– Ну зачем тебе эта палка?

В самолете Акопян долго пристраивал трость на багажной сетке, напевая: "Дети, в школу собирайтесь! Петушок пропел давно".

К бортинженеру подошел Сергей Меркулов. Остановился, разглядывая острый стальной наконечник трости. Акопян, завершив хлопотное дело, нежился в кресле.

– Для чего тебе эта штуковина?
– спросил Меркулов.

– Никакая это не штуковина, а самый обыкновенный альпеншток, проворчал Сурен.
– Еще вопросы будут?

Сергей Меркулов пожал плечами и подсел к Жоре. Оглядываясь на бортинженера, они принялись что-то обсуждать.

В салоне самолета появились Виктор Сергеевич и Василий Карпенко. Виктор Сергеевич прошел вперед и сел в кресло рядом с отсеком пилотов. Карпенко внимательно осмотрел всех, увидел трость над Акопяном и провел указательным пальцем по переносице, словно поправляя очки.

– Виктор Сергеевич!
– громко позвал он.
– Как вы думаете, что это такое?

Виктор Сергеевич оглянулся.

– По-моему, с такими палками когда-то ходили по горам.

– Вот это эрудиция!
– Акопян торжествующе поглядел на Меркулова и Георгия.
– С таким знатоком есть о чем побеседовать.

Виктор Сергеевич взял в руки протянутую трость.

– Красивое дерево.

– Самшит!
– гордо сказал Акопян.
– Железное дерево! В тысяча девятьсот тринадцатом году отец моего отца был в Альпах. И представляете...

Но никто так и не узнал, что делал отец отца Акопяна в Альпах, потому что в самолет поднялась Марина.

– Привет, друзья!
– помахала она всем ладошкой с порога.
– Надеюсь, в полете никому не понадобится "скорая"?

Мужчины наперебой стали предлагать ей "самое спокойное место". Больше всех, конечно, старался Сурен, сразу позабывший о своем альпенштоке с великолепной самшитовой рукояткой. Чтобы никого не обидеть, Марина выбрала пустое кресло рядом с иллюминатором.

Виктор Сергеевич сидел в кресле в "позе извозчика" - прикрыв глаза и наклонив вперед голову. Ему хотелось сосредоточиться, собраться, а для этого сначала надо хорошенько расслабиться: необходима разрядка, отдых, каникулы после сложного экзамена.

Почему-то долго не давали разрешения на взлет. Виктор Сергеевич терпеливо ждал, когда начнут разогревать двигатели самолета и они заглушат голоса пассажиров в салоне.

– Так и знал!
– никак не мог успокоиться Акопян.
– Не работает вентилятор! Почему на самолетах вечно что-нибудь не работает!

– Мы еще на Земле, - рассудительно заметил Жора.

Сергей Меркулов зашуршал бумажкой от леденца.

– Дай сюда!
– Акопян тотчас выхватил бумажку, сунул в пепельницу, щелкнул крышкой.

– Вот так!
– сказал он торжественно. Бортинженера обуревала жажда деятельности.

"Очень хорошо, что теперь все позади, - думал Виктор Сергеевич.
– И ведут мои ребята себя как школьники. Пользуются первой возможностью, чтобы стряхнуть с себя напряжение, забыть что-то неприятное, трудное, тяжелое".

Память... Резервы и возможности памяти огромны. Виктор Сергеевич помнит все, все нюансы подготовки экипажа, особенности, радости и огорчения полета. Специальная подготовка по аутотренингу памяти вскрыла прежние безграничные ее резервы.