Путь к Сатане

Со значительным усилием я отверг эту идею. Пара, несомненно, ждала на станции моего появления. Но, во имя всех дальновидных дьяволов, как они могли знать, что я появлюсь именно на этой станции и именно в это время?

И тут я вдруг вспомнил одну из странных фраз доктора Консардайна: "Разум, планирующий за них, воля более сильная, чем их воля, способная заставить их выполнить эти планы точно так, как их составил грандиозный мозг".

Вокруг меня сомкнулась паутина, чьи многочисленные нити держала одна хозяйская рука, и эта рука тащила меня, тащила... непреодолимо... куда... и зачем?

Я повернулся к морякам. Они смотрели на нас с интересом. Лейтенант встал, вот он направился к нам.

– Могу быть чем-нибудь полезен, сэр? – спросил он доктора, но глаза его были устремлены на девушку и полны восхищения. И я понял, что не могу рассчитывать на помощь его или его людей. Тем не менее, ответил лейтенанту я.

– Можете. Меня зовут Джеймс Киркхем. Я живу в клубе Первооткрывателей. Не думаю, что вы мне поверите, но эти люди похищают меня...

– О Генри! Генри! – пробормотала девушка и коснулась глаз нелепым маленьким кусочком кружев.

– Все, о чем я прошу, – продолжал я, – позвоните в клуб Первооткрывателей, когда выйдете из поезда. Спросите Ларса Торвальдсена, расскажите ему о том, что видели, и передайте, что человек в клубе, называющий себя Джеймсом Киркхемом, самозванец. Сделаете?

– О доктор Консардайн! – всхлипнула девушка. – О бедный, бедный брат!

– Не отойдете ли со мной на минутку, лейтенант? – спросил Консардайн. И сказал, обращаясь к человеку, который назвал девушку Евой:

– Уолтер, присмотрите за Генри...

Он взял лейтенанта за руку, и они прошли вперед по вагону.

– Садитесь, Генри, старина, – предложил Уолтер.

– Пожалуйста, дорогой, – сказала девушка.

Держа с обеих сторон за руки, они усадили меня в кресло.

Я не сопротивлялся. Какое-то жестокое удивление, смешанное с восхищением, охватило меня. Я видел, как лейтенант и доктор о чем-то негромко разговаривают, а остальные моряки слушают их разговор. Я знал, что говорит Консардайн; лицо лейтенанта смягчилось, он и его люди поглядывали на меня с жалостью, а на девушку – с сочувствием. Лейтенант задал какой-то вопрос. Консардайн кивнул в знак согласия, и они направились к нам.

– Старина, – успокаивающе заговорил со мной лейтенант, – конечно, я выполню вашу просьбу. Мы выходим у моста, и я тут же позвоню. Клуб Первооткрывателей, вы сказали?

Все было бы прекрасно, но я знал, что он думает, будто успокаивает сумасшедшего.

Я устало кивнул.

– Расскажите это своей бабушке. Конечно, вы этого не сделаете. Но если каким-то чудесным образом искорка интеллекта осветит ваш разум сегодня вечером или хотя бы завтра, пожалуйста, позвоните, как я просил.

– О, Генри! Пожалуйста, успокойся! – умоляла девушка. Она обратила свой взор, красноречиво благодарный, к лейтенанту. – Я уверена, лейтенант выполнит свое обещание.

– Конечно, выполню, – заверил он меня и при этом полуподмигнул ей.

Я открыто рассмеялся, не смог сдержаться. Ни у одного моряка, офицера или рядового, сердце не устояло бы перед таким взглядом – таким умоляющим, таким благодарным, таким задумчиво-признательным.

– Ну, ладно, лейтенант, – сказал я. – Я вас нисколько не виню. Я сам бился об заклад, что невозможно похитить человека в Нью-Йорке на глазах у полицейских. Но я проиграл. Потом я готов был спорить, что нельзя похитить в вагоне метро. И опять проиграл. Тем не менее, если вы все-таки будете гадать, сумасшедший я или нет, воспользуйтесь возможностью и позвоните в клуб.

– О, брат! – вздохнула Ева и снова заплакала.

Я сел в кресло, ожидая другой возможности. Девушка держала меня за руку, время от времени взглядывая на лейтенанта. Консардайн сел справа от меня. Уолтер – рядом с Евой.

У Бруклинского моста моряки вышли, неоднократно оглядываясь на нас. Я сардонически отсалютовал лейтенанту; девушка послала ему прекрасную благодарную улыбку. Если еще что-то нужно было, чтобы он забыл о моей просьбе, то именно это.

На мосту в вагон вошло много народу. Я с надеждой смотрел на рассаживавшихся в креслах пассажиров. Но по мере того, как я разглядывал их лица, надежда гасла. С печалью я понял, что старик Вандербильт ошибался, сказав: "Проклятая толпа". Нужно было сказать: "Тупая толпа".

Здесь была еврейская делегация в полдюжины человек на своем пути в Бронкс, запоздавшая стенографистка, которая тут же принялась красить губы, три кроликолицых юных хулигана, итальянка с четырьмя неугомонными детьми, почтенный старый джентльмен, подозрительно глядевший на возню детей, хорошо одетый негр, мужчина средних лет приятной наружности с женщиной, которая могла бы быть школьной учительницей, две хихикающие девчонки, которые тут же принялись флиртовать с хулиганами, три возможных клерка и примерно с дюжину других неприметных слабоумных. Типичное население вагона нью-йоркской подземки. Взгляд направо и налево привел меня к выводу, что о богатом интеллекте тут говорить не приходится.

Бессмысленно обращаться к этим людям. Мои три охранника намного опережали тут всех в сером веществе и в изобретательности. Они мою любую попытку сделают неудавшейся раньше, чем я кончу. Но все же я должен попытаться, чтобы кто-нибудь позвонил в клуб. У кого-нибудь может быть развито любопытство, и он в конце концов позвонит. Я устремил взгляд на почтенного старого джентльмена – он похож на человека, который не успокоится, пока не выяснит, в чем дело.

И только я собрался открыть рот и заговорить, девушка потрепала меня по руке и наклонилась к человеку в накидке.

– Доктор. – Голос ее звучал четко и был слышен по всему вагону. – Доктор, Генри намного лучше. Можно я дам ему – вы знаете что?

– Прекрасная мысль, мисс Уолтон, – ответил тот. – Дайте ему ее.

Девушка сунула руку в свое длинное спортивного кроя пальто и вытащила небольшой сверток.

– Вот, Генри. – Она протянула сверток мне. – Вот твой дружок, ему было так одиноко без тебя.

Автоматически я взял сверток и развернул его.

В моих руках была грязная, отвратительная, старая тряпичная кукла.

Я тупо смотрел на нее и начал понимать всю дьявольскую изощренность подготовленной мне ловушки. В самой смехотворности этой куклы был какой-то ужас. И после слов девушки весь вагон смотрел на меня. Я видел, как пожилой джентльмен, как бы не веря своим глазам, смотрел на меня из-за стекол очков, видел, как Консардайн поймал его взгляд и многозначительно постучал себя по лбу – и все это видели. Грубый смех негра внезапно стих. Группа евреев застыла и смотрела на меня; стенографистка уронила свою косметичку; итальянские дети очарованно уставились на куклу. Пара средних лет смущенно отвела взгляд.