Путь к сердцу
Шрифт:
— Но не стали. — Ривлин внимательно поглядел на нее. — Почему?
Мадди независимо передернула плечами.
— Я была недостаточно высокой, чтобы смотреть на кого-то сверху вниз, разве что на малых ребятишек.
Ривлин кивнул, что, видимо, означало согласие.
— При вашем неотъемлемом стремлении к борьбе вы скорее всего без обиняков дали понять добрым дамам, что вы о них думаете? — уверенно спросил он.
В ответ Мадди лишь усмехнулась, — А они отплатили вам за вашу честность тем, что отправили вас в забытое Богом захолустье.
— Мое пребывание в Оклахоме не было столь ужасным, как им казалось, — возразила она, и с каждым
Ривлин подумал про себя, что пока знает историю жизни Мадди только с одной стороны — от нее самой. Возможно, дамы-благотворительницы порассказали бы о ней такое, от чего у него волосы встали бы дыбом. И все-таки, несмотря на такое одностороннее изложение, Ривлину хотелось, чтобы Мадди могла вспоминать прошлое в более радужном свете, поэтому он заговорил, осторожно выбирая слова:
— Мне кажется, вам не стоило бы рассматривать вашу беду как падение, если учесть, что в сложившихся обстоятельствах вы просто не могли обойтись без порции свинца.
Мадди посмотрела на разделяющий их занавес из одеял, и глаза ее потемнели.
— Они заявили, что я должна была прибегнуть к помощи закона, а не действовать как судья, присяжный и палач в одном лице.
— Кто это «они»?
— Духовенство.
Мадди продолжала есть, но уже без прежнего аппетита.
Проклятые благодетели человечества!
— Просто они не побывали в вашем положении, — серьезно заметил Ривлин. — Не их дело судить вас и ваше решение. Я на вашем месте поступил бы точно так же.
Мадди чуть не уронила тарелку; дыхание ее участилось, она смотрела на Ривлина с таким облегчением, что на него это подействовало почти как физическое прикосновение. Он вдруг понял, что оказался первым, кто хотя бы попытался понять, почему она застрелила Калеба Фоли.
— Вы убили бы его? Это правда?
— Возможно, не сделал бы этого так легко и безболезненно, как вы, — сначала он бы дорого заплатил за содеянное.
— Хотела бы я, чтобы вы были в числе присяжных во время суда надо мной, Килпатрик, — с невеселой улыбкой произнесла Мадди.
— Вы подавали апелляцию по поводу приговора? Просили назначить новый состав суда?
— Какой в этом прок — ведь у меня нет свидетелей…
Итак, она покорилась своей судьбе. Отчего-то Ривлину вспомнились глухие заунывные звуки погребального колокола, и это причинило ему душевную боль, которую он не мог объяснить.
— Скажите, Килпатрик, — неожиданно спросила Мадди, собирая ложкой с тарелки остатки картошки. — Вам доводилось кого-нибудь убить… до Мэрфи?
Ривлин догадывался, почему она задала этот вопрос. Какая-то
часть его души хотела солгать, но он этого не сделал.— Я давным-давно потерял счет тем, кто принял смерть от моей руки.
— Они являются вам в ночных кошмарах?
— Только один. — Сет Хоскинс. — Но он уже давно не посещал меня. — Ривлин уставился на грязный пол, пытаясь захлопнуть двери памяти, чтобы не видеть перед собой глаза Сета и не чувствовать ужасную тяжесть вины, от которой сжималась грудь и кровь отливала от сердца.
— Скажите, как вам удалось избавиться от его визитов?
Ривлин глубоко вздохнул и сосредоточил все свое внимание на женщине, которая сидела напротив него по ту сторону очага.
— Я заключил с ним сделку, — медленно ответил он и поднял глаза. — До тех пор, пока я придерживаюсь принятых на себя обязательств, он оставляет меня в покое.
Мадди облизнула губы, и Ривлин, догадываясь, о чем она хочет спросить, покачал головой.
— Нет. Вам нет нужды заключать сделку, Мадди Ратледж. Вы не совершали ошибок, которые надо исправлять. В следующий раз, когда этот сукин сын явится вам во сне, пошлите его к дьяволу, перевернитесь на другой бок и продолжайте спать.
Мадди грустно улыбнулась, закрыла глаза и прислонилась головой к дощатой стене.
— Хотела бы я, чтобы это получалось так просто.
— Предоставьте дело времени.
— Вас не клонит в сон от выпитого?
Выпитого… Ривлин вспомнил, медленно выдохнул воздух из легких, поднял уже остывший котелок с чаем и разлил оставшееся в две кружки.
— Напоследок, — произнес он и легонько потер донышком кружки красивые ровные пальцы ее ножки.
Мадди открыла глаза, лениво усмехнулась и взяла кружку.
— Я вовсе не хочу, чтобы это вошло в привычку, — сказал Ривлин, когда Мадди устроилась у все еще красных углей очага, держа кружку в ладонях. — Виски начинает управлять вашей жизнью, если вы ему это позволяете, а то, от чего вы хотите убежать, снова с вами, едва вы протрезвеете.
Мадди сделала глоток и с интересом поглядела на своего спутника.
— Это звучит как результат горького опыта.
— Не стану отрицать — что было, то было.
— Чувство необычайно приятное — словно тебя завернули в теплейшее, мягчайшее одеяло, — тихо сказала Мадди. — Теперь я понимаю, почему дамы-благотворительницы были такими ярыми противницами крепких напитков. К слову сказать, они были противницами всего, что может принести радость и развеселить. Им не нравилось, когда мы смеялись. Они твердили, что часы бодрствования мы должны проводить в молитвах, умоляя Господа о прощении, а заслужить прощение — весьма трудная задача… — Она негромко рассмеялась.
— Да, я это знаю.
Мадди заметила в его тоне нотки грусти, и ей стало слегка не по себе. Это она виновата, она и ее неуместные вопросы. Он постарался сделать ей приятное, а она отплатила тем, что вызвала у него тревожные воспоминания о прошлом…
— Пойду приведу лошадей и заодно наберу еще дров. — Ривлин встал. — А вы, пока я буду этим заниматься, приготовьте место для сна.
Мадди кивнула и молча смотрела, как он двигается за занавесом из одеял. Сухое пространство в их лачуге занимало примерно двадцать пять квадратных футов, посредине горел огонь. Мадди ни секунды не сомневалась, что Ривлин не позволит ей спать, не приковав к себе наручником за запястье. Этот непреложный факт наряду с ограниченностью пространства означал, что спать им придется совсем рядом.