Путь к золотым дарам

— Балор? Вы сможете снова призвать его из царства теней?

— Его дух не нужно призывать. Он там же, где его голова, усыплённая друидами.

Два друида с лопатами взобрались на середину крутого восточного склона горы. Морвран с остальными друидами стал у подножия горы, а царь и царевич с воинами — по ту сторону потока, впадавшего в Лукву.

Под лопатами обнажилась плита с высеченными на ней тремя косыми крестами. Под пение заклинаний друиды отвалили её, и взглядам кельтов предстала голова раза в три больше человеческой. Лицо, землисто-серое, обрамленное чёрными волосами и бородой, напоминало череп, обтянутый кожей. Нос провалился, иссохшие губы едва прикрывали оскал зубов. Единственный глаз посреди лба был закрыт. Нижний край покрытого складками века подрагивал, длинные мохнатые ресницы шевелились.

Лицо Гвидо передёрнулось при виде такого союзника. Но выбирать не приходилось. Он знал: слухи о кельтах и языгах из-за Карпат его отец распускал сам, звать же на самом деле тех, кто мог прибрать к рукам ослабевшее царство, было опасно.

— Балор, сын Балора, сильнейший из великанов! Пробудись для битвы с врагами Трёхликого! — воззвал Морвран.

Пожелтевшие зубы раздвинулись, и раздался глухой голос:

— До каких пор вы будете мучить меня, двуногие и двурукие? Вы вызвали мой дух из Тьмы, подняли из могилы тело, перенесли сюда, далеко от нашего моря, и заставили жить гниющим трупом, ещё и сражаться за вас. Потом вы погребли мою голову здесь, где каждое утро солнечные лучи терзают меня, а тройной знак Солнца не даёт мне выйти. Я покорил вам эту страну, неужели же я не заслужил Тьмы?

— Ты ещё мало послужил Тьме, дважды побеждённый Солнцем. Телесные радости мёртвому не нужны, но мы дали тебе лучшую усладу духа — месть. Даже погребённый здесь, ты служил талисманом против почитателей Солнца, идущих с востока. Или ты забыл о Луге-Солнце, что изгнал твоё племя с Зелёного острова, ослепил и обезглавил твоего отца? Или о том избраннике Солнца, что здесь лишил тебя тела? Это его потомок пришёл теперь с войском сарматов и венедов, и в руке его — чаша из солнечного золота. Только твой взгляд способен противостоять ей!

Веко чудовища задёргалось, а изо рта вырвался рёв, полный злобы:

— Месть! Да, пока во мне есть хоть подобие жизни, порождения Солнца не пройдут! Где они? Двигаться я могу и сам.

— Но ты не можешь сам открыть глаза. Мы будем везти тебя, куда нужно, и поднимать тебе веко, когда нужно.

Четверо друидов с трудом вытащили голову Балора и водрузили её на большую колесницу, запряжённую двумя парами сильных коней. Передок был низок, и возница сидел. За его спиной на высокой подставке под навесом стояла голова великана. Два воина-друида с целым набором оружия охраняли её, а два — стояли с железными вилами, чтобы поднимать веко.

Когда отряд подходил к Днестру, из соседнего села вышла толпа словен и даков. Размахивая оружием, они кричали:

— Вот Чернорог с Морвраном! Бей их, чтобы не ушли! Принесём их головы Ардагасту!

Цернориг со своими испытанными дружинниками легко отбился бы от таких противников. Но он решил испытать новое оружие — живое и в то же время мёртвое. Два друида не без труда подняли тяжёлое веко. Последнее, что увидели стоявшие впереди поселяне, был огромный чёрный глаз. Налитый кровью белок, а посреди его — словно окно во Тьму, безжалостную ко всему живому. Потом накатилась волна непереносимого жара, и толпа осела наземь кучами пепла и пережжённых костей. А волна покатилась дальше, обращая в золу мазанки и землянки, а людей и скот — в обугленные трупы. Бежать не успел никто.

Словно раздуваемый ветром пожар, неслась по приднестровской земле весть: «Балор вернулся!» Никто толком не знал, идёт ли сам великан, или его призрак, или одна голова то ли катится, то ли летит, то ли везут её в колеснице. Кто сам видел, от того один пепел остался. Одни, вконец запуганные, покорно шли в войско Цернорига. Другие разбегались по лесам. Третьи уходили на восток, в войско Солнце-Царя. Если он не остановит волошское страшилище, то кто же?

В первые дни месяца паздерника [26] росская рать вышла к Золотой Липе. На её западном берегу стояло готовое к бою войско бастарнов. На восточном раскинулась удобная для битвы обширная поляна. Но росы не выходили на неё, хоронясь в глубине букового леса.

26

Паздерник — октябрь (слав.).

Царь Ардагаст в невесёлом раздумье теребил повод. Вот они, бастарны, не сильнее, а слабее, чем в истоках Збруча. Меньше стало опытных, безудержно храбрых воинов в рогатых шлемах, зато больше словен в кептарях и даков, которым воевать теперь ещё меньше хочется. Совсем мало осталось колесниц, и ненамного больше стало конных языгов. Но в самой середине строя стоит зловещая чёрная колесница с деревянным сооружением, завешенным спереди чёрной тканью.

Ударь с любой стороны — развернётся колесница и сгоришь в пекельном огне вместе с войском без всякой пользы. И не выбьешь проклятый глаз — все стрелы сгорят на лету. И магической завесы против его взгляда не построить — того все волхвы богитские и звенигородские не смогли. Так объяснил Вышата. Эх, знал бы заранее, послал десяток дружинников с волхвом, чтобы выкопали и сожгли Лихо Одноглазое!

Размышления царя прервал старческий голос, насмешливый, но не злой:

— Что же ты, Солнце-Царь, с войском в лесу хоронишься? Долго не удержишься, сожжёт Одноглазый лес вместе с вами. А люди ждут, думают: ты всё знаешь, отовсюду выведешь.

Перед Ардагастом стоял старичок с бородкой, в белой полотняной одежде и островерхой шапочке и хитро усмехался, словно предлагал несмышлёнышу простую, но нелёгкую загадку.

— Зачем смеёшься, дедушка? Будто сам знаешь, как его одолеть. Того и мои волхвы не знают.

— Так и я не знаю, хоть и говорят, что я мудрее всех, — развёл руками старичок. — А подсказать могу. Старшего Балора, отца этого, одолел Луг — вы его Даждьбогом зовёте. Не то камнем из пращи злой глаз выбил, не то железным бруском раскалённым, не то золотым копьём.

Зореславич прикинул расстояние. Сгоришь, прежде чем подберёшься с пращой или бруском. Да и не держал он пращи в руках лет с тринадцати. Не в чести она ни у венедов, ни у росов. А копьё...

— Нет у меня солнечного копья Ярилиного. А Колаксаева Секира богами от людей скрыта.

— А Чаша Колаксаева? Она, правда, отлита, чтобы мудрости таким, как ты, Солнце-Царям прибавлять. А ты ею всё дерёшься, будто на пиру пьяном.

Ардагаст вопросительно взглянул на Вышату.

— Думал я и о Чаше, — ответил волхв. — Опасно. Выдержит ли солнечное золото Балоров взгляд — неведомо. А тебе, царь, доверено Колаксаев дар сохранить, а не погубить. Иначе и остальные два дара к людям не вернутся.

— Если царства не сохраню, будет хуже.

Старичок потеребил бородку:

— Выдержит ли земное солнечное пламя — и я не знаю. Только можно к нему ещё и небесное добавить. Солнце-то как раз за вами.

Ардагаст взглянул на небо, сплошь покрытое серыми облаками, сквозь которые едва просвечивало утреннее солнце.

— Тучи разгонять-то не разучились? Это и деревенский волхв умеет, — усмехнулся старичок. — Ну, а мне пора. Не люблю я на битвы смотреть, разве что сверху.

Из головы у старичка вдруг выросла пара сияющих, сотканных из одного света рогов. В следующий миг они погасли, а сам старичок пропал, словно вовсе не был. «Велес!» — зашептались поражённые дружинники.