Путь Кассандры, или Приключения с макаронами

– Что же?

– Абсолютная неспособность к вождению.

– Да, вы правы, водитель я плохой. Только другого-то у нас нет…

– Как это нет? А я? Мы с вами сделаем вот что. Возьмите самое необходимое и перебирайтесь ко мне на пассажирское сиденье, а ваш мобиль мы прицепим сзади на буксир. Вы будете делиться со мной вашими интересными соображениями о дороге, а я буду проверять их с картой в руках на практике – так, я думаю, мы в значительной степени увеличим скорость приближения к святой обители.

– Вы думаете? Тише едешь – дальше будешь…

– От того места, в которое едешь.

– Что ж, можно попробовать…

Мать Евдокия достала из кабины мобиля полотняный мешочек, в котором держала свои личные вещи, и безропотно полезла в кабину джипа, не слишком изящно подобрав подол длинной рясы. Я подцепила тросом ее мобишку, и дальше мы поехали уже с нормальной скоростью.

Я следила за картой и дорогой, а мать Евдокия, убедившись, что мы действительно передвигаемся теперь гораздо быстрее, достала из своего мешочка рукоделие и занялась им уже больше не интересуясь дорогой. Плела она что-то вроде бус из тонкого шелкового шнура, сплетая на пальцах петельки и протаскивая их одну через другую с помощью толстой иглы. Я покосилась на ее работу и спросила:

– Что это за бусы вы плетете, мать Евдокия? Разве монашки носят украшения?

– Это не бусы, а монашеские четки. Мы по ним молимся.

– Ведете учет молитвам?

– Можно и так сказать.

– Не проще ли купить калькулятор?

– Традиция…

– А, ну если традиция, тогда конечно…

Я почти сразу же заметила, что, вопреки моим ожиданиям, присутствие матери Евдокии в кабине меня не раздражает. От нее, конечно, пахло, как пахнет от всех людей, но ведь и запахи бывают разные, как и люди. От бабушки, например, пахло шелком, чистой водой, хорошим мылом и ее травками, всегда немножко разными. От матери Евдокии пахло приемлемо. Главное, это не был густой запах человеческого тела, который я так не люблю, хотя мать Евдокия уже много дней была в дороге. Конечно, в гостях у бабушки она отмылась и выстирала свою одежду, но оставалась ведь обувь, этот нелепый ее солдатский ремень, дорожный мешочек, и тем не менее пахло от нее приятно: сухим запахом ветхой натуральной ткани, пчелиным воском и чуть-чуть какими-то очень тонкими растительными духами. Я не удержалась и сказала;

– Если бы кто-нибудь мне сказал, что монашки употребляют косметику, я бы не поверила.

– Что это вы такое говорите, Сандра! – засмеялась мать Евдокия. – Какая, прости Господи, косметика? С чего это вы взяли?

– Не отпирайтесь, я выяснила ваш тайный грех! Вы употребляете духи, и они у вас в мешке – оттуда запах всего сильнее.

– В мешке?… – Мать Евдокия недоуменно поглядела на лежавший у нее на коленях полотняный мешочек, откуда тянулся шелковый шнур ее рукоделия. – Ах вот оно что!

Она вынула из мешка небольшую сумочку и, порывшись, достала из нее серебряный медальон старинной работы и приоткрыла его. Благоухание затопило нею кабину.

– Вы этот запах имели в виду?

– Именно этот. Что это за духи? У них есть название?

– Это совсем не духи. Это миро от Иверской чудотворной иконы Божией Матери.

– Что такое миро?

– А этого никто не знает. Просто была такая икона, которая мироточила вот этим чудотворным целебным миром.

– Что значит «мироточила»?

– Это значит, что в ответ на молитвы верующих на иконе появлялись капли небесной росы. Иногда их было так много, что они стекали струйками. Мы собирали их на ватку и хранили.

– Вы что, хотите сказать, что сами видели, как появляется это самое миро?

– Видела и не раз. Хранитель иконы мученик Иосиф Муньос часто бывал в нашей обители и привозил икону.

– Почему «мученик»?

– Его убили еще в конце того тысячелетия.

– Кто убил?

– Слуги сатаны, конечно. Уже тогда по всему миру темные силы готовили приход Антихриста. А икона пропала и объявилась только перед восшествием на престол нового российского государя, причем объявилась в России.

– Любопытно! Вот бы сделать химический анализ этого мира, чтобы выяснить его подлинное происхождение.

– Уже делали и не раз!

– Ну, и каков же был результат?

– Миро имеет явно растительное происхождение сходное с душистыми маслами, добываемыми из цветов.

– Вот видите! Я так и думала.

– Но есть одна деталь. Когда решили выяснить у химиков-ботаников, из каких именно растений извлечено это масло, выяснилось, что таких цветов на земле нет.

– А где же они выросли? На Марсе?

– В раю, надо полагать.

– Мать Евдокия, вы что, на самом деле верите в эти сказки?

– Трудно не верить в то, что видела своими глазами.

– И чудеса от этой иконы вы тоже сами наблюдали?

– Сандра, милая, я их столько видела, что даже не смогу все припомнить! Вы лучше свою бабушку как-нибудь расспросите.

– Вы что, хотите сказать, что моя бабушка тоже верит в это?

– Несомненно, верит, но дело не в этом; с нею тоже было чудо – масло от Иверской иконы её исцелило.

– Когда?!

– Задолго до вашего рождения. Мне помнится, тогда еще и вашей матери не было на свете.

– Подождите, мать Евдокия, а вам самой-то сколько лет?

– Шестьдесят с небольшим.

– Что-о? Вот бы никогда не подумала. Да вам на вид ровно вдвое меньше!

– Простите, что ввела в заблуждение, я не хотела, – усмехнулась мать Евдокия. – А чудо с нашей бабушкой было самое простенькое и вместе с тем самое обычное – исцеление. Она несколько лет страдала каким-то тяжелым кожным заболеванием, и ни за какие деньги, а уж денег у них с Ильей Георгиевичем хватало, никакие врачи не могли ее вылечить. Они в это время часто приезжали к нам в обитель, а когда брат Иосиф привозил к нам икону, они бросали все дела и обязательно прилетали к нам в монастырь, чтобы поклониться ей. У Ильи Георгиевича был свой самолет, а неподалеку от обители был небольшой спортивный аэродром. С братом Иосифом оба очень дружили, но почему-то им не приходило в голову попросить у него мира от иконы именно в качестве лекарства. Однажды летом, когда стояла жуткая жара, Елизавета Николаевна работала в цветнике, а мы с братом Иосифом неподалеку сидели на скамейке в тени и разговаривали. Она проходила мимо с охапкой цветов для церкви, вдруг споткнулась и выронила цветы, а когда стала их поднимать, нечаянно зацепила розовыми шипами подол юбки. И тут мы с братом Иосифом увидели, что ноги у Елизаветы Николаевны покрыты чешуйчатыми красными пятнами. Брат Иосиф сказал только одно слово: «Искушение!» – а дня через два принес ей большой пакет ваты, пропитанный собранным от иконы миром. Бабушка ваша стала мазать им больные места, и меньше чем через неделю ее кожа совершенно очистилась. Мы все за нее очень порадовались, а удивились только тому, что она раньше не догадалась обратиться к брату Иосифу «за лекарством».

– Бабушка мне никогда этого не рассказывала…

– А вы ее спрашивали?

– О чудесах? Нет, как-то не приходилось.

– Я замечала, что неверие в чудеса больше всех декларируют те, кто упорно не желает проверить их; они боятся приблизиться к чуду и пытаются разоблачить его издали. Вот, например, Небесный Огонь, который сходит на Гроб Господень в Великую субботу. Кажется, что проще – садись на самолет, лети в Иерусалим и проверяй. Нет. Потому что если не предстанут в этот день против Гроба Господня, им останется сказать одно из двух: либо «Я там был и видел чудо», либо «Я там был, и чуда не было». Вместо того они отворачиваются, закрывают глаза и твердят, что чуда нет, потому что не может быть никогда.

Совершенно чужой и чуждый мне человек, мать Евдокия дорогой расспрашивала меня о моих делах так, как будто они и в самом деле были ей интересны. От скуки, надо полагать.

– Вы ведь живете постоянно в Лондоне, Сандра?

– Да.

– А почему не с бабушкой? Ведь она старенькая и вы так любите друг дружку.

– Я должна зарабатывать себе на жизнь. В Баварском Лесу я не найду себе оплачиваемой работы.

– А какая у вас профессия, можно спросить?

– Я реалист-декоратор.