Путь кинжалов

Когда Эгвейн, согревая руки о чашу, двинулась сквозь толпу, к ней было обращено не менее полусотни взглядов, хотя при приближении Амерлин люди отводили глаза. Во всяком случае, большинство. Лишенные признаков возраста лица Восседающих являли собой образчик присущей Айз Седай невозмутимости, только вот карие глаза Лилейн наводили на мысль о вороне, высматривающей плещущуюся на мелководье рыбешку, а темные очи Романды и вовсе могли просверлить дырку в железе.

Пытаясь определить по солнцу, который сейчас час, Эгвейн медленно прошла под навесом по кругу. Лорды и леди продолжали докучать Восседающим, беспрестанно сновали от одной к другой, будто в поисках лучшего ответа. Эгвейн начала примечать кое-какие мелочи. Переходя от Джании к Морайе, Донел задержался, чтобы низко поклониться Аймлин, которая ответила ему милостивым кивком. Сиан, отвернувшись от Такимы, присела перед Пеливаром в глубоком реверансе, удостоившись с его стороны лишь легкого поклона. И другие мурандийцы всячески старались выказать андорцам свое почтение, а те принимали его с формальной вежливостью. Андорцы старались делать вид, будто не замечают Брина, разве что хмуро косились в его сторону, а вот мурандийцы подходили к нему нередко, всегда поодиночке, и, судя по взглядам, которые они исподтишка бросали, расспрашивали его насчет Пеливара, Арателле или Аймлин. Возможно, Талманес был прав.

Эгвейн тоже не обошли поклонами и реверансами, правда, не столь почтительными, как те, что предназначались Пеливару и Арателле, не говоря уж о Восседающих. От полудюжины женщин ей пришлось выслушать благодарность за мирное разрешение дела, хотя другие неуверенно пожимали плечами и бормотали нечто уклончивое, когда она с ними заговаривала насчет того самого мира. И все попытки Эгвейн заверить собеседниц, что мир – надолго, встречались пылким «Да ниспошлет Свет!» или смиренным «Если то будет угодно Свету». Четыре леди назвали ее Матерью – одна даже не запнулась, – а еще три сочли уместным сказать, что она очень мила, у нее прекрасные глаза и грациозная осанка. Подобные комплименты подобали возрасту Амерлин, но отнюдь не сану.

По крайней мере одно доставляло Эгвейн чистое, ничем не омраченное удовольствие – объявлением насчет книги послушниц заинтересовалась не только Сеган. Не приходилось сомневаться, что женщины заговаривали с ней в первую очередь по этой самой причине. Остальные сестры могли быть мятежницами, восставшими против Башни, но она объявила себя Амерлин, и лишь жгучее любопытство могло преодолеть опасения и подойти к ней, хотя все пытались скрыть свою заинтересованность. За пытливо щурившейся (из-за чего морщин на ее лице стало намного больше) Арателле последовала туповатая Сиан, за ней – остроглазая андорская леди по имени Негара, миловидная мурандийка Дженет; почти все благородные дамы подошли к Эгвейн, и каждая старалась дать понять, что спрашивает не ради себя лично. Некоторые служанки – и среди них особа по имени Нилдра, прибывшая из лагеря Айз Седай, – обращались с теми же вопросами, притворяясь, будто разносят вино.

Поведение женщин вполне удовлетворяло Эгвейн: брошенные ею семена не пропали втуне. А вот с мужчинами дело обстояло иначе. Заговаривали с ней лишь немногие, да и то когда сталкивались лицом к лицу и не могли увильнуть от беседы. И разговоры были ничего не значащие – все больше насчет погоды. Каждый лорд благословлял прекращение засухи, жаловался на нежданные снегопады, выражал надежду, что с разбойниками скоро будет покончено, при этом со значением косясь на Талманеса, и потом ускользал, как угорь. Один андорский невежа по имени Машаран запнулся о собственные сапоги, пытаясь увернуться от встречи. По правде сказать, удивляться не следовало. Женщины имели хоть какое-то оправдание, по крайней мере в своих глазах, тогда как мужчины считали, что поговорить с Эгвейн у всех на виду все равно что вымазаться дегтем.

Это вызывало досаду. Эгвейн вовсе не волновало, что думают мужчины насчет послушниц, но ей хотелось понять, напуганы ли они в той же степени, что и женщины, и к чему могут привести их страхи. В конце концов она сочла необходимым завязать разговор сама.

Взяв с подноса очередную чашу, Пеливар повернулся и отпрянул с приглушенным ругательством – он едва не столкнулся с ней нос к носу. Чтобы оказаться еще ближе, Эгвейн пришлось бы забраться ему на сапоги. Горячее вино расплескалось, замочив перчатку и рукав, что вызвало еще одно проклятие, не столь уж глухое. Достаточно высокий, чтобы склониться не перед ней, а над ней, Пеливар так и поступил. При этом вид у него был как у человека, желающего поскорее убрать некстати подвернувшуюся девчонку с дороги. Или как у того, кто едва не наступил на алую гадюку. Эгвейн смотрела лорду в глаза, стараясь представить его своенравным мальчишкой, заслужившим хорошую выволочку. Обычно такой прием помогал: большинство мужчин, кажется, это чувствовали. Он пробурчал что-то – должно быть, вежливое приветствие – и, слегка склонив голову, отступил. Эгвейн сделала шаг и снова оказалась перед ним. Пеливар откровенно растерялся, и Эгвейн решила сказать что-нибудь приятное, прежде чем приставать с вопросами, которые не должны остаться без ответа.

– Лорд Пеливар, вы, несомненно, рады будете узнать, что Дочь-Наследница на пути в Кэймлин. – Некоторые из Восседающих обернулись в их сторону.

– Илэйн Траканд вправе претендовать на Львиный Трон, – отозвался Пеливар без всякого воодушевления.

Эгвейн отпрянула, глаза ее расширились. Возможно, Пеливар приписал ее гнев тому, что опустил титул Илэйн... В свое время лорд Пеливар поддержал Моргейз в притязаниях на трон, и Илэйн ни минуты не сомневалась, что он поддержит и ее. Она всегда говорила о нем с нежностью, как о добром и любимом дядюшке.

– Мать, – промурлыкала Суан у локтя Эгвейн, – мы должны отправляться, если хотим поспеть в лагерь до заката. – Ей каким-то образом удалось придать своим тихим словам весомость и настоятельность, что ли. – Солнце уже клонится к западу.

– Да-да, – торопливо закивал Пеливар. – В такую погоду ночью лучше находиться под крышей. С вашего позволения, я тоже удалюсь, чтобы подготовиться к отъезду.

Он поставил чашу на поднос подвернувшегося слуги, помедлил, отдал поклон и ушел с видом человека, удачно вывернувшегося из ловушки.

Эгвейн едва не заскрежетала зубами от злости. Что этот верзила думал насчет достигнутого соглашения? Если, конечно, навязанное ею решение можно назвать соглашением. Хоть Арателле и Аймлин обладают властью и влиянием, но солдатами командовали Пеливар, Кулхан и им подобные: они по-прежнему имели возможность сунуть факел в бочку с лампадным маслом и устроить пожар, в котором сгорят все чаяния Амерлин.

– Найди Шириам, – чуть ли не прорычала Эгвейн, – скажи, что все должны быть в седлах немедленно. Чего бы то ни стоило!

Эгвейн не могла предоставить Восседающим целую ночь на размышления о случившемся: целая ночь для плетения интриги и составления заговоров – это чересчур. Ей необходимо вернуться в лагерь прежде, чем зайдет солнце.

Глава 19 Закон

Очень скоро все Восседающие уже сидели верхом. Побудить их к этому удалось без особых затруднений: они стремились убраться прочь не меньше, чем Эгвейн. Особенно Романда и Лилейн, обе холодные, как студеный ветер; взоры обеих наводили на мысль о грозовых тучах. Остальные внешне сохраняли подобающее Айз Седай непоколебимое хладнокровие, однако скользнули в седла так быстро, что провожавшие их лорды и леди остались с разинутыми ртами. Пестро разодетым слугам пришлось поспешить с упаковкой вьюков, но и тут задержки не случилось.

Не оглядываясь, Эгвейн пустила Дайшара по снегу. Лорд Брин оглянулся лишь на миг и коротко кивнул, давая понять, что закованный в латы эскорт не отстает. Суан на Беле и Шириам на Крыле поспешно присоединились к ней.

На прогалинах, где снега навалило не больше чем по копыта, лошади переходили на рысь, но даже в тех местах, где животные вязли в сугробах по колено, колонна двигалась с примечательной скоростью. Знамя Тар Валона рябило на ледяном ветру.

Заданный темп не оставлял Восседающим возможности поговорить в пути. При такой поспешной езде даже мимолетное отвлечение могло обернуться сломанной ногой для скакуна и сломанной шеей для всадницы. Но Романда и Лилейн – каждая порознь – ухитрились собрать вокруг себя кружок своих сторонниц. Услышать, о чем они говорили, не было возможности – обе группы оградились от подслушивания, – однако и та и другая вещали долго, и Эгвейн не составляло труда догадаться, на какую тему. Прочим Восседающим удавалось лишь время от времени обменяться парой приглушенных слов, бросая холодные взгляды то на Эгвейн, то на сестер, обернутых в саидар. Только Делана ни разу не приняла участия ни в одном из этих кратких совещаний и все время держалась рядом с Халимой, вынужденной наконец признать, что ей холодно. Теперь деревенская женщина ехала с угрюмым видом, зябко кутаясь в плащ, однако и при этом почти беспрерывно шептала что-то Делане, словно стараясь ее успокоить. А та выглядела так, будто в этом нуждалась: брови поникли, на лбу собрались складки, изрядно ее старившие. Тревожилась не только она. Остальные скрывали свои чувства за маской полного безразличия, однако Стражи настороженно озирались по сторонам, словно за каждым сугробом могла таиться угроза. Обеспокоенность сестер передавалась Стражам, а Восседающие были слишком погружены в непростые раздумья, чтобы обратить внимание на настроение мужчин. Эгвейн это радовало. Восседающие все еще пребывали в растерянности, все еще не могли собраться с мыслями.

Воспользовавшись моментом, когда Брин приотстал, чтобы поговорить с Уно, Эгвейн спросила своих спутниц, что им удалось узнать насчет Айз Седай и Гвардии Башни в Андоре.

– Немного, – с недовольным видом ответила Суан. Мохнатой Беле снег не доставлял заметных затруднений, чего никак нельзя было сказать о наезднице. Одной рукой Суан судорожно сжимала поводья, другой вцепилась в луку седла. – Насколько мне удалось выяснить, слухов ходит множество, но все они ничем не подкреплены. Пустые россказни, да и только, – но некоторые могут оказаться правдивыми. – Передние копыта Белы провалились в снег, Суан встряхнуло, и она охнула. – Испепели Свет всех лошадей!