Путь Моргана

Пока он размышлял, кузены Джеймсы вытерли глаза и взяли себя в руки. Мистер Джеймс Хайд воспользовался случаем, чтобы получше разглядеть своего подзащитного Ричарда Моргана. Незаурядный человек, рослый и крепкий, жаль, что он не носит парик, в нем Ричард был бы неотразим. По сути дела, сегодня судьи выясняли, кто он такой — порядочный человек, оскорбленный изменой, или мошенник, решивший нажиться на неверности жены. Разумеется, адвокат знал от кузенов Джеймсов, что упомянутая женщина не была женой его подзащитного, но умолчал об этом, поскольку если бы выяснилось, что она всего-навсего блудница, положение Ричарда осложнилось бы. В ходе следствия стало ясно, что сам Ричард Морган — жертва заговора, но судьи славились предубежденным отношением к заключенным, которые хладнокровно и обдуманно совершали преступление. А присяжные вынесли такой вердикт, к которому их подталкивал судья.

Кузен Джеймс-аптекарь первым нарушил молчание, убирая в карман носовой платок.

— Мы заплатили начальнику тюрьмы, чтобы побыть здесь с тобой, — объяснил он. — Ричард, как я сочувствую тебе! Дело было состряпано, Сили подкупил всех свидетелей до единого.

— Я хотел бы узнать вот что, — начал Ричард, усаживаясь, — почему мистер Бенджамин Фишер из акцизного управления не приехал в Глостер, чтобы стать моим свидетелем? Будь он здесь, мне вынесли бы иной приговор.

Преподобный Джеймс поджал губы.

— Он сказал, что слишком занят, чтобы тащиться за сорок миль от дома. Но по правде говоря, он занят сделкой с Томасом Кейвом, а до судьбы его главного свидетеля ему нет дела.

— И все-таки, — вмешался мистер Хайд, который без адвокатского облачения отчасти утратил внушительный вид, — можете не сомневаться, мистер Морган: подавая от вашего имени апелляцию лорду Сиднею, министру внутренних дел, я приложу к нему письмо мистера Фишера. Но не Бенджамина, а его брата Джона.

— Значит, я могу настаивать на пересмотре решения суда? — оживился Ричард.

— Нет. Апелляция подается в форме прошения о помиловании, обращенного к королю. Я подам ее, как только вернусь в Лондон.

— Выпей портвейна, Ричард, — предложил кузен Джеймс-аптекарь.

— Спасибо, не стоит — сегодня во рту у меня не было ни крошки.

Дверь открылась, в комнату вошла женщина с подносом, на котором лежали хлеб, масло, поджаренные колбаски, пастернак и капуста, а также стояла кружка пива. С равнодушным видом поставив поднос на стол, женщина присела в книксене и удалилась.

— Ешь, Ричард. Начальник тюрьмы сообщил нам, что ужин уже окончен, поэтому я попросил принести тебе еду сюда.

— Спасибо, кузен Джеймс, я искренне благодарен вам, — с чувством отозвался Ричард и принялся за еду. Но, подцепив ножом первый кусок, он сначала тщательно обнюхал его и осторожно попробовал на вкус и лишь после этого принялся с аппетитом жевать. — Обычно заключенным дают колбаски из тухлятины, — объяснил он с набитым ртом.

Покончив с едой, Ричард выпил стакан портвейна и поморщился.

— Я так давно не пробовал сладкого, что отвык от него. Здесь нам не дают даже масла, не говоря уже о варенье.

— О Ричард! — хором воскликнули кузены Джеймсы.

— Не тревожьтесь за меня. Даже если мне придется провести в заключении еще семь лет, моя жизнь не кончена, — заявил Ричард, поднимаясь. — Мне тридцать шесть; на свободу я выйду незадолго до того, как мне исполнится сорок четыре года. Мужчины в нашем роду живут долго, и я намерен остаться здоровым и крепким. Что бы ни случилось, пятьсот фунтов вознаграждения от акцизного управления принадлежат мне. Я напишу этому лентяю Бенджамину Фишеру и попрошу отдать их вам, кузен Джеймс-аптекарь. Вычтите из них сумму, которую вы уже потратили на меня, а на остальную продолжайте снабжать меня фильтрами, тряпками, одеждой и обувью. И отдайте преподобному Джеймсу деньги за книги, в том числе и те, что он уже подарил мне. Здесь я не бездельничаю, и потому меня неплохо кормят. А по воскресеньям я читаю. Блаженство!

— Помни, Ричард, мы крепко любим тебя, — сказал кузен Джеймс-аптекарь, обнимая и целуя его.

— И будем молиться за тебя, — добавил кузен Джеймс-священник.

* * *

На выездной сессии суда в Глостере, состоявшейся в марте тысяча семьсот восемьдесят пятого года, оправдан был лишь один подсудимый — Уилли Инселл. Шестерых приговорили к повешению: Мейзи Хардинг — за скупку краденого, Бетти Мейсон — за пятнадцать украденных гиней, Сэма Дея — за кражу двух фунтов пряжи, Билла Уайтинга — за кражу барана, Айзека Роджерса — за разбой, а Джо Лонга — за похищение серебряных часов. Остальных десятерых заключенных приговорили к семи годам каторги в Африке, где у его величества короля Великобритании не было официальных колоний. Ричард понимал: если бы не показания кузенов Джеймсов, он угодил бы в петлю. Но хотя от Бристоля до Глостера было не близко, судьи не осмелились пропустить мимо ушей слова двух уважаемых граждан Бристоля.

Гораздо больше заключенных занимал другой вопрос: уместятся ли они все в тесной камере? Но через неделю все разрешилось: девять узников умерли от флегмонозной ангины, а вслед за ними — все оставшиеся дети и десять должников.

Положение в английских тюрьмах становилось отчаянным, но это не мешало глостерским судьям выносить суровые приговоры.

В тысяча семьсот восемьдесят втором — тысяча семьсот восемьдесят четвертом годах было предпринято три попытки вывезти заключенных в Америку. Судно «Стриж» отправилось в свое первое плавание, хотя некоторым пассажирам удалось спастись бегством с помощью американцев. Во втором плавании в августе тысяча семьсот восемьдесят третьего года на борт было взято сто сорок три заключенных, судно вышло из устья Темзы, направляясь в Новую Шотландию. Но доплыть удалось лишь до берегов Суссекса, где «живой груз» поднял мятеж и приказал команде пристать к берегу близ Рая. После этого пассажиры пустились на все четыре стороны. Только тридцать девять из них были вновь пойманы; из них шестерых повесили, а остальных приговорили к пожизненной каторге в Америке. Хотя вывоз заключенных в Америку вновь стал возможным, правительственные жернова вращались слишком медленно, не говоря уже о судебных.

В марте тысяча семьсот восемьдесят четвертого года была предпринята третья попытка отправить каторжников в Америку. На этот раз пунктом назначения судна «Меркурий» стала Джорджия, которая наряду с другими двенадцатью объединившимися штатами уже известила Англию, что никогда, ни в коем случае не примет на своей земле каторжан. «Меркурий» взял на борт сто семьдесят девять мужчин, женщин и детей и отплыл из Лондона. Бунт вспыхнул у побережья Девона, «Меркурий» был вынужден пристать к берегу близ Торбея. Некоторых мятежников удалось вновь схватить, но большинство разбежалось; сообщалось, что сто восемь человек были опять взяты под стражу, в том числе и в окрестностях Бристоля. Хотя многих беглецов приговорили к повешению, казнили лишь двоих. В политической обстановке наметились явные сдвиги.

В январе тысяча семьсот восемьдесят пятого года корабль «Возвращение» совершил последнюю жалкую попытку освободить переполненные тюрьмы. Приняв на борт преступников, он направился в экваториальную Африку и высадил пассажиров на берег без охраны, надзора и припасов, необходимых для выживания. Несчастные умерли страшной смертью, африканский эксперимент впредь не рисковали повторять. О будущих каторжанах надлежало заботиться, дабы не спровоцировать публичный скандал. Помимо тюремных реформаторов Джона Ховарда и Джереми Бентама, квакеров, протестующих против рабства и колонизации Африки в целом, на слуху оказалось два новых имени — Томас Кларксон и Уильям Уилберфорс. Молодое правительство мистера Уильяма Питта-младшего мудро решило не создавать прецедентов для общественных крестовых походов любого рода, особенно потому, что Бентам и Уилберфорс занимали видное положение среди вигов Вестминстера. Дополнительные налоги, введение которых было неизбежным из-за спада экономики, и без того вызвали бурю. У мистера Уильяма Питта-младшего имелась одна общая черта с осужденным по имени Ричард Морган: Питт твердо вознамерился выжить. А тем временем Джереми Бентаму было позволено руководить строительством новой глостерской тюрьмы, а лорду Сиднею из министерства внутренних дел поручено найти хоть какой-нибудь — не важно какой! — способ освободить переполненные английские тюрьмы.

А между тем в старой глостерской тюрьме свирепствовали болезни и теснота.

Плаксу Уилли Инселла, который по-прежнему то и дело рыдал, отпустили на свободу пятого апреля. В тот же день адвокат Джеймс Хайд подал от имени Ричарда Моргана прошение лорду Сиднею, сопроводив его письмом от мистера Джона Фишера, главы бристольского акцизного управления. Неутомимый и в высшей степени сведущий секретарь лорда Сиднея, мистер Эван Непин, пятнадцатого апреля переправил прошение сэру Джеймсу Эйру в Бедфорд-Роу. Поскольку именно он председательствовал в суде во время рассмотрения дела Моргана, ему предстояло вновь изучить дело и сообщить лорду Сиднею, достоин ли Ричард Морган высочайшего помилования. Все произошло с удивительной быстротой, если вспомнить, что суд состоялся двадцать третьего марта. Но в Бедфорд-Роу смиренное прошение Ричарда Моргана пролежало довольно долго: судья сэр Джеймс Эйр был слишком занят, чтобы заниматься прошениями, какими бы смиренными они ни были.