Путь на Балканы

— Досадно, — огорчился Штерн, однако спорить не стал и, пожав плечами, вышел из господского дома.

— Это вы правильно решили, господин унтер-офицер, — одобрительно поддакнул скрипевший в углу пером Погорелов, — ишь чего удумали…

— Тебе заняться нечем? — без малейшей приязни взглянул на писаря Северьян.

Тот тут же уткнулся в свои бумаги, и какое-то время старательно выводил буквы, затем, окончив работу, посыпал написанное песком.

— Готово!

— Ну, наконец-то, — буркнул Галеев и, забрав перебеленный писарем документ, принялся его читать.

Убедившись, что все верно, унтер отправился к ротному, а писарь, нервным движением пригладив расчесанные на пробор волосы, задумался. Затем одернул мундир и вышел наружу. Быстрым шагом он пересек всю деревню и вскоре оказался возле хаты Явора. После стычки с Будищевым Погорелов опасался здесь появляться, но сейчас пересилил свой страх и старательно осмотрел снаружи хату и двор.

По началу ни квартирующих солдат, ни хозяев нигде не было видно, но затем вышел Охрим и стал запрягать в телегу свою каурую лошадку. Через несколько минут "экипаж" был готов и тронулся в путь. Было четко видно, что помимо хозяина в телеге сидит четверо солдат. Рот писаря немедленно скривила мстительная усмешка, и он побежал к Хитрову. Ефрейтор встретил его не слишком любезно, однако услышав в чем дело, сразу же переменился в лице.

— Так говоришь, самовольно ушли? — хищно раздувая ноздри, переспросил он.

— Так точно, Василий Лукич, ушли сукины дети!

— И не побоялся на патруль нарваться, паскуда.

— Так ведь он грамотный. Такому ничего не стоит фальшивую увольнительную записку написать, а его приятели вольноперы могут и печать куда надо приляпать. Вот зря их благородие этих барчуков к канцелярии допускал!

— Кабы ты Степка свое дело хорошо знал, так и не допускал бы, — осклабился Хитров. — Хотя, ежели их с подделанной увольнительной поймают, так еще лучше. За такое гауптвахтой не отделаешься, тут арестантскими ротами пахнет.

— Вот сейчас бы перекличку и объявить!

— Годи, — осадил его Хитров, — я с тобой уже раз поторопился, да и вляпался. Тут все умно надо сделать. Пусть подальше уйдут, да в городе чуть повеселятся, чтобы их там тепленькими взяли…

— Это верно, это правильно, — с готовностью закивал писарь, — это вы Василий Лукич здраво рассудили.

— Ты вот что, — остановил его ефрейтор, — скажешь тишком ротному, что Северьян их уволить не уволил, но обещал прикрыть в случае чего?

— Да как же это! — испугался писарь, — он ведь старший унтер!

— Вот-вот, и если его не подставить, так он может и заступиться перед господином штабс-капитаном.

— Боязно, — с тревогой в голосе протянул Погорелов.

— А за девчонкой по лесу гоняться тебе не боязно было? — насмешливо спросил Хитров. — Или ты думал, дурашка, никто не узнает, за что тебе Будищев рыло начистил?

— Да что вы такое говорите, господин ефрейтор, — лицо Степки вытянулось и стало похоже на маску. — Да и не было ничего такого…

— Вестимо, что не было, иначе он бы тебя убил.

— Не погубите, Василий Лукич, век благодарен буду!

— Да ладно, чего там, не убыло бы от девки. Только смотри, чтобы все по уму на сей раз вышло!

Через пару часов, по деревне побежали посыльные, собирая солдат на перекличку. В последнее время, таковые проводились не слишком часто и зачастую сводились к тому, что унтера и ефрейторы отмечали своих подчиненных на месте, а потом докладывали фельдфебелю. Но на сей раз перекличку проводил сам Фищенко в присутствии подпоручика Завадского. Взяв в руки список, он громко выкрикивал фамилии и услышав в ответ: — "я", отмечал ответившего крестиком.

— Бородин!

— Я!

— Беспалый!

— Я!

— Будищев!

…

— Будищев, твою мать!

— Нигде не видать, господин фельдфебель!

— А Шматова?

— И его тоже.

— Самовольная отлучка?

— Видать с вольноперами ушли!

— Так может их тоже опустили? — нахмурился Фищенко.

— Никак нет, только барчуков.

— Тьфу ты черт, прости Господи! Не было печали…

— Будем искать? — с готовностью в голосе спросил Хитров.

— А ты чего радуешься, — вскипел фельдфебель, — твои подчиненные — твой и ответ!

— Я давно докладывал, что не надежный этот Будищев!

— Ладно, закончим перекличку, а то может еще кого нелегкая унесла.

Но не успели они продолжить, как перед ротой появились запыхавшиеся Дмитрий с Федором.

— Разрешите встать в строй, господин фельдфебель?

— Где вас носило обормоты?

— Так это, вы же сами велели Шматову сапоги справить…

— Что?

— Ну, да, так и сказали, дескать, хоть из-под земли, но достань, не позорь роту!

— И как, достали?

— Так вот, будьте любезны, в лучшем виде!

Действительно, на ногах испуганного солдата вместо всегдашних опорок красовались новенькие сапоги. Может и не совсем такие, как утерянные на достопамятном смотре, но все же вполне годные.

— Это где же ты их раздобыл? — прищурился Фищенко.

— Как и велено было — под землей! — Невозмутимо отрапортовал Будищев. — От того и сразу сигнал о перекличке не расслышали.

— Отставить веселье, — вмешался Завадский, услышавший смешки в строю, — продолжайте перекличку, а опоздавших накажите своей властью.

— Так точно, ваше благородие! — вытянулся старый служака. — Будьте покойны, не возрадуются.

После построения фельдфебель подозвал к себе провинившихся, и недолго думая отпустил Шматову крепкого леща, от которого тот отлетел в сторону. Затем обернулся к Будищеву и с угрозой в голосе спросил:

— А теперь говори, как на духу, где были?

— Сапоги искали, — стиснув зубы, ответил Дмитрий, держа руки по швам.

— Вместе со студентами?

— Они нас только подвезли немного.

— Куда подвезли?

— До соседней деревни. Тамошний сапожник взялся сапоги Шматову стачать недорого.

— Тьфу! Не могли в Семеновке сговориться?

Весь вид Будищева выражал искреннее раскаяние, дескать, не догадались. Фельдфебель в ответ только покачал головой, потом показал провинившимся два пальца, показывая, сколько каждый получит внеочередных караулов и махнув рукой.

— Ступайте, да смотрите больше не попадайтесь!

Едва муж повез квартирующих у них солдат в город, Ганна, принарядившись, направилась навестить куму. Совсем уже оправившаяся после болезни Оксана снова осталась одна. Она была уже большой девочкой и понимала, куда именно направилась мачеха. Но она к тому же была неглупой и потому помалкивала о своих догадках. К тому же она любила одиночество и была даже немного рада, что дома никого нет.