Путь на Хризокерас

И мир отвечал ей тем же.

Но Алиенору вели по земле страсти, интриги, необузданная энергия и жажда жизни. А путеводной звездой Маго де Куртене уже сейчас является долг. Долг госпожи. И я не встречал еще женщины, которая бы столь остро чувствовала свой долг и была бы столь же беспощадна к себе и другим в его выполнении.
– Барон очередной раз наполнил стаканы и уже на всю трапезную провозгласил:

– За Маго де Куртене!

Стаканы вновь столкнулись, расплескивая капли вина, и вновь показали дно. В отдаленных углах трапезной тост барона тут же подвергся комментариям весьма иронического, а где-то и откровенно скабрезного характера, но собеседники уже никого не слышали, кроме себя.

– И вот мы подошли к главному, - голос барона также потерял былую четкость, но еще не дошел да степени пьяной застольной болтовни.

Удивительно - и господина Дрона это поразило едва ли не больше, чем сам разговор с вчерашним поединщиком - но по мере их опьянения змея, взирающая на мир из глаз барона, никуда не исчезла. Толстый и смертельно опасный удав по-прежнему поглядывал на мир из баронских глазниц. Вот только теперь это был слегка пьяный удав. Что ничуть не делало его где-то там извивающиеся кольца менее опасными.

– Да, теперь мы подошли к главному, - повторил барон.
– Долг госпожи. Тот долг, что с самой ранней юности ведет графиню Маго по жизни. Долг перед своей землей и перед своими людьми. Кроме всяких важных, но мелких деталей, главное в нем вот что. Госпожа обязан дать своим людям господина. Лучшего господина из всех возможных! Того, чья тяжелая рука остережет от недобрых мыслей и врагов, и подданных. Того, чье одно лишь имя вызовет страх у одних и опасливое почтение у других. Позволяя тем самым проливать кровь не слишком часто. Ведь страх - лучший заменитель прямому кровопролитию.

– Так, стало быть, тогда в Кругу, - начал было пораженный олигарх...

– Да, друг мой, в Кругу вы показали, что недостаточно жестоки. Оставив в живых смертельного врага. А как же не смертельного? Ведь нас двое, а графиня - одна. Я бы вас убил, не задумываясь. Да я и честно старался. Лишь ваша чудесная броня помешала мне это сделать. Да еще моя гордыня, заставившая поднять лицевую пластину шлема. Увы, мессир, вы оказались недостаточно жестоки. Что меня, разумеется, ничуть не огорчило. Скорее, наоборот. А вот графиню это потрясло до глубины души. Ведь жестокость и сила - суть просто разные стороны одного и того же. Того, что делает человека истинным господином. Где нет жестокости, там не будет и силы. А сила - это главное, что по-настоящему делает сеньора господином над его людьми.

Барон сделал паузу, чтобы вновь наполнить стаканы. В трапезной стояла мертвая тишина. Похоже, еда и напитки на соседних столах были дружно забыты. А все внимание, наоборот, оказалось прикованным к довольно громко уже вещающему де Донзи.

– Вы проявили слабость, мессир. Слабость и недостаток жестокости - это же в известном смысле одно и то же. А сей недостаток - огромный изъян для сеньора. Одним этим вы, мессир, поставили большую жирную точку на всех ее мартимо... матримо... Тьфу, пропасть! На всех ее брачных планах в отношении вас. О какой любви может идти речь, если человеку нельзя доверить людей и землю? Все! Вы перестали для нее существовать в тот самый момент, когда ваш кинжал, вместо того, чтобы перерезать мне горло, всего лишь поцарапал кожу.

Что-то вдруг лопнуло в голове господина Дрона. Какой-то нарыв, наливавшийся гноем последние дни. То ли от многочисленных ударов в голову, полученных им во время боя, то ли от перемены погоды, то ли от полного гнева и презрения взгляда графини... Что-то чуждое и тяжелое росло в его черепной коробке, еще не слишком беспокоя, но обещая в будущем нешуточные страдания. И вот, от слов барона оно вдруг лопнуло, принося пылающему мозгу нешуточное облегчение, но, в то же время, отравляя растекающимся повсюду гноем все существо, каждый мельчайший уголок широкой депутатской души.

Барон еще что-то говорил, но его облик все более и более скрывался за неизвестно откуда взявшейся дымкой. А звон и жужжание в ушах почти заглушали его слова.

– Вы спросите, - звучало на самом краю сознания господина Дрона, - почему я вам все это говорю? Да просто потому, что больше мне от вас ничего не нужно. Все, что мне надо, я уже получил. И никаких враждебных чувств более не питаю. Так что там, в Святой Земле, вы можете не опасаться получить от меня удар в спину....

Все, исчез и голос. Остался один звон. Хотя открывающийся и закрывающий рот барона показывал, что он продолжает свой монолог. Но очень далеко, за клубящимся маревом, на самом пределе видимости. А в голове господина Дрона зазвучали вдруг совсем другие голоса. И никакой звон им не мешал, вот что удивительно! Депутат попытался прислушаться. И с удивлением узнал голоса героев когда-то, давным-давно, прочитанной книги. Еще, кажется, в школе, классе помнится в восьмом-девятом.

'Интересно, - лениво поинтересовался рассудок, - с чего это ты решил, что это именно их голоса? Ведь ты же их никогда не слышал. А всего лишь читал...' Но господин Дрон-то сразу понял, что это они.

Вот старческий дребезжащий тенорок чего-то блеет. Когда Доцент постареет, если конечно доживет до этого времени, то ровно так же дребезжать будет. А сейчас чего это ему надо?

– ... Дай людям вволю хлеба, мяса и вина, – требовал от кого-то тенорок, - дай им кров и одежду. Пусть исчезнут голод и нужда, а вместе с тем и все, что разделяет людей" .

Хе, коммуняка. Ну точно, как Доцент... Всем всего, на халяву и досыта...

 - И это все? – спросил другой голос. Другой был звучным, хорошо поставленным баритоном.

Как же его, второго, звали? Погоди-ка, точно - дон Румата. Надо же, сколько раз он в детстве представлял себя на месте благородного дона. Пожалуй, и клуб для великовозрастных балбесов - фанатов меча - именно потому финансировал. И сам десять лет мечом махал, как заведенный. Смешно! Так, чего это они там?

 - Вам кажется, что этого мало? – задиристо проблеял все тот же тенорок.

 - Бог ответил бы вам: "Не пойдёт это на пользу людям. Ибо сильные вашего мира отберут у слабых то, что я дал им, и слабые по-прежнему останутся нищими". –

А что, - подумал бывший вожак 'заводских', - все так и было бы, вздумай Господь вдруг расщедриться на манну небесную. Всегда найдутся крутые пацаны, которым больше всех надо. А уж лохов-то почистить, так ведь святое дело! Стоп, а почему это Румата моим голосом говорит? Или это я, а не Румата? А, ладно - пофиг! Так, а доцент чего?

 - Я бы попросил бога оградить слабых, "Вразуми жестоких правителей", сказал бы я.

Во, правильно! В натуре коммунист, одно слово. Жестоких правителей к стенке, и колбасы всем! Нормальный ход. Многие бы подписались. Да и подписывались уже, в семнадцатом... Ага, а я ему чего в ответ говорю?

 - Жестокость есть сила. Утратив жестокость, правители потеряют силу, и другие жестокие заменят их.