Путь одарённого. Крысолов. Книга первая. Часть первая

Но ткань отличная. Явно шёлк и возможно, что от эльфийских мастеров.

Фу, какая гадость! Освобождаем снятое исподнее от лишнего веса. Теперь очередь жилетки. Она тоже из кожи, и, кстати, украшена металлическими бляшками. На продажу.

Ворочать тяжёлое тело у меня едва хватает сил, но бросать такой хабар я точно не намерен. Справился. Особенно тяжело было первую руку освободить от одежды, но я молодец – попыхтел, но сделал. С его другом вышло быстрее, хотя прикид у него тоже был приличный и кошель имелся. Сапоги, правда, подкачали, да и куртка на нём была, а не жилетка. Нагрузился прилично, и ещё немаловажная деталь – с пальцев рук убитых снял по два кольца, а с шеи каждого – цепочки из серебра и что-то вроде артефактов. Может, магические щиты?

Если от своего схрона я плёлся минут двадцать, таща на себе сегодняшний результат ночной охоты, то сейчас то же расстояние, и таща уже две котомки, буквально пробежал вдвое быстрее. Вот что страх, быть узнанным и обнаруженным, делает!

Ну, вот и схрон. Я, как раз, только что выбрался за крепостную стену по полузасыпанному подземелью. Устало скинул обе котомки и сам, практически без сил, свалился на камни рядом с ними.

Вот оно, моё убежище, вот он мой, никем до сих пор не обнаруженный, схрон. Вот то место, откуда я каждую ночь выхожу на охоту. Здесь я сплю, здесь я прятался в первое время.

Я прикрыл глаза, и нахлынули воспоминания.

Я не помнил, кто я, как меня зовут – всё выбил из меня страх, озлобленность людей вокруг и постоянный стресс.

Были ли у меня родители? Наверное, да, ведь как-то же я появился на этом свете? Да и смутные воспоминания имелись.

Я вытащил из ножен маленький кинжал. Тонкое, льдистое лезвие. Что бы я с ним ни делал – ни зазубринки нет. Я даже у ножа, которым я туши разделываю, помню, лезвие правил, делая из прямого железного лезвия шкуросъёмный нож с полукругом, под клинок. Так вот, даже моей силы, тогда ещё шестилетнего пацана, хватило, чтобы снимать стружку с металла, а на лезвии кинжала не появилось никаких признаков того, что он от такой работы затупился. Но ножны, как и сама рукоять на кинжале, простые, не бросающиеся в глаза.

Я даже помню немного, но смутно как-то, кто мне его подарил. Большой, крупный мужчина, и я думаю, это был мой отец. Он ещё что-то мне объяснял, говорил, рассказывал об этом клинке, но больше я ничего об отце вспомнить так и не смог, как ни старался.

А вот мама…

Самое яркое впечатление, словно огнем, выжжено в моей памяти. Пылающее огнём, орущее, убегающее тело какого-то мужика, а рядом валяются еще четверо – кто обожженный, а кто с развороченной головой, из которой вытекают мозги, а кому-то огнем с молнией пробило грудину. И красивая молодая женщина, еле стоящая на ногах, из живота которой торчала рукоять ножа, и бегущие в нашу сторону какие-то бугаи в доспехах… и этот её дикий крик – «Беги! Беги! Беги!»

И я побежал.

Тогда я, конечно, был одет не в то, что ношу теперь. И куртка, и штаны были из кожи, и так полюбившиеся мне кожаные сапоги, от мастеров великого леса – мягкие до одури и удобные. И пояс, на котором примостился, подаренный тем мужчиной, которого я теперь считаю своим отцом, кинжал. И относительно чистое исподнее.

Я долго бежал, очень долго. Меня так никто и не догнал, или просто даже и не пытались?

Я тогда, как в бреду, провёл в лесу пару ночей, но, в итоге, вышел к тракту, по которому нескончаемым потоком шли беженцы. Это я потом узнал, что это беженцы, наверное, такие же, как и мы были с той женщиной.

Я прибился к каравану, который шёл в ближайший морской порт. По слухам, все ждали нападения орды орков, вот и бежали к морю, в надежде перебраться подальше от зоны нашествия. Я прибился к одной семье, которая путешествовала без отца семейства. Потом я узнал, что он погиб, защищая их бегство.

Молодая женщина, которую звали Нелли, и у которой было, аж целых пятеро собственных детей. Пятеро! Правда, старшая девочка была моей ровесницей. Все были погодками, а самые младшие, и вовсе были братьями-близнецами. У семьи было две телеги и ещё весьма упитанные тягловые крестьянские лошадки. Я помогал в дороге женщине, чем мог, в основном, сидя за возчика на второй телеге с простым крестьянским добром.

Вот с ними я и путешествовал. Мы трое суток шли, практически без остановок, до порта.

А затем прибыли гонцы, и все узнали, что орки прорвали оборону коронных войск и развивали наступление в глубь Империи.

Это уже тут, через пару лет, я узнал, что орки до того городка так и не дошли. Гвардия Императора рассеяла их силы, но в тот момент в городе царила паника.

Нелли продала за бесценок лошадей и повозки с нехитрым добром. Я продал свой пояс и куртку, и на эти деньги нас взяли на борт корабля, на палубе которого мы провели, при шквальном штормовом ветре, целую декаду.

Нас отнесло штормом в сторону, но, слава богам, корабль не скрылся в морской пучине и не разбился о скалы, когда мы всё-таки добрались до противоположного берега, пускай и не там, куда планировали попасть.

А когда казалось, что все невзгоды позади, случилось страшное…

Нелли подслушала разговор капитана корабля. Оказалось, что за эти дни экипаж собирал все слухи о путниках, и выискивали они… правильно! – детей сирот. А что можно с ними сделать, и так понятно. Это будущие бесправные рабы, за которых никто не вступится. Вот и подслушала Нелли, что утром корабль должен войти в порт, капитан узнал по очертаниям берега, виднеющегося вдали, куда нас закинуло, город-порт Хит королевства Дути. А перед этим, всех выявленных ребят, которые путешествуют без взрослых, силой уволокут в трюмы, а там – рабский ошейник, и привет рабский рынок города.

Я знал, что я умею плавать. Это тоже было неясное воспоминание. Но купался я всегда только в озере с пресной водой. Даже какое-то воспоминание возникает в памяти, и я отчетливо вижу очертания большого, высокого замка.

Вот и решился я сбежать с первыми лучами светила, когда вдалеке, на горизонте, замаячил берег и очертания города-крепости, отдав Нелли сапоги и кожаные штаны. Вряд ли я смог бы в них доплыть до берега, а так, в исподнем, был шанс добраться.

Кинжал на веревке привязал плотно к животу в районе пояса, и шагнул с борта корабля в неизвестность.

Пара мгновений под водой, задержка дыхания и воздуха в лёгких, и я, как поплавок, всплываю над морской пучиной. Море немного ещё штормило, но я, выбрав направление, упорно работал руками и ногами. На удивление, держаться в морской солёной воде оказалось намного легче, чем в пресной воде озера, а вот плыть – намного тяжелее, мешали волны. Сколько я барахтался в воде, не скажу, но светило уже встало над горизонтом и я смог увидеть впереди себя берег вдали и крепостные стены города, правда, вот же незадача, берег был не просто каменистый, о который разбивались волны успокаивающегося шторма, берег был весь усеян сплошной стеной скал.

Слава богам, я тогда не запаниковал, упорно грёб к берегу, и удача наградила меня. Почти доплыв до скал, я смог, вначале, зацепиться за каменные выступы перед скалами, которые оказались водными камнями, причём, с весьма высокой макушкой, забравшись на которую, я понял, что волны сюда даже своими брызгами не достают, что и спасло меня впоследствии.

Я был весь мокрый и, слава всем святым, я не потерял свои основные богатства. Кинжал всё также был плотно привязан верёвкой к телу, а на груди висела манишка на цепочке, в кожаном мешочке. Обычно, так солдаты и наёмники делали, покидая родные места, беря с собой в кожаные мешочки горсть родной земли. Вот и у меня было что-то подобное, как напоминание о прошлой жизни.