Путь отважных

Здесь, в страшном морозном лесу, похоронил Володя под снегом Якума и, стоя над снежной могилой, думал, что этот суровый матрос был ему ближе родного отца. Это Якум воспитал Володю, сделал его стойким и сильным, научил любить свой народ и ненавидеть врагов. И решил Володя в ту ночь принять имя матроса-большевика Якума как своё отчество, чтобы всю жизнь это имя напоминало ему, как надо жить, работать и бороться с врагами революции.

С тех пор зовут Карасёва Владимиром Якумовичем.

С. Обмыш-Кузнецов

В КУЛУНДИНСКОЙ СТЕПИ

Рисунки Е. Ванюкова.

Однажды Игнат Владимирович Громов подозвал к себе Кирю Баева, усадил с собой рядом, обнял по-отцовски и сказал:

— Хочу дать тебе боевое задание… Побывать надо в Корнилове у мельника Монохина. Да и к попу заглянуть надо, узнать, нет ли у них офицеров и чем они занимаются. Понятно?

— Понятно.

— Сбрасывай с себя одежду, надевай самое что ни есть рваное, будто нищий, и шагай в деревню за милостынькой. Сумеешь?

— Всё как есть разведаю! — восторженно воскликнул паренёк.

Киря натянул на себя рваную рубаху, такие же штаны, не по росту большой, залатанный пиджак, сбоку пристроил мешок с чёрствыми горбушками хлеба. Подошёл к Громову и дрожащим голоском пропел:

— Подайте милостыньку Христа ради… Сиротинка я… Нет у меня ни отца, ни матери…

…Долго брёл Киря узенькой тропинкой. Но вот и Корнилово. На улицах тишина, людей нигде не видно.

«Попрятались», — подумал Киря и, чтобы не вызывать подозрений, начал побираться с крайней избы.

Он подходил к окну, стучал в стекло и просил подаяния, заходил к более зажиточным во двор, а то и в дом. Подавали плохо, жалуясь, что от такой жизни как бы самим не пришлось идти по миру с сумой.

Так Киря добрался до поповского дома. Открыл тесовую калитку, прошёл к крыльцу. Дверь оказалась незапертой, и мальчик вошёл в кухню.

У печи возилась маленькая толстая попадья. Киря перекрестился на икону и запел:

— Подайте Христа ради… Нет у меня ни отца, ни матери…

Попадья подошла к стенному шкафику, отломила кусок ржаного хлеба и подала нищему.

— Спаси вас Христос… Дай бог вам… — забормотал Киря, а сам присматривался к двери в комнату, откуда доносились приглушённые голоса, но дверь была плотно прикрыта.

Кто там — вот что надо было узнать разведчику.

И вдруг лицо Кири исказилось болью, из рук выпал кусок хлеба, а сам он судорожно схватился за живот и опустился на порог.

Попадья перепугалась: не дай бог помрёт, ещё отвечать за него придётся. Она кинулась к мальчишке и, теребя его за ворот пиджака, спросила:

— Что… что с тобой? Что случилось?.. Где болит?

— Схватило… — простонал Киря. — Бывает, как схватит, так хоть помирай.

Попадья ещё больше всполошилась, крикнула мужа. Дверь широко распахнулась, и показался разопревший, раскрасневшийся батюшка. Киря бросил быстрый взгляд в комнату. За столом сидели офицеры, мельник Монохин, Леоненко, ещё несколько человек.

Монохин, обняв офицера, пьяно уговаривал его.

— Не ездите, ваше благородие, мы вас сегодня не пустим. Н-не пустим. Мы еще гульнём. Ко мне пожалуйте.

— Ну ладно… ну и гу-гульнём, — заплетающимся языком проговорил офицер. — У тебя так у тебя.

Киря ясно разобрал их слова, подумал: «Значит, ночью будут пить у Монохина».

— Чего орёшь? — облизывая жирные губы, спросил поп у жены, не понимая, что происходит.

— Да вот побирушка. Живот у него схватило. Как бы не помер.

— Ни черта ему не сделается. Налей стакан касторки, и пусть катится отсюда.

Попадья налила из бутылки в стакан маслянистой жидкости и подала мальчишке. Пришлось пить, чтобы не выдать себя…

Выслушав сообщение юного разведчика, Громов тотчас же собрал небольшую группу партизан.

— Выходит, по его словам, — кивнул он на Кирю, — офицеры собираются сегодня вечером у Монохина. Пропустить такой случай нельзя.

* * *

Ночь по-осеннему тёмная. Луна редко выплывала из-за туч, освещая дорогу. Партизаны незамеченными вошли в деревню и беззвучно пробрались к дому Монохина.

Большой, с застеклённой террасой дом мельника был окружён высоким забором. Окна закрыты ставнями. Громов прошёл в соседний домик, где жил портной. Дверь ему открыла худощавая женщина. Узнав Громова, она торопливо зашептала:

— Уходи! Моего расстреляли… Поймают вас…

— Не бойся, — тихо ответил командир. — Пришли отплатить за убитых. Есть кто-нибудь у Монохина?

— Есть… С вечера пьянствуют…

— Добре! Закрывайся и молчи…

Громов и двое партизан перемахнули через забор и остановились у крыльца. Остальные, в том числе и Киря, залегли в канаве на улице.

— Начинаем! — скомандовал Громов, и партизан Титов подошёл к двери, постучал в неё громко, требовательно.

— Кого надо? — донёсся из-за двери женский голос.

— Пакет срочный господину поручику.

Хозяйка долго не открывала дверей: видимо, она ходила спросить, впускать или пет человека с пакетом. Наконец щёлкнула щеколда и дверь приоткрылась. Титов и Громов мгновенно оказались в кухне, но женщина всё же успела крикнуть: «Партизаны!» — вбежала в горницу, закрыв за собой дверь на крючок.

Дорога была каждая секунда. Партизаны выбежали во двор, оторвали ставню и бросили в окно сразу две гранаты. Взрыв. И полная тишина. Ещё момент — и через пролом окна Громов с Титовым ворвались в комнату, зажгли спичку, нашли лампу.

У стола валялись убитые враги. На полу, забившись в угол и сжавшись в комок, пытался спрятаться от партизанского глаза местный житель Леоненко, выдавший офицерам несколько большевиков и партизан. Его крупное тело тряслось от страха.

— Вот ты где, предатель! — направил на него револьвер Титов.