Путь пантеры
Шрифт:
Во дворах домов вольеры, а в них живут павлины. Ром глядит – павлин умалишенно распускает синий хвост. Хвост из синего вдруг становится зеленым. Зеленая молния, мгновенная слепота. Фелисидад, как ребенок, держит Рома за руку и прыгает на одном месте. «Развернул, развернул! Загадай желание!» У нас ромашки обрывают, думает Ром, а здесь на павлиний хвост загадывают.
– Уже загадал. И ты загадала?
– И я загадала.
– У нас ведь одно желание, Фели.
– Ну да! А что тут такого!
Опять смеются. Садятся на корточки у воды, ноги вязнут в песке, крокодилы плывут по реке. Крокодилы
Они едят чудные фрукты в доме еще одной подруги Фелисидад, Кристы. Криста круглая, как мячик, такой шарик с двумя ножками и ручками. Она учит Рома правильно разрезать ананас.
– Сеньор Ром, вы ели в России ананас?
– Конечно, ел.
– Ах, вы ели его неправильно!
– А как правильно?
– А вот как.
Под острым огромным ножом отлетает черепаховая шкура ананаса, мякоть режется на круги, из каждого круга острием вырезается сердцевина.
– Сердце ананаса горькое, его есть нельзя!
– Ах вот как, сердце горькое. А у человека? – У человека какое на вкус сердце?
– Сеньор Ром, вы каннибал? – хохочут. Едят ананас. В залитую солнцем кухню входит сеньора Глория, мать Кристы. В руках у сеньоры Глории поднос, уставленный тарелками с тушеными, жареными и вареными овощами. Ром узнает в лицо лишь початки кукурузы.
– Маис, – кричит Фелисидад, – я люблю горячий маис!
– А я люблю тебя, – говорит Ром и чмокает ее в щеку. При всех.
Потом они едут к морю. Вернее, к океану. Ром впервые видит океан не из иллюминатора самолета. Так близко, как грудь Фелисидад. Как здорово! Куча воды. И прибой набегает не одной белой полосой, а тремя, четырьмя, пятью. Пальмы, танцуя, подбираются к кромке воды. Криста и Фелисидад расстилают на песке скатерть, на скатерть высыпают снедь. «Почему человек так много и всюду ест? Ест, ест, ест! Жует, жует! Девчонки, дайте мне побыть наедине с природой!»
– Иди купайся, – кричит Фелисидад. – Иди поплавай! А мы пошепчемся!
Ром, раздевшись до плавок, идет к воде. Сейчас он впервые окунется в океан. Он соленый? Да, соленый. Вот она, живая соль, под животом, у груди, на губах.
Он плывет, удивляясь себе: я здесь? Я – есть?
Оборачивается. Ух ты! Вот так процессия! Прямо к нему, к плывущему, по берегу движется вереница ярко одетых молоденьких девушек. Платья лиловые, розовые, алые, синие, юбки длинные треплет ветер! Ленты в волосах! Карнавал?! Вдруг это карнавал!
Или свадьба? А где жених? Тут девки одни! Одна из девушек, в белом платье, выходит вперед. Идет и идет вперед. Вот уже входит в воду. Вот заходит по живот. По грудь. Ром быстро гребет к ней: а вдруг утонет?! Девушка смеется, ее косы намокли, у нее счастливое лицо. Она делает жест рукой Рому: не приближайся! С мокрого локтя стекает вода. Ром изумленно смотрит, как девушка окунается в океан с головой. Выныривает. Идет обратно, и мокрый шелк облепляет фигуру, нежную и красивую: деревянная статуэтка святой Девы Марии в придорожной часовне, только двигается.
Шаг, еще шаг. Оторви от чужого чуда глаза и возвращайся к чуду своему.
Ром возвращается – его девушки сидят и едят.
– Девчонки, вы растолстеете!
Криста машет рукой:
– Мне толстеть
уже некуда! А Фели не грозит! Сеньор Ром, вы видели посвящение в женщины? У меня тоже такое было, в пятнадцать лет!Ром представил себе толстушку Кристу в необъятном розовом платье до пят, ныряющую с головой в соленую волну. Розовая хрюшка, копилка. А у Фели тоже такое было? Нет, у Фели еще не было. Еще только будет! Ей пятнадцать скоро! Этим летом!
Присвистнул. Сделал вид, что не удивился! Что знает.
– Да, ну да, я забыл. Да.
Так Ром узнал, что Фелисидад еще нет пятнадцати лет. «Ну ничего себе, малышка. Как хорошо, что я не затащил ее к себе в гостиницу. А впрочем, все равно. Она сама лучше, чем я, знает, что и когда делать». Лег на раскаленный песок животом. Криста и Фелисидад отряхивали песок у него со спины:
– Сеньор Ром весь грязный!
– Прекрати называть меня «сеньор», – сказал Ром Кристе, – какой я тебе сеньор!
– А как по-русски «сеньор»?
– Господин.
– Ка-спа-дин. Ха, ха, ха!
Танцы и песни, песни и танцы. Везде воздух пропитан музыкой и разбоем. Если обедаешь в кафе, нельзя оставлять сумочку висящей на спинке стула – тут же утащат. Криста пригласила их на вечеринку, на торт; молодежь танцевала до упаду – и сальсу, и милонгу, и самбу, и румбу, и черт-те что, Ром не знал ни одного из этих горячих танцев. А все равно вместе со всеми ногами перебирал. Девчонки вертели бедрами и задами, парни прыгали как петухи. В четыре утра Фелисидад вышла на улицу, набросив ремень сумочки на плечо – в сумочке прятались мятные запретные сигареты.
– Ты куда?
– Можно, Ром, я выкурю сигаретку? – Ну только одну, мо-о-о-ожно?
Едва вышла за ворота дома – налетели три парня, наставили на Фелисидад пистолет, крикнули: «Сумку гони!» Безропотно отдала. Глядела, как юные бандиты, весело свистя, уносят сумочку, а в ней все ее богатство: кредитка, кошелечек с мелочью, пачка сладких дамских сигарет и серебряный браслет, его ей Ром купил в Гуанахуато.
А может, и пистолет-то у них игрушечный!
Рыдала как безумная. Ром не мог ее утешить.
– Мне счет в банке папа открыл! Что я ему скажу! Он сам туда деньги клал! И на день рожденья положить обещал!
– Мы все восстановим, – шептал Ром ей на ухо, не плачь. Надо ехать обратно.
И они поехали в Мехико на тряском автобусе, и зареванная Фелисидад всю дорогу проспала у Рома на плече.
Глава 27. Дым
Когда подходили к дому Фелисидад, Ром очень волновался. Сейчас он впервые увидит ее семью. Она уже сказала ему: большое семейство, нас всех тут как кроликов в клетке полно, не пугайся.
Дернула за веревку, прозвенел колокольчик. К двери зашаркали старческие шаги.
– Сеньора Лусия!
– Ах, ах! Дитятко! Вот она и явилась! Ну, как отдохнула у Кристы?
– Пако! (Чмок-чмок) Даниэлито! (Чмок-чмок) Хесус! (Чмок-чмок) Эмильяно! (Чмок-чмок) София, душенька! (Чмок-чмок) А папа где? А мама?
Лица, лица, лица. У Рома зарябило в глазах. Столько народу! И всех надо обласкать. Он решил никого не обнимать отдельно, а улыбаться всем одной общей ослепительной улыбкой.