Путь полководца. Дилогия

— Не будет ромейского войска, — уверенно сказал Духарев.

«Если Калокир не солгал, — добавил он мысленно. — И если не солгал его повелитель, кесарь византийский».

— Однако если другие города не последуют примеру Преславы, мой князь спустит с цепи печенегов.

— Печенеги не умеют брать крепости.

— Зато они умеют жечь и резать. Угры и печенеги превратят в пустыню все здешние земли.

Так и будет. По договору с Никифором Святослав не должен был занимать эти территории. Если он нарушит эту часть договора, Никифор вправе не выполнить свою. Более того, он может выступить на стороне булгар. Это и есть истинно имперская традиция: стравить два народа, дождаться, пока война измотает их, и тогда, выступив якобы миротяорцем, прибрать к рукам земли обоих. Но если булгары и русы договорятся, Никифор не посмеет выступить.

— Я хочу, чтобы между булгарами и русами был мир.

— Понимаю, — сказал Пчёлко. — Ты должен ехать. Но возьми с собой Людомилу. Нельзя ей тут оставаться. Как только ты уйдешь, вернутся еретики.

— Они не посмеют, — возразил Сергей.

— Они вернутся. Нет больше закона в Булгарии. Нет больше веры. Только ересь. Исчадие ада, Аззанаил, непременно вернется. И с ним придут тысячи еретиков.

— Людомилу я беру с собой, — быстро сказал Духарев.

Людомила встрепенулась обрадованно... И тут же угасла.

— Я не поеду, — грустно проговорила хозяйка Межича. Взяла маленькими ручками ручищу Духарева, прижала к щеке.

— Не сердись, Сережа. Не могу я. Пойми! Как же мне Пчёлку бросить («Нет, не слушай ее!» — прохрипел Пчёлко), людей моих оставить без опоры? Пойми, родной: это же всё мои люди! Я с детства — их хозяйка. Как же мне тела их еретикам на поругание отдать, а души обречь на погибель вечную?

Духарев ее понимал. Но что теперь делать? Остаться? Ах, как ему хотелось остаться! Хоть на пару дней... Хоть еще на одну ночь! Нет, не о том сейчас надо думать. О жизни. Если они останутся живы, у них будет еще много ночей. Потому он должен мыслить как воевода, а не как хмельной от любви юнец.

Выполнить долг перед князем, перед своей дружиной. И уберечь Людомилу. Обязательно. Защитить. Пчёлко прав. Богумилы вполне могут вернуться. Конечно, в большинстве своем это сброд. Неуклюжие смерды с вилами и косами. Их сила — исключительно в фанатизме, напрочь отрубающем инстинкт самосохранения. Но и в усадьбе — такие же смерды. Только трусливые. Тех, кто по-храбрее да половчее, перебили при первом налете. А единственный настоящий воин Пчёлко сейчас не то что меч, ложку поднять не в состоянии.

— Ладно, — наконец решился Духарев. — Оставлю вам Велима и с ним — четыре десятка гридней. До моего возвращения как-нибудь продержитесь.

— А ты? — спросила Людомила. — Кто тебя защитит на пути в Преславу?

— Возьму с собой шестерых. Доеду как-нибудь, — успокоил ее Духарев. — От мелких шаек отобьемся, от сильных — уйдем. Не тревожься, сердце мое. Всё хорошо будет.

— Не тревожься, батько. Все хорошо будет, — в свою очередь заверил воеводу Велим, когда Сергей сообщил ему, что тот остается охранять усадьбу. — Обороним твоих булгарят. Этих, с кожаными мордами, пусть хоть тыща набежит — всех положим.

— Ты, главное, за смердами здешними посматривай. Среди них наверняка есть и послухи, и пособники еретиков. Следи, чтоб нож в спину не воткнули.

— Прослежу, батько, — сурово ответил Стемид. — Как уедешь, всех перетрясу. В ком усомнюсь — башку долой.

— Ну, так сурово не надо, — возразил Духарев. — Кому тогда жито убирать? Просто выгони из усадьбы и всё. А доверять можешь тем, на кого Пчёлко укажет. Запомни: Пчёлко, а не хозяйка. Она — женщина. На мир другими глазами смотрит.

— ... А глаза у нее — как два солнышка... — подхватил Стемид и фамильярно подмигнул: — ... когда на воеводу глядит!

— Это тебя не касается, — сказал Сергей. — А вот ежели не сможешь сберечь — спрошу сурово.

— Я твоего спроса уже не услышу, — ответил сотник. — Потому как умру. Но ты, воевода, коли не сберегу твою любу, можешь не жечь тело мое по нашему обычаю, а по-хузарски в землю закопать.

Духарев, наклоняясь, взял его крепко за ремень, даже приподнял слегка над землей.

— Мне не труп твой нужен, а живая Людомила! — процедил он, прожигая сотника взглядом. — Забыл, кто я? Не сбережешь, я тебя и за кромкой найду! — поставил сотника на землю. — Понял меня, гридь?

— Понял, как не понять, — Стемид поправил бронь и не удержался, добавил с ухмылочкой: — А здоров ты, батько! Чистый мишка! И впрямь одной рукой заломаешь.

— Да ну тебя, — буркнул Духарев, повернулся и пошел седлать Пепла.

Хотелось ему надеяться, что в случае критическом Велим не станет стоять насмерть, а увезет Людомилу подальше от опасности.

Глава тринадцатая

Ромейский дозор

Семеро воинов — это много. Если речь идет о том, чтобы разогнать разбойничью шайку. А настоящему противнику здесь взяться неоткуда. Булгарское войско рассеяно, уцелевшие сидят по городам и замкам. А если наткнешься на какой-нибудь крупный отряд, всегда можно улизнуть. У каждого духаревского гридня по две лошади. От печенегов уходили, не то что от здешних виноградарей.

Так рассуждал Духарев, когда решил взять с собой только шестерых: пятерых варягов и Йонаха. Этого взял в первую очередь потому, что оставлять не хотел. Уж больно шустрый парнишка вырос у Машега. Как бы не накуролесил чего.

Одного не учел Сергей. Здесь — не Дикое Поле, где на сотни поприщ — голая степь. И не Русь, где на десять квадратных километров приходится сто кабанов, три медведя, пять леших и один бортник. Здесь — цивилизованные территории. С древних великоримских времен. Не зря ведь нынешние «особо культурные» ромеи булгар мисянами называют, хотя царя булгарского Симеона византийцы еще полвека назад признали (правда, не совсем добровольно) булгарским царем, и его сына Петра официально «василевсом булгар» титуловали. «Мисяне» — это оттуда, из времен Великого Рима, когда здесь не царство булгарское было, а римская провинция Мезия. То есть с намеком: Булгария, мол, исконно римские земли, а Константинополь, соответственно, законный древнего Рима наследник. Опора цивилизации. И как следствие — имеет естественное право повелевать всякими «тавроскифами». Литературно обоснованное. Да и словосочетания «архонт тавроскифов» и «вождь мисян» для имперского уха много благозвучнее, чем «великий князь киевский, хакан тмутороканский». А уж «василевс булгар» звучит и вовсе неприлично, ибо уравнивает какого-то «мисянина» с самим василевсом византийским.

В общем, издревле цивилизованная земля — Булгария. Издревле — римская. Так что нынче, в году девятьсот шестьдесят восьмом от Рождества Христова [38] , ромейские всадники, топчущие булгарскую землю, и не захватчики вовсе, а законные хозяева, возвращающиеся после шестивекового отпуска.

Вот на этих «хозяев» и напоролся по роковой случайности воевода киевский Серегей со своими шестью спутниками.

Их перехватили километрах в двадцати от Преславы. Катафракты. И не булгарские, а ромейские. Боевой дозор.

38

Здесь имеется некоторое расхождение в датировке. Византийские источники указывают, что вторжение Святослава в Булгарию произошло в 968 году, а в наших летописях сказано, что это был 967 год. Греческая датировка вызывает у меня большее доверие, поскольку византийские хронисты явно лучше владели вопросом. Правда, византийские хронисты тоже изрядно привирали — в угоду власть предержащим и из общелитературных соображений, но там, где врать не имело ни выгоды, ни смысла, они были весьма дотошны и пунктуальны. А вот наши летописцы даты путали постоянно. Хотя винить их в этом трудно, ведь большинство летописей было составлено намного позже описываемых событий и, с большой долей вероятности, на основании византийских же источников.