Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)
Шрифт:
Наверное, это прозвучало немного глупо. Но это и в самом деле было "почти всё", и мы снова обнялись, плохо понимая, куда попадаем губами и руками — весь мир звенел и сиял вокруг, глуша и стирая обычные звуки и краски. Я немного очнулся, когда мои руки — пальцы — попали в упругие шелковистые завитки волос, и я даже качнулся назад, но Таня подалась вверх, выныривая из остатков одежды; одновременно её ладони — я вздрогнул — скользнули вниз по моим ягодицам, а шёпот толкнулся в ухо:
— Да раздевайся же наконец, Олежка…
Мы попятились на меня, и я, ощутив спиной тёплый камень, вжался в него, на миг представив
— Как дальше, Тань?.. — сбивчиво спросил я.
— Я… сейчас лягу… на спину… — прошептала она. — Наверное, так…
— Подожди, Тань… я так не смогу… я же тяжёлый… — она засмеялась (щекотно!) и толкнула меня куда-то вбок и вниз, к одурело пахнущей земле, на что-то мягкое — кажется, на мох. Солнце хлынуло мне в глаза, и я, прижмурив их, видел только сияющий силуэт над собой — будто сгустившийся свет… Пахло горячей землёй, мохом и камнем, и ещё чем-то, чему я не мог отыскать названия — и не хотел его искать. Потом меня пронзило непередаваемое, ни с чем не сравнимое наслаждение, от которого моё тело выгнуло — броском! — вверх, и я услышал, как застонала Танюшка, вскрикнула… но тут же низким тоном засмеялась.
— Тебе… больно? — встревожился я, ощущая, как движется её тело и сам двигаясь в такт. — Я… что-то… не так?..
— Да я всё сделала сама, — голос у неё был странный, ладони крепко упёрлись в мой живот. — И всё… хо-ро-шо-о… — она вновь застонала — длинно, с каким-то восторгом. — Хо-ро-шо-о… О-лег… оооохххх…
Да, теперь я и ощущал полностью, что это — хорошо. Мои руки наконец-то нашли себе место — я положил ладони на раздвинутые бёдра Танюшки и хотел сказать, что мне и правда хорошо, но вместо слов у меня непроизвольно тоже вырвался стон — долгий и неожиданный, я не смог его удержать. Девчонка нагнулась — я этого не увидел, солнце мешало, но около губ ощутил её сосок, твёрдый и горячий, как накатанная в ладонях свинцовая пуля. И захватил его губами…
…Плохо помню, что я делал дальше. Наверное — делал не очень умело. Да не "наверное" — "наверняка", конечно. Но в тот момент, когда мы с Танюшкой — одновременно! — достигли уже какой-то запредельной точки наслаждения, когда мы закричали — вот в этот миг я понял, что мы никогда не умрём. Нельзя умереть в мире,
198.
где возможно такое чудо…
…Танюшка лежала чуть сбоку от меня — нога поперёк моих раскинутых ног, рука — у меня на груди. Мы оба громко дышали и были мокрыми, как из ванны. Наслаждение откатывалось прочь, но после него оставалась не пустота (как после — ну, того, с самим собой), а чувство глубокой удовлетворённости. Таня посмотрела на меня сквозь шторку спутанных волос, подняв голову с моего плеча — и засмеялась:
— Я думала, что умру!
— Я сделал тебе больно, — виновато сказал я. Таня загадочно засмеялась:
— Да нет, это… там другое. В конце я думала — сейчас задохнусь… и это будет самая лучшая смерть, которую только можно пожелать.
— Нас уже ищут, наверное, — я приподнялся на локте, но Танюшка нажала мне
на грудь:— Да пусть ищут…
— Тань, у тебя что, кровь?! — это я успмел заметить, но она снова пресекла мою попытку вскочить, немного средито сказав:
— Да всё как надо! Ну… так положено, глупый.
— А… да, — я почувствовал, что краснею. Теория-теория, как же ты меня подводишь… Танька, паразитка, щёлкнула меня в нос и хихикнула. Но тут же сказала серьёзно-задумчиво:
— А там у нас этого ещё долго не было бы, Олег.
— Там… — я откинул свободную руку. — Там нас не могли убить, и я ложился спать уверенным, что утром тебя снова увижу…
— А ты хотел меня увидеть? — спросила Танюшка.
— Да.
— Ты меня любил там?
— Я не понимал этого, Тань, — признался я. — Просто — не понимал.
— Давай тогда ещё раз, — она легла на бок и подперла голову ладонью. — У тебя
получится?
— Вполне, — улыбнулся я, тоже поворачиваясь к ней лицом. — Только подожди. Вот.
Послушай.
Я закрыл глаза и заговорил…
Игорь Басаргин
…И когда твоё сердце захлестнёт темнота,
И душа онемеет в беспросветной тоске,
Ты подумай: а, может быть, ждёт тебя Та,
Что выходит навстречу со свечою в руке?
Эта свечка разгонит сгустившийся мрак
И проложит тропинку в непогожей ночи.
Ты поверь — он зажжётся — маяк,
Словно крепкие руки, простирая лучи!
Ты не знаешь, когда он озарит небосклон,
И откуда прольётся спасительный свет…
Просто — ВЕРЬ. Эта вера — твой крепчайший заслон.
Даже думать не смей ты, что Той —
Той, Единственной —
НЕТ.
* * *
Густая тень олеандра падала на наши лица приятной прохладой, а всё остальное тело окатывали волны жара, в котором кожа казалась золотистой. Пахло разогретым мёдом — то ли от Танюшки, то ли просто воздух пропитался этим запахом. Оглушающе гремел хор цикад вокруг.
Танюшка села, опершись твёрдой ладонью о мой живот (похоже, ей это доставляло удовольствие, а я еле успел его напрячь), склонила голову набок, волосы волной упали ей на плечо и руку. Глаза девчонки зажглись изумрудным пламенем.
199.
— А хочешь, я тебе станцую? — не дожидаясь ответа, она вскочила и, прогнувшись
назад, уперла руки в бока, а потом тряхнула волосами так, что меня (несмотря на всё, что уже было) опять почти "зажгло". Я приподнялся на локтях — и только в этот момент понял, что ни капельки её не стесняюсь (странное было ощущение, я такого никогда в жизни не испытывал). — Смотри, Олег!
Я не понял, что именно она танцевала. Что Танюшка это умеет, я вообще-то знал давно (и, кстати, всегда комплексовал, что не могу толком её тут "поддержать"). Но я не знал, что она умеет так танцевать. И не заметил даже, как сам поднялся на колени, не отрывая глаз от бешеного танца, похожего на… разогретый мёд, смешанный с треском цикад — словно бы сама земля подкидывала Танюшку. А она смеялась — в какой-то миг прыгнула ко мне — и я, угадав, чего она хочет, подставил ей "замок" из рук, поймал её узкую, твёрдую, горячую ступню и метнул гибкое, сильное тело вверх — Танюшка прокрутила двойное сальто и продолжала танец, не потеряв дыхания.