Путь в Беловодье

– Что это?! – Роман указал в сторону.

Слева от дороги, прорезая молоко тумана, виднелась черная полоса – будто в небо уходил недвижный столб черного дыма. Но это был не дым – что-то другое. Роман смотрел и ощущал тревогу, от которой все внутри цепенело.

Стен пригнулся, глянул в боковое стекло, но ничего не сказал. Но колдун заметил, как пальцы Алексея с силой стиснули руль, костяшки побелели.

Вторая граница оказалась куда прочнее первой. Джип вломился в нее, сверху с шорохом посыпались льдистые осколки. Немало усилий потребовалось колдуну, чтобы раскидать их по сторонам. Он отчетливо слышал за спиной мелодичный звон разбиваемых стекол. Дважды Роман все же не успел увернуться и почувствовал вполне ощутимую боль – будто лезвием полоснули по руке и плечу. Но следов не осталось.

Джип затормозил. Они остановились внутри – в Беловодье.

– Все не так уж и страшно, – засмеялся Юл.

Роман поднял брезент и посмотрел на Надю, что всю дорогу покоилась у него на коленях. Ее лицо было по-прежнему подернуто льдом, глаза раскрыты, зрачки неподвижны. Чуда не произошло.

Путники стали вылезать из машины. Роман положил Надино тело на сиденье и выпрыгнул из машины. Выпрыгнул и оторопел. Он был уверен, что увидит крохотное пространство, сдавленное тесным обручем, жалкое озерцо, бережок, коттеджи – воплощение простенькой мечты, некое подобие того, что он создал сам в лесу с помощью Юла, – то, что видели снаружи люди Колодина. Но здесь был иной размах, и все иное.

Джип стоял на дороге. А дорога лежала на поверхности озера. Именно так – белые плиты покоились поверх воды с небольшими зазорами, и меж ними протекали тонкие струйки. Внутри круга было только огромное светлое озеро. И в центре прямо из воды поднималась белая церковь. В глубине, под толщей воды, горели негасимые свечи, угадывались крыши затонувших хоромин. Вода в озере была гораздо светлее неба, чего, вообще говоря, в природе не бывает. Над водой чернели отдельно стоящие вековые ели. А по воде, переплетаясь и вновь расходясь, пролегали тропинки из белого камня. Каждый камень лежал отдельно от другого. Тропинки сплетались с дорогой и убегали вдаль, заканчивая свой бег у крыльца какого-нибудь дома, или приводили к кольцевым парапетам из белого плавучего камня. Одно такое кольцо шло вдоль наружной стены Беловодья, второе окружало водный круг в центре. Дома поднимались из воды. Не в том смысле, что из воды выныривали, а в том, что сами были частью светлых вод. Они то погружались вглубь, то вновь поднимались. Контуры стен, наличники, ставни, черепица на крышах и флюгера над крышами – все менялось, и только глаз начинал привыкать к облику, как являлись уже другие очертания, чтобы через несколько мгновений сделаться прежними. Впрочем, в этом прежнем непременно проглядывало что-нибудь особенное, новое. Так валы, бегущие к берегу, повторяются раз за разом, но все время иные. Оттенки голубого, зеленого, серебристого, нигде ничего яркого, кричащего – колорит почти Тернеровского пейзажа. Но порой вспыхивало ослепительно белое, как блеск лунной дорожки на воде. Тем чернее казались ели на фоне светлой воды.

Роман обо всем позабыл – он переводил взгляд с одного дома на другой, еще ничего не понимая и даже не пытаясь понять, пораженный до глубины души.

Он слышал, как рядом всхлипывает Лена, повторяя как заведенная:

– Невозможно, такое невозможно…

– Замечательно, – сказал колдун.

– Лешка! Наконец-то!

Все обернулись на крик. К ним по дорожке бежал парень лет тридцати, худощавый, темноволосый, с глубоко посажеными глазами и высоким, выдающимся вперед лбом.

– Грег! – Стен обрадовался, увидев старого друга. – Все еще стережешь?

– Как видишь. А ты, черт, бродяга, где тебя носило! – Грег смеялся, обнимая приятеля. – Ты же говорил, что никогда не вернешься.

– Пришлось.

– Ну и отлично! Значит, опять вместе? Все вместе, да? Может, в этот раз все получится, а?

– Надя погибла.

– Знаю. – Грег нахмурился. – Иван Кириллович рассказал.

– Как он? – спросил Стен.

– Старик хорошо держится. Замечательно. Мужественно. Уважаю. Да вот он, идет…

Все обернулись.

К ним по белой дорожке шагал Гамаюнов в светло-синем клеенчатом плаще до пят.

«В реальности он выглядит куда тщедушнее и старше, чем в своих сеансах колдовской связи», – отметил про себя Роман, глядя на хозяина Беловодья. Во-первых, Иван Кириллович был мал ростом, во-вторых, кожа казалось тонкой, как бумага, а губы по-стариковски лиловыми. И, главное, он был какой-то неухоженный – под плащом виднелись надеты поношенный свитер с высоким горлом и серые мешковатые брюки, одна брючина была заправлена в сапог, другая выбилась, спустилась до самой воды и намокла.

– Как я рад! – Гамаюнов в первый момент как будто видел только Алексея. – Стен! Мой мальчик! – Они обнялись. – По-прежнему такой же строптивец. За то и люблю. – Иван Кириллович отстранился и только теперь поглядел на остальных. – Леночка, наконец-то! – воскликнул он таким тоном, как будто давно ее здесь ждал, а она почему-то не ехала. – А это наш удивительный господин Вернон, надо полагать?

Гамаюнов повернулся к Роману. Глянул внимательно, изучающе, будто оценивал, на что способен колдун.

«Уверен, что я вижу в нем гуру, но я не вижу. Хоть убейте меня – не могу. Все же я обязан быть с ним почтителен, хотя бы из уважения. И еще за то, что он создал Беловодье».

– Как у вас это получилось? – спросил водный колдун. Еще за секунду до этого не хотел спрашивать, и все же спросил – слова будто сами собой вырвались.

– Очень просто. То, что в душе хранил, здесь отразилось. – Иван Кириллович торжествующе улыбнулся.

– И здесь, в Беловодье, возможно все?

– Где Надя? – спросил Иван Кириллович. – Я должен ее видеть.

– Она здесь, с нами.

Гамаюнов говорил о Надежде, как о живой, и за это Роман многое был готов ему простить. Ревности, во всяком случае, колдун сейчас не испытывал. Он сам достал из машины Надино тело. Сбросил брезент. От холодного сияния Беловодья лед посверкивал, и казалось, что Надя улыбается, а ресницы дрожат.

Иван Кириллович пошатнулся. Если бы Грег его не поддержал, то наверняка бы упал в воду. А так устоял. Свободной рукой стиснул горло, лицо его посерело. Роман понял, что несправедлив был к старику: потеря Нади оказалась для Гамаюнова страшным ударом.

– Что вы намерены делать? – спросил Роман.

Он прижимал Надю к себе – быть может, в последний раз, – и сознавал, что должен будет ее сейчас отдать.

– А что теперь можно сделать? – бесцветным голосом отозвался Иван Кириллович. – Что?.. – Он вновь схватился за горло. Ему не хватало воздуха.

– Но мы в Беловодье! Еще есть время! – крикнул колдун. – Я наложил трехдневное заклятие льдом. Еще можно оживить ее… Слышите?! Еще время есть!

– Время? – переспросил Гамаюнов. – О, время как раз неважно… То есть… Я продлю ваше заклинание на три дня. Потом еще на три дня. Дней сколько угодно.

– А живая вода? Здесь есть живая вода?

– Об этом я скажу завтра.

Романа как будто повело из стороны в сторону. Волна подхватила и понесла…

«Возможно все, сумей, дерзай», – шептала вода и несла за собой.

Водный колдун пришел в себя и огляделся. Кто с ним говорил? Кто утешал?

«Дерзай, ты сможешь», – уговаривал неведомый голос.

– … А джип спрячьте, – сказал Иван Кириллович.

Гамаюнов, которого по-прежнему поддерживал Грег, поднял руку, потом повел ею вниз, и джип медленно стал погружаться в глубину, проходя сквозь белые плиты дороги, будто они были такой же водой, как и все остальное Беловодье. Или они и были?..

– Если вы не сумеете, я сумею! – выкрикнул Роман. – Вот увидите, я сумею. Здесь, в Беловодье. Все смогу. Куда отнести Надино тело? – спросил колдун. – Скажите.

– Я сам. – Иван Кириллович оттолкнул Грега, забрал у Романа умершую жену и понес, будто тело было невесомо. Роман шагнул за ним. – Не ходите за мной, – приказал Гамаюнов, не оборачиваясь.

– Вы слышите, я создам живую воду! – крикнул ему вслед Роман.

Иван Кириллович не ответил.

Журчала вода, то поднимаясь выше дорожки, то понижаясь. Тогда из светлых вод выныривали странная стеклянная трава и такие же странные цветы – живые и неживые одновременно. Их прозрачные лепестки опадали и тут же растворялись в плещущей о дорожку волне. Вдруг возник каркас из белых планок, белых, как молоко, заструился выросший из воды плющ, оплел каркас, несколько листьев сорвались и на лету превратились в капли. Уже начинало смеркаться. Осеннее небо быстро гасло, но вода в озере оставалось все такой же светлой. Огоньки в глубине сделались ярче и отчетливее. Теперь уже можно было разобрать переплетенье причудливых строений под водной толщей – они наплывали друг на друга, одна стена прорастала из другой, как в безумных гравюрах Эшера, один дом заключался в другом, и сквозь одно окно проглядывала целая анфилада.