Путь в Дамаск

— Имею честь пригласить вас на свадьбу моего брата.

Перед тем, как Хасан включил селектор, младший Атли как раз пытался выяснить, уместно ли будет пытаться встретиться с лордом Уильямом, чтобы передать приглашение из рук в руки или правильнее сделать это через Хасана, как члена семьи. Турецкие традиции, английские традиции, европейские традиции, добавьте к ним американские, если такие, вообще, существуют, итогом получите полное замешательство. Атли еще неплохо держался. Воспитанный парень. И семья хорошая.

В английском семействе не стали бы утруждать себя двумя персональными приглашениями, отправили бы одно на два имени. В голову бы никому не пришло, что двое живущих вместе мужчин — совсем не обязательно пара. Семейство же турецкое рассмотрело в первую очередь именно этот вариант. Что значит культура!

— Спасибо, — сказал Заноза.

Заглянул под крышку строгой бело-серебристой шкатулки, хмыкнул, обнаружив там серебряную сувенирную монетку с датой предстоящей свадьбы. Он словно бы и не заметил текста на вложенной в шкатулку открытке. Хасан не сомневался, что Заноза текст не только прочел, но и оценил все нюансы, начиная с возможности прийти со спутником и отсутствия дресс-кода и заканчивая упоминанием о том, что эта свадьба будет особенным и необычным семейным мероприятием.

Один взгляд на монетку, одна довольная улыбка:

— Мы придем, нээ? Давай, я прямо сейчас ответы напишу.

Вот кто вообще не беспокоился об этикете. Никогда. Заноза считал этикет своей собственностью и оставлял за собой право распоряжаться им, как заблагорассудится.

Юный мистер Атли улыбнулся и тут же нахмурился, чтоб улыбку не было видно. Он, кажется, одобрял такой подход к соблюдению традиций. В самом деле, зачем тянуть с ответом, если можно дать его прямо сейчас? В этих обстоятельствах достаточно было бы и устного согласия или отказа, но раз уж в шкатулках с окунту были специальные формы для ответа, Заноза, разумеется, счел необходимым их заполнить. Обе. Своим великолепным, идеально-красивым и абсолютно нечитаемым почерком.

А потом, отложив перо, уставился на Майкла гипнотическим взглядом:

— Фрисби бросать умеешь?

Мистер Атли, от такого обращения мгновенно превратившийся в Майкла, моргнул.

— Да.

— Пойдем, погуляем с собакой. Тут сквер недалеко.

Дорогой пиджак валялся на траве, галстук висел на ветке дерева. На галстуке раскачивался бурундук, взбирающийся наверх всякий раз, как Мухтар проламывался сквозь кусты с фрисби в зубах, и снова спускавшийся на конец галстука, когда пёс уносился за брошенной тарелкой.

Пойти побросать собаке фрисби в ночи с малознакомым вооруженным англичанином — отличная идея! И пусть семь часов пополудни — это еще не ночь, но все остальные факторы в наличии: оружие, англичанин, непродолжительное знакомство.

Алаатир всех сводит с ума, и живых, и мертвых. И даже на местный воздух это не спишешь, мертвые-то не дышат. Бурундук, вон, тоже… зима, между прочим, зимой у них спячка. Но это же Алаатир. Кто тут, вообще, спит?

Бездомные спали. Раньше. Вот в этом самом сквере на скамейках. Но восемь лет назад, когда Хасан с Занозой стали по вечерам выгуливать здесь Мухтара, бродяги предпочли поискать для отдыха более спокойное место. Никто их не обижал, наоборот, с большинством до сих пор поддерживали отношения: бездомные — народ не бесполезный. Но Мухтар — плохой сосед, если ты хочешь выспаться.

— Такой… классный! — выдохнул запыхавшийся Майкл. Он был в отличной форме, просто-таки идеальный семнадцатилетний американец, однако разыгравшийся пёс-призрак любого живого доконает. — Вы его вяжете?

И в собаках Майкл разбирался. В то, что Мухтар — черный русский терьер, не поверил. А в то, что тот из России поверил вполне. В России был еще тот бардак с породами.

Мухтар со своей стороны продемонстрировал чудеса послушания. Заноза давно уже знал, что это именно чудеса — за восемь лет, прошедшие со дня, когда он подарил Мухтара Турку, о том, что пес выдрессирован как цирковой им говорили многие, и обычные собаководы, и профессиональные кинологи.

Заноза всем и всегда честно рассказывал про цыганскую магию.

Ему никто и никогда не верил.

— Вяжем. У нас очередь на щенков, но раз уж ты Хасану родственник…

Мухтар в очередной раз вернулся, с уже изрядно растрескавшейся фрисби. Врезался в Занозу, выплюнул тарелку, сплясал танец радости.

Майкл подобрал фрисби, бросил снова, но она раскололась в полете и осыпалась на кусты пятью кусками бесполезной пластмассы. Что ж, недолгая, но славная жизнь лучше длинной и бессмысленной.

— Новый помет в апреле будет, в августе сможешь выбрать щенка. И, кстати, о родственниках, ты же не младший в семье, у тебя племянник есть, почему его не отправили с окунту?

— Да мы их, вообще, почтой рассылаем всем, до кого ехать дольше пары часов. Адресов-то… по всему миру. Даже в Китае родственники нашлись. Ну, ты в курсе.

Обмен сведениями, полученными в ходе исследования истории семьи, был формальным предлогом для того, чтоб вытащить Майкла на прогулку. Заноза начал раньше и искать умел лучше, так что ему было чем поделиться. Но и Майкл приятно удивил.

Он тоже умел искать.

— И ты приехал сам потому что?..

— Подумал, что в ноябре неплохо было бы провести пару дней в Калифорнии. У нас уже снег лег.

Майкл встретил взгляд Занозы и отвел глаза. Нет, тут дайны были не нужны. С живыми они почти никогда не нужны.

— Хотел познакомиться с мистером Намик-Карасаром. Из-за «Турецкой крепости».

Заноза не понял, что такого особенного в «Турецкой крепости». В смысле, с точки зрения человека. Живого, нормального, очень далекого от всего сверхъестественного. И имел неосторожность задать наводящий вопрос. Ох-хо… всегда приятно в разговоре вывести собеседника на тему, которая ему интересна, и в которой он разбирается — можно слушать и помалкивать, а если повезет, еще и узнаешь что-нибудь новенькое. Но как не ожидаешь от семнадцатилетнего юнца, что он будет носить запонки, так же не ждешь от него столь искренней увлеченности темой охраны граждан и правопорядка в родной стране и далеко за ее пределами.

Надо ли говорить, что родиной Майкл считал отнюдь не Турцию?

* * *

На протяжении шестидесяти лет посмертия Хасан избегал контактов с живыми, кроме самых необходимых. Это было удобно, безопасно, позволяло избегать лишних вопросов и неловких ситуаций. Но в середине девяностых он выпустил из бутылки общительного джинна с чрезвычайно высоким уровнем социальной адаптации.

Заноза утверждал, что он не джинн из бутылки, а мертвец из склепа, но «коммуникабельный и социально-адаптированный мертвец из склепа» — звучало слишком мрачно даже для Хасана. Иное дело бутылочный джин пятидесятилетней выдержки.

Освобождение джиннов всегда приводит к серьезным изменениям в привычном образе жизни, а зачастую меняет и мировоззрение, об этом гласят легенды, об этом предупреждал Омар, ратун, наставник и мудрец, и это полностью подтвердил Заноза. Он ворвался в мир живых и потащил за собой Хасана, не спрашивая ни разрешения, ни согласия.

Если б спросил, не получил бы ни того, ни другого. Но не так уж оказалось и плохо обзавестись человеческой личностью и становиться иногда живым. Быть воплощением справедливости и смерти пусть и не сложно, когда привыкнешь, но, все же, приедается. Выходы в свет, к людям, которые не боятся тебя, не пытаются задобрить или убить, ничем не выделяют среди других людей — неплохой отдых.