Путь в Иерусалим

Нет, его будет судить церковь, поэтому можно рассчитывать на разум, на возможность взвесить плохое и хорошее. Арн колебался между надеждой и отчаянием.

Надежда его укрепилась, когда за ним пришел брат и повел его к архиепископу Стефану. Арн даже не предполагал, что архиепископ находится в Варнхеме, и сперва было подумал, что это как-то связано с его делом, ибо Стефан говорил, что у Арна всегда будет друг, который поддержит его.

Преисполненный надежды, Арн заспешил в галерею, где на своем обычном месте сидел отец Генрих. И вместе с ним был архиепископ Стефан. Арн пал на колени и поцеловал руку Стефана. Затем он сел, но лишь тогда, когда получил позволение.

Однако в глазах архиепископа он заметил отнюдь не мягкость, когда тот молча взглянул на него. По этому взгляду Арн понял, что надеяться не на что.

— Ты немало успел натворить за то короткое время, пока жил в миру, — начал наконец архиепископ. Голос его звучал строго, и отец Генрих не смотрел на Арна, а, казалось, созерцал собственные сандалии. — Ты хорошо знаешь, — продолжал архиепископ все так же строго, — что церковная власть не должна смешиваться с властью мирской.

Между тем ты смешал их, причинив мне массу неприятностей. Причем сделал это совершенно сознательно и к тому же очень коварно.

Архиепископ умолк, словно желая послушать, как Арн будет просить прощения или объясняться. Но Арн, совершенно уверенный в том, что будут разбираться его плотские грехи, чувствовал себя сбитым с толку. Он даже не понял, о чем говорил архиепископ, и так и сказал ему, попросив прощения за свое недомыслие. Архиепископ тяжко вздохнул, и Арн заметил на его лице беглую улыбку, будто он в самом деле не верил в недомыслие Арна.

— У тебя ведь не настолько короткая память, чтобы ты забыл, что мы совсем недавно виделись в Восточном Аросе? — спросил он, и голос его зазвучал мягче.

— Нет, Ваше Высокопреосвященство, но я не понимаю, в чем я тогда согрешил, — неуверенно ответил Арн.

— Занятно! — усмехнулся архиепископ. — Ты явился ко мне с этим искателем королевской короны, одним из тех, которыми, к несчастью, кишит наша страна. Ты просил за него, чтобы я короновал его тут же, на месте. Когда же я отклонил просьбу по причинам, тебе хорошо известным, то что сделал ты? Ты украл у меня сорочку, как говорится, и выставил нагишом на посмешище — вот что ты сделал. Ты — один из нас и останешься таковым навсегда, и потому мы с отцом Генрихом спрашиваем тебя, о чем ты думал, когда так поступал?

— Я особенно не раздумывал, — помедлив, ответил Арн, ибо до него начало доходить, в чем дело. — Как вы справедливо сказали, Ваше Высокопреосвященство, я знал, что и речи не может быть о том, чтобы Церковь сразу же поддержала Кнута сына Эрика. Но я не находил ничего дурного в том, чтобы Ваше Высокопреосвященство сами объяснили это моему другу. Так и было на самом деле.

— Допустим. Но потом, о чем же вы думали потом, когда разыграли весь этот спектакль, в который поверила глупая толпа у ворот храма, — будто я помазал и короновал этого негодяя?

— Я плохо понимаю это, — со стыдом ответил Арн. — Мы не говорили о том, что будем делать, если Ваше Высокопреосвященство откажется поддержать Кнута сына Эрика. Он думал, что просьба его проста. И я не мог убедить его в том, что это не так, ибо он уже тогда считал себя королем. Тогда я решил, что пусть он услышит это от Вашего Высокопреосвященства. Так и случилось.

— Да-да, ладно! — прервал его архиепископ, нетерпеливо махнув рукой. — Это ты уже говорил. Но я спрашиваю о том, что происходило после того, как я поставил негодяя на место!

— Он попросил меня узнать у Вашего Высокопреосвященства, не могли бы мы оба удостоиться чести принять святые дары из ваших рук. Я не нашел в этом ничего неподобающего. И я не знал, что...

— Так вы не говорили об этом заранее и ты не знал, какие выходки последуют за этим! — строго прервал его архиепископ.

— Нет, Ваше Высокопреосвященство, не знал, — пристыженно ответил Арн. — Мой друг думал лишь о том, чтобы его первая просьба была удовлетворена. Мы не говорили с ним заранее даже о причастии.

Два пожилых человека пристально смотрели на Арна. Тот не отводил взгляда, и в глазах его не было ни тени сомнения, ибо он говорил чистую правду, как на исповеди.

Отец Генрих, легко кашлянув, взглянул на архиепископа, который утвердительно кивнул в ответ. Они согласились в чем-то, что обсуждали заранее, понял Арн. Но что это было, он не знал.

— Ну что ж, мой юный друг, иногда ты бываешь слишком наивен, должен тебе сказать, — заговорил архиепископ более дружелюбно. — Ты взял с собой меч и протянул его мне, и ты понимал, что я, разумеется, благословлю его. Вы оба были одеты, как воины. Что ты намеревался этим показать?

— Мой меч освящен, и я никогда не нарушал обета. Я чувствовал гордость, что могу принести этот меч Вашему Высокопреосвященству, и я полагал, что вы будете испытывать те же чувства, ибо освящение меча происходило здесь, у нас, цистерцианцев, — ответил Арн.

— И ты не думал, что твой друг, этот Кнут, сможет воспользоваться этим? — с усталой улыбкой спросил архиепископ и покачал головой.

— Нет, Ваше Высокопреосвященство, но потом я уже понял...

— Потом пошел шум по всему Свеаланду! — фыркнул архиепископ. — Пустили слух, будто я, прямо с кафедры, благословил тот меч, которым убили короля Карла сына Сверкера, будто я потом благословил Кнута сына Эрика и даже помазал и короновал его, и с тех пор я не знаю ни минуты покоя, ибо все эти мелкие корольки, полукороли и претенденты на трон бросились за мной по пятам! Я должен был на время покинуть страну, и вот почему я здесь, а вовсе не ради тебя, если ты так думаешь. Но я верю твоим словам и прощаю тебя за то, что случилось в Восточном Аросе.

Арн опустился на колени перед архиепископом и вновь поцеловал ему руку, благодаря за проявленное милосердие, которого он не заслужил, ибо глупость его не может быть оправданием. В краткий миг счастья Арн вдруг подумал, что все позади и его грех — не в любви к Сесилии, а в том, что он невольно помог Кнуту сыну Эрика одурачить архиепископа.

Но это было не так. Когда Арн по знаку архиепископа поднялся и сел на место, прямо напротив двух старых друзей, ему был вынесен приговор.

— А теперь послушай, — сказал архиепископ. — Тебе прощается обман твоего архиепископа. Но ты преступил закон Божий, обладая двумя сестрами, и за такой грех легкого прощения не бывает. Мы можем осудить тебя на покаяние до конца твоих дней. Но мы проявим мягкость, ибо верим, что в этом промысел Божий. Ты будешь искупать свой грех лишь полжизни, двадцать лет. То же самое касается и твоей Сесилии. Искупать грех ты будешь как тамплиер, храмовник, и имя твое отныне будет Арн Готский. А теперь ступай, и да направит Господь стопы твои и твой меч, да будет милость Его с тобой. Вот так! Брат Гильберт объяснит тебе все подробнее. А я уезжаю, но мы увидимся на пути в Рим, куда ты отправишься первым.

У Арна закружилась голова. Он думал, что помилован! Полжизни — это больше того, что он прожил на свете, и он даже не мог представить себя старым человеком, около тридцати семи лет, когда наконец грех его будет искуплен. Арн умоляюще взглянул на отца Генриха, словно не мог уйти, не услышав от него ни слова.

— Путь в Иерусалим бывает в начале тернистым, мой дорогой Арн, — тихо сказал отец Генрих. — Но на то воля Божия, и в этом мы оба убеждены. Ступай с миром!

И когда Арн, с поникшей головой, нетвердо ступая, ушел, они еще долго сидели, беседуя о Его воле. Оба они ясно видели, что воля эта в том, чтобы отправить еще одного великого воина в святое воинство Господне.