Путь в Обитель Бога

Чуть дальше стояли несколько скал, больших, но вожак уже поворачивал стадо. Видно, сильный жеребец — он вёл больше двадцати кобыл. Ещё две лежали неподвижно на месте первого столкновения и одна билась там же на земле… И нет времени бежать, и нет времени прятаться.

Я встал за камнем и положил на него оба разрядника, будто прилипшие к моим рукам. Ни прицельных планок нормальных, ничего… Кольца вместо спусковых крючков, и надо продеть туда пальцы. Знать бы, как ибогалы так метко стреляют из этих самопалов? Стадо снова летело на нас, и мне подумалось, что целиться не придётся. Подпустить поближе, и…

Когда они приблизились, то сложили крылья и сомкнулись — так всем не терпелось добраться до нас. Вот и вожак… Ну, теперь-то я тебя не упущу! Привык выпускать вперёд своих кляч… И я подстрелил его, когда он уже готовился свернуть. Пегас грохнулся на землю, проехал по ней, подняв тучу песка, и угодил прямо под копыта не успевшего раздаться в стороны стада.

После этого я потянул за спусковые кольца обоих разрядников сразу и больше уже не отпускал. Сверкающие шары били и били в живые тела и уже мёртвые. Впереди выросла шевелящаяся гора опалённого умирающего мяса, во все стороны летели искры и клочки перепончатых крыльев. Три или четыре кобылы перемахнули через эту груду, и одну я застрелил в прыжке. Другая скакнула через наше укрытие, едва не снеся мне копытами голову. Несколько повернули налево, к скалам. Оттуда по ним хлестнула длинная очередь, и я сразу узнал голос ручного пулемёта Бобела.

— У-у-у-у!.. — восторженно взвыл Тотигай, не в силах по-другому выразить радость от услышанного.

Я пихнул его коленом под зад, толкнув вперёд, и выскочил из-за камней, считая, что расслабляться рано. Над нашими головами — казалось, руку протяни — вращалась чёрно-коричневая воронка. Толстенный крутящийся столб воздуха, песка и камней упирался в землю совсем рядом с нами, поднимая вокруг себя тучи пыли, отбрасывая прочь всё, что не сумел в себя втянуть. Пятясь задом, чтобы держать в поле зрения уцелевших пегасов, мы добрались до крайней из скал и нос к носу столкнулись с Бобелом.

— Я запишу твой пулемёт на магнитофон и стану включать себе на ночь вместо колыбельной, — пообещал я. — В жизни не слышал ничего более успокаивающего.

— Так ведь теперь нет магнитофонов, — рассудительно сказал Бобел. — То есть они не работают. И никогда больше не будут.

— Меня это не печалит, — сказал я. — Нас самих тоже скоро не будет.

— Почему? — удивился Бобел.

— Потому, что нас унесёт, дубина. Здесь же держаться не за что. Ты-то зачем сюда припёрся? Ждал бы у пирамиды, как договаривались, и нечего было проявлять инициативу.

— Так вот же она, пирамида! — ответил Бобел, тыкая через плечо пальцем, по толщине и размеру соответствующим средних размеров сардельке. — Я заметил вас со скалы и сначала не понял, чего вы так торопитесь. Потом увидел стадо.

Почему мы торопились? Почему мы торопились?!?

Я оглянулся в том направлении, в котором он указывал, и теперь, с нового места, увидел медленно вращающийся призрачный шар Калейдоскопа Миров. С него стекали такие же призрачные, извивающиеся ленты, и ползли вниз, исчезая за склоном холма. Самой пирамиды видно не было, но я разглядел голову стоявшего перед ней рувима сквозь висевшую над мехраном красно-серую хмарь. Выходит, мы с Тотигаем проглядели в этой мгле ориентир и подошли к месту встречи ближе, чем думали.

— Так что я не слишком рисковал, Элф, — сказал Бобел. — Ты же знаешь, что рувим не позволит Калейдоскопу всосать смерч. Иначе его могло бы выбросить отсюда в другой мир, верно? — Он говорил извиняющимся тоном, как человек, которому приходится напоминать внезапно поглупевшему приятелю очевидные вещи. — Скорее всего, рувим завернёт хекату ещё до того места, где вы сцепились с пегасами. Так что за свой рюкзак тоже можешь не беспокоиться.

Я взглянул на воронку. Порывы ветра были уже столь сильны, что едва не сбивали с ног, но Бобел оказался прав: смерч внезапно остановился. Его слегка сплющило, точно он столкнулся со стеклянной стеной, затем воронка изогнулась, свернула в сторону и двинулась под острым углом к своему первоначальному пути.

Я с уважением оглядел могучую фигуру Бобела. Я и сам покрупнее обычного рослого и здорового парня, но Бобел — это просто настоящая выставка мускулов. И мозги у него в последнее время работают всё лучше и лучше — не сравнить с теми временами, когда мы с Орексом только что вытащили его с уничтоженной базы яйцеголовых. Он, оказывается, и не думал безрассудно рисковать жизнью, выходя навстречу хекату.

— Если б магнитофоны ещё работали, я непременно записал бы твой пулемёт, — сказал я ему. — А также и эту твою лекцию. Быть может, прослушанная тысячу раз, она отучила бы меня пропускать ориентиры.

Бобел и бровью не повёл. Хороший он парень, но начисто лишён чувства юмора, как и все орки. Вместо того, чтобы порадоваться нашему спасению, в которое он внёс весомый вклад, Бобел уже примеривался, как вернее расстрелять маячивших тут и там пегасов из рассеянного стада.

Ну, раз он не выказывает ликования, то и я не стану. Ветер слабел. Проследив новое направление смерча, я сказал Тотигаю:

— Похоже, он движется прямиком на тех яйцеголовых. Естественно, Бобел прав, и радоваться пока рановато. Вот если воронка затянет ибогалов и унесёт на экватор, тогда мы будем полностью удовлетворены.

— Они заметят его издали и успеют спрятаться, — с сожалением ответил кербер. — Там ведь полно пещер, где может укрыться целая тысяча всадников с кентаврами вместе.

Я привалился к скале и устало закрыл глаза. Конечно, никто не назовёт меня восторженным дурачком, склонным впадать в экстаз по любому поводу, но я терпеть не могу пессимистов, которые не дают человеку насладиться вкусом удачно сохранённой жизни и немного помечтать.

Глава 7

До заката оставалось много времени, и, так как мы с Тотигаем не выспались ночью, то легли досыпать сейчас, оставив Бобела караулить. Он ничего против не имел, и я улёгся на землю там же, где стоял, моментально отключившись. Не столько я устал, сколько требовалось успокоить нервы. Будь ты хоть каким бывалым и тёртым, а когда костлявая старушенция стоит в двух шагах от тебя, и уже слышно свист её косы, которая вот-вот снесёт тебе голову — тут, пожалуй, перенервничаешь. И я предпочту какую угодно смерть гибели под копытами пегасов. Когда мне было шесть, они растоптали мою мать у меня на глазах. Когда-нибудь я тоже умру, но надеюсь, что по-иному. Что угодно — только не так же точно. С пегасов хватит и одного человека из нашей семьи.

Пока мы спали, Бобел многое успел. Во-первых, он перестрелял всех пегасов. Жеребцы у них ещё способны жить сами по себе, хотя и дуреют от сексуальной неудовлетворённости без всяких торнадо. Молодняк обеих полов тоже достаточно самостоятелен. А вот крытые кобылы без жеребцов становятся глупее улиток. Они так и будут бродить вокруг места гибели своего бывшего повелителя и призывно ржать, пока не появится новый жеребец. Сквозь сон я слышал треск коротких очередей. Да, звуки были успокаивающими, поскольку свидетельствовали о том, что Бобел на посту, и мы в безопасности. Но спать они всё равно мешали. Наверное, я поторопился с проектом пулемётной колыбельной.