Путь Волка

Падре продолжал говорить.

Дойл, в кои-то веки серьезный, поднял руку:

– Сэр, зачем вы нам об этом рассказываете? Мы о вампирах и всем таком с детства знаем. Может, лучше про то, чего мы не понимаем? Ну какая разница, как это все началось? Нам все равно надо каждое лето прятаться в лесах. И каждую осень пара-тройка семей не возвращается.

Падре нахмурился, и Валентайну показалось, что он стал на десять лет старше.

– Никакой, никакой разницы. Я каждый день думаю о том, что это могло бы изменить. Мистер Дойл, класс, вы молоды, вы всю свою жизнь с этим живете, и это не так давит на вас. Но я помню другой мир. Люди были недовольны им, но сейчас, оглядываясь назад, я вспоминаю о нем как о рае. Почему сейчас я говорю об этом? Посмотрите на цитату на доске. Черчилль был прав. Глядя назад, мы часто можем увидеть будущее. Я рассказываю вам об этом потому, что ничто не вечно, даже те, кто готов на все, чтобы стать бессмертными. Они не бессмертны. Куриане в конце концов погибнут, как погибли пре-сущие.

Однажды старый правитель заплатил за то, чтобы в камне высекли такое изречение, которое останется справедливым навсегда. Мудрейший велел ему высечь слова: «И это пройдет». Но кто исчезнет первыми – мы или они?

Мы не доживем до этого дня, но однажды куриан не станет и Земля снова будет чистой. Если даже больше ничего не запомните, я хочу, чтобы вы унесли с собой это знание и не забывали об этом, куда бы вы ни шли.

Дождь прекратился вскоре после того, как разошлись одноклассники Валентайна. Он быстро вылил дождевую воду из армии тазиков и ведерок, выстроившихся хаотично под дырявой крышей, и направился на кухню.

Отец Макс сидел за изъеденным временем деревянным столом, уставившись на дно пустого стакана.

– Дэвид, когда я об этом рассказываю, мне потом надо выпить. Но одна стопка тянет за собой вторую, а то ей одиноко. Я не должен этого делать. По крайней мере не так часто.

Он поставил кувшин на его привычное место на полке.

– Это отрава, отец. Я бы не стал ею даже крыс травить, слишком жестоко.

Священник поднял голову и посмотрел на Дэвида, который налил себе молока, надоенного утром.

– Разве забег не сегодня? – спросил он.

Валентайн, теперь одетый в линялые джинсовые шорты и кожаную жилетку, проглотил кусок хлеба и запил его большим глотком молока.

– Ага, в четыре или вроде того. Хорошо, что дождь кончился. На самом деле мне пора, если я хочу еще разок пройтись по трассе до гонки.

– Ты по этой трассе с апреля бегаешь, ты ее уже наизусть знаешь.

– Дожди шли, земля теперь другая, опоры не будет. А по холму вверх и вовсе грязь одна.

Отец Макс глубокомысленно кивнул:

– Дэвид, я говорил тебе когда-нибудь, что твои родители гордились бы тобой?

Валентайн промолчал, зашнуривая высокие мокасины.

– Да. В основном после стопки этой вашей отравы. Она вас размягчает.

– В тебе есть все лучшее от них обоих. У тебя быстрый ум и верность отца, а красотой и чувством юмора ты в мать. Она всегда умела сглаживать острые углы. Я хотел бы, чтобы они могли видеть тебя сегодня. Ты знаешь, что мы называли последний школьный день выпускным балом?

– Ага. Я видел фотографии. Дурацкая шляпа и лист бумаги, на котором написано, что ты все знаешь.

Было бы здорово, но я хочу достать для нас то ружье.

Он направился к двери, но обернулся на пороге.

– Вы будете в главной палатке?

– Как же, буду благословлять еду и смотреть как ты получаешь первый приз. Удачи, Дэвид.

Молодой человек открыл скрипучую, в заплатах, дверь-ширму и вдруг увидел двух бородатых мужчин, идущих к дому по тропинке от дороги. Они выглядели так, словно всю свою сознательную жизнь провели в армии. На них была одежда из оленьей кожи и широкополые поношенные шляпы из фетра. Люди несли с собой винтовки в кожаных футлярах, но вид у них был вовсе не жульнический и не задиристый, как у патрульных солдат. В отличие от патрулей, которым куриане доверили поддерживать порядок в Пограничных Водах, эти люди двигались осторожно и тихо.

В их глазах было что-то, заставляющее вспомнить настороженных диких зверей.

– Отец Макс, – позвал Валентайн, не отрывая глаз от странных гостей, – чужие.

Бородачи остановились, обнажив в улыбках желтые от табака зубы. Тот, что был повыше, заговорил:

– Пусть ружья тебя не пугают, парень. Я знал твоих.

Отец Макс шагнул с крыльца на влажную дорожку, протягивая руки к незнакомцам.

– Пол Сэмюэлс, – почти выкрикнул он, обнимая высокого бородача, – ты сюда сто лет не забредал! Кто это с тобой?

– Я Джесс Финнер, сэр. Наслышан о вас, сэр.

Падре улыбнулся:

– Уж не знаю, хорошо это или плохо, мистер Финнер. Знакомьтесь с моим подопечным. Это сын Ли Валентайна и Хелен Сен-Кру.

– Я знал твоего отца, Дэвид, – сказал тот, которого звали Сэмюэлс. Валентайн видел, как воспоминания промелькнули в карих колодцах под морщинистыми бровями. – Весь этот ужас в тот день у вас дома. Я видел тебя после похорон. Мы рыскали четыре месяца, но взяли тех, кто…

– Давай не будем ворошить старое, – прервал его падре.

Валентайн заметил, как они переглянулись, и внезапно потерял всякий интерес как к гонке, так и к ружью.

Падре потрепал его по плечу.

– Мы потом поговорим, Дэвид, честное слово. Иди!

Передай мои извинения собранию в главной палатке и возвращайся как можно скорее. Мы, пожалуй, откупорим одну из бутылок в поленнице, и тебе, возможно, придется укладывать меня в постель.

– Вряд ли! – хохотнул Сэмюэлс.

Падре смерил Дэвида очень серьезным взором, и Валентайн направился вниз по дороге. У него все еще было время пробежать дистанцию в две мили, если он поторопится. Позади трое мужчин какое-то время смотрели ему вслед, затем отвернулись и пошли в дом.

Лагерь встретил его ароматами готовящейся еды.

Общая палатка, стоящая на шести столбах громадина, в которой проходили венчания, крещения, торги и собрания общины в начале каждого лета, была спрятана в небольшой лощинке, окруженной озерами и холмами, во многих милях от ближайшей дороги и подальше от глаз любых патрулей на машинах. Праздник Летнего Укрытия включал в себя игры и соревнования для детей и подростков. Пора свадеб тоже обычно добавляла торжественности.

Взрослые изучали ремесла, соревновались в верховой езде, стрельбе из ружей и луков, а затем каждый вечер жарили шашлыки. Семьи приносили свои, особые, блюда и наслаждались общением, которого были лишены в течение всего года. Когда фестиваль подойдет к концу, люди рассеются по лесам и холмам, чтобы маленькими группами пережидать летнюю жару, в надежде что Жнецы будут прочесывать какую-нибудь другую часть Пограничных Вод в поисках добычи.

К тому времени когда Валентайн подошел к собравшимся, состязание уже казалось ему утомительной обязанностью. Обычно люди, лошади, фургоны и лотки торговцев интересовали его, но сейчас он никак не мог отвлечься от мыслей о двух незнакомцах.

Ленточка и ружье, которое Валентайн мог получить на глазах аплодирующей толпы, представлялись несущественными после встречи с человеком, знавшим его отца.

Валентайн настроился на то, чтобы все-таки пробежать дистанцию. Трасса огибала Березовое озеро.