Путь зла. Запад: матрица глобальной гегемонии

Отражением этого процесса на концептуальном уровне становятся геополитические работы адмирала Альфреда Мэхэна, которого Т. Рузвельт называл своим учителем [84] . Именно Мэхэн впервые сформулировал концепцию преимущества морских (океанических) держав над государствами суши. То есть, иначе говоря, он заявил о превосходстве талассократии над теллурократией.

Для А. Мэхэна главным инструментом внешней политики была торговля. Как писал Теодор Лимэн–младший в 1826 году в своей книге «Дипломатия Соединенных Штатов»: «В целом нашу дипломатию можно определить как имеющую коммерчески и характер» [31, с. 192]. Военный флот должен обеспечить возможность свободной торговли, а ведение войн — создать предпосылки наиболее благоприятных возможностей для возникновения торговой цивилизации в масштабах всей планеты.

84

18 августа 1951 года в военно–морской академии в Ньюпорте (Род–Айленд) была создана кафедра военной истории для развития учения о «морской силе».

А. Мэхэн также сформулировал шесть критериев, с помощью которых можно проанализировать геополитический статус любого талассократического государства:

• географическое положение государства, его открытость морям, доступ к морским коммуникациям, протяжность сухопутных границ, способность контролировать стратегически важные регионы, возможность угрожать своим флотом территории противника;

• конфигурация морских побережий и количество портов, на них расположенных (от которых зависят стратегическая защищенность и процветание торговли);

• протяженность территории, равная длине береговой линии;

• статистическое количество населения (важное для оценки возможности государства строить корабли и их обслуживать);

• национальный характер, т.е. способность населения к занятию торговлей — основе «морской силы»;

• политический режим (форма правления), от которого зависит переориентация лучших природных и человеческих ресурсов на усиление «морской силы».

При благоприятном сочетании всех этих факторов, по мнению А. Мэхэна, вступала в силу формула: N+MM+NB=SP. T. e. военный флот + торговый флот + военно–морские базы = «морская сила». Эту формулу он пояснял следующим образом: «Не захват отдельных кораблей и конвоев неприятеля, хотя бы и в большем числе, расшатывает финансовое могущество нации, а подавляющее превосходство на море, изгоняющее с его поверхности неприятельский флаг и дозволяющее появление последнего лишь как беглеца; такое превосходство позволяет установить контроль над океаном и закрыть пути, по которым торговые суда движутся от неприятельских берегов к ним; подобное превосходство может быть достигнуто только при посредстве больших флотов» [41, с. 110]. Этой идеей А. Мэхэн обосновывал необходимость превращения США в самую могущественную военно–морскую державу. Что и произошло после Второй мировой войны. Кроме того, А. Мэхэн был абсолютно убежден втом, что «морская сила» является чуть ли не определяющей в исторических судьбах западных стран и народов и что государства, основанные на «морской силе», представляют наилучший и наиболее оптимальный тип цивилизации, предназначенной к мировому господству.

В соответствии с этим А. Мэхэн являлся ярым сторонником доктрины Монро, считая, что «морская судьба» США заключается на первом этапе в стратегическом объединении под руководством Соединенных Штатов всего Американского континента, а затем установлении ими своего мирового господства.

Поэтому, после достижения контроля над стратегическими точками Тихого океана, американская экспансия была направлена в сторону Латинской Америки. Надо отметить, что американцы крайне презрительно относились к латиноамериканцам, считая их неполноценной расой. Так, например, американский госсекретарь Г. Фиш был убежден, что кубинцы, представляя собою «конгломерат индейской, негритянской и испанской крови», не способны создать свое государство [39, с. 12].

Т. Рузвельт, повторяя идеи Монро и действуя в контексте геополитических императивов Мэхэна, объявил США верховным судьей в делах всего Западного полушария, претендуя на роль «международной полицейской силы». Эта претензия камуфлировалась так называемым панамериканизмом, подразумевавшим объединение всей Латинской Америки под руководством США. Реализация этой доктрины позволяла Соединенным Штатам проникнуть на латиноамериканские рынки и затем взять государства данного региона под свой военно–политический контроль. В соответствии с этим еще в 1870 году госсекретарь США Г. Фиш в специальном докладе американскому президенту писал, что благодаря политическим, экономическим и военным преимуществам Америки, а также благодаря интеллектуальному превосходству ее народа «Соединенные Штаты неизбежно занимают выдающуюся позицию на Американском континенте, позицию, от которой они не могут и не должны отказываться, позицию, дающую им право первого голоса и возлагающую на них почетные обязанности решать все американские проблемы…». Фактически в этом докладе объединялись: давняя идея «предначертанной судьбы» [85] , которая была знаменем американских экспансионистов 40–х годов, с идеей панамериканизма, в ее толковании экспансионистами 80–х. Доклад предназначался для «внутреннего употребления» [39, с. 26]. В период с 1881–1889 годов идеи Г. Фиша начинают провозглашаться открыто. Именно тогда произошло окончательное формирование идеологии американского империализма. Особенно откровенно она формулировалась в работах профессоров Джона Фиске и Джона Барджеса, а также протестантского священника Джошуа Стронга.

85

Суть «предначертанной судьбы» заключается в том, что якобы сам Бог предопределил Соединенным Штатам роль лидера всего человечества. Впервые идею «предначертанной судьбы» сформулировал Джон О'Салливан в своем журнале «Democratic Review» в 1845 году. Тогда он писал: «…Мы — нация человеческого прогресса; кто посмеет ограничить наше продвижение вперед? С нами Провидение, и ни одна земная сила нам не сможет помешать. <…> Для выполнения благословенной миссии по отношению к другим странам мира, для которых закрыт свет истины, была выбрана Америка… Кто же сможет усомниться в том, что наша страна будет великой нацией будущего?»

«Предначертанная судьба», теория исключительности, восхваление преимуществ государственных и других институтов США, геополитические и экспансионистские доктрины, социал–дарвинизм, расширенное толкование доктрины Монро в итоге синтезировались в общую идею вседозволяющего расового превосходства американцев над другими народами. Ощущая и олицетворяя экономическую мощь страны, они готовились от словесных домогательств перейти к широкой экспансии за пределами США [39, с. 27].

В 1895 году, высказываясь по поводу англо–венесуэльского конфликта [86] , Госсекретарь США Ричард Олни, интерпретируя доктрину Монро, заявил о безусловной необходимости американского арбитража по отношению к любому конфликту в Западном полушарии: «Сегодня Соединенные Штаты являются фактически державным владыкой на этом континенте, и их повеление — закон во всех тех делах, в которые они вмешиваются… Почему? Не потому, что к ним испытывают чувство чистой дружбы или доброй воли… и не потому, что благоразумие, право и справедливость неизменно характеризуют поведение Соединенных Штатов. Дело в том, что многочисленные ресурсы США, в сочетании с изолированной позицией, делают США хозяином положения» [39, с. 29].

86

Венесуэла не отдавала Великобритании долги.

Таким образом была сформулирована так называемая доктрина Олни, которая существенным образом дополнила доктрину Монро. Будучи примером применения со стороны США силовой, наступательной дипломатии, доктрина Олни обозначила в истории рубеж, после которого США стали активно демонстрировать свою весомость в международных делах, заявив о своем доминировании в Западном полушарии.

В связи с этим и в Европе вдруг неожиданно обнаружили, что континентальная обособленность Америки, ее изоляционизм, который постоянно и нарочито декларировался, подчеркнутое нежелание принимать участие в блочных структурах европейских государств фактически обернулись свободой военно–политических действий на международной арене. После испано–американской войны американцы начали усиливать свой контроль над странами Карибского бассейна. Некоторые из них они подчиняли себе целиком, другие превращали фактически в свои колонии. В «банановых республиках» Центральной Америки экономическую и политическую жизнь определяли две могущественные американские компании — «Юнайтед фрут» («United Fruit») [87] и «Кайямель фрут» («Cuyamel Fruit»). Они целиком контролировали внешнюю торговлю стран региона. Местные администрации, подкупленные их представителями, беспрекословно выполняли указания американцев, а банды наемников уничтожали недовольных. Банки США, устанавливая высокие процентные ставки, с готовностью финансировали правительства Центральноамериканских республик. Однако такие страны, как Бразилия, Мексика, Аргентина, Колумбия и Чили, где властвовала Британия, оставались пока вне сферы американского контроля.

87

Впоследствии куплена Джорджем Х.У. Бушем.

Оккупация Кубы и Пуэрто–Рико (оба острова расположены на пути к перешейку между Северной и Южной Америками) позволила американцам форсировать планы сооружения канала, который должен был связать Тихий и Атлантический океаны. То есть, установив свой контроль над стратегическими точками Тихого океана (благодаря чему он стал «внутренним озером» США) и бассейном Карибского моря, Соединенные Штаты поставили перед собой задачу обеспечения более простой коммуникации между восточным и западным побережьем США. В послании Конгрессу президент США У. Мак–Кинли заявил: «Сооружение канала между океанами стало ныне более чем когда–либо необходимым в интересах установления быстрого сообщения между восточным и западным побережьями нашей страны. Аннексия Гавайских островов и перспектива расширения нашего влияния и нашей торговли на Тихом океане, вся наша национальная политика настойчиво требуют утверждения контроля над этими морскими путями» [39, с. 64].

В контексте этой задачи, в 1901 году Соединенные Штаты подписывают с Англией договор, предоставивший США монопольное право на сооружение канала и контроля над ним. Колумбия, которой принадлежал Панамский перешеек, не согласилась принять условия, предложенные ей Соединенными Штатами. Тогда американские спецслужбы инсценировали на территории перешейка «революцию», и возникшая в ее результате марионеточная республика Панама заявила о своем отделении от Колумбии (1903 году). США немедленно ее признали и навязали ей договор, по которому получили под свой постоянный контроль территорию, на которой в будущем был сооружен канал [88] . Именно в связи с событиями вокруг Панамы американский президент Т. Рузвельт провозгласил «политику большой дубинки» относительно латиноамериканских стран.

88

Канал начал действовать в 1914 году.

Одновременно с ее реализацией Соединенные Штаты начали осуществлять в отношении стран Карибского бассейна стратегию полного финансового контроля. Вначале она была апробирована на Доминиканской Республике, а затем, к 1918 году, ее действие распространилось на одиннадцать из двенадцати стран Латинской Америки. Вдобавок многие из них были оккупированы (даже по нескольку раз) армией США.

Таким образом, латиноамериканские государства постепенно превратились в протектораты Соединенных Штатов, лишенные всякой финансово–экономической и политической самостоятельности, а потому и государственного суверенитета, сохранив лишь их внешние, символические атрибуты. Схемы установления контроля над странами Латинской Америки стали основой для будущих аналогичных мероприятий в других регионах Земли, включая Европу и страны бывшего соцлагеря.

МИРОВАЯ ИМПЕРИЯ

Подчинив себе оба американских континента, а также взяв под контроль бассейн Тихого океана, американцы направили все усилия на установление своего господства за пределами Западного полушария.

Из географически ограниченной континентальной империи США начали постепенно превращаться в мировую империю, превосходящую все великие империи прошлого, осуществляя к концу XX века глобальный экономический контроль, обладая неоспоримым политическим лидерством и решающим перевесом в военной силе практически над любым государством или регионом. То есть имперский экспансионизм становится категорическим императивом американской внешней политики. В соответствии с ним история Америки представляет собой прежде всего историю лабильных, все время расширяющихся границ американской гегемонии.