Путем дикого гуся
Шрифт:
Другое дело — индейцы! Уайт приводит слова вождя Сиэтла: «Нет такого места на земле, которое не было бы свято для моего народа. Сверкающая игла сосны, песчаный берег реки, легкий туман — все это свято в глазах и в памяти моих людей. Память индейцев заключена в соках, питающих дерево. Что это будет за жизнь, если мы больше не услышим крик гагары и козодоя, кваканье лягушек ночью вокруг пруда. Это конец жизни, начало жалкой агонии».
«Синий путь» Уайта — не только запись конкретного странствия по дорогам и бездорожью Лабрадора, но и рассказ о духовной тропе автора. Так что путешествие по его следам — двойная радость: покоряя определенное географическое пространство, мы совершаем одновременно «геоментальнуюмедитацию». Говоря словами Кена, раскрываем пространственный смысл собственного бытия.
Исполненный отвращении к Шеффервиллу, Кен
Да-а, в сущности, каждый из нас — всего лишь тень странника. Можно воспринимать «я», — говорит Уайт, — во временном контексте, как чисто личную историю, но нас интересует не это (как не интересует и история в целом), лучше задуматься над проблемой пространства, с которой нам пришлось столкнуться физически… При этом характерно, что, стремясь постичь пространственный смысл своего бытия, Кеннет добрался аж до Лабрадорского плато. Думаю, это не случайно.
Достаточно сравнить Лабрадор и Тибет. Речь идет о схожем пространстве — тишины и одиночества. Анагарика Говинда [104] (на которого ссылается Уайт), рассказывая в «Дороге белых облаков» о тибетском пейзаже, подчеркивал физическое влияние высоты и определенных метеорологических условий на состояние сознания. Это касается и пейзажей Крайнего Севера (замечу, что сам пережил подобное в разреженной атмосфере Ловозерских тундр); Кен заметил, что аналогичным образом связь между физическим, психическим и духовным использует практика йоги, включающая дыхательные упражнения, асаны и искусство концентрации… иначе говоря, пустота пейзажа корреспондирует с опытом внутренней пустоты и позволяет выйти за пределы тесной клетки собственного «я». Открыться, словно плоскогорье.
104
Лама Анагарика Говинда (Эрнст Лотар Хофман; 1898–1985) — выдающийся буддийский подвижник, знаток палийской литературы, неутомимый путешественник; организовал несколько буддийских институтов, призванных содействовать «западному» буддизму.
В более цивилизованных географических широтах эта практика стала невозможна — «культура» уничтожила пространства одиночества и тишины, заполнив каждое пустое место своими гаджетами. Осмотрись вокруг себя — ни одной открытой головы! Все забиты эсэмэсками, музычкой из наушников и мусором из СМИ.
О странствиях Уайта можно сказать то же, что Кен говорил о Торо: он проходил свои внутренние и внешние — лесные — пути, образовавшие в результате единый путь. Синтезируя познание и поэзию, давая возможность непосредственно переживать Землю и мир.
В окрестностях Черчилл-Фолс наши пути снова пересеклись, но в какой именно точке — сказать не могу, потому что не обратил внимания, где старый тракт из Шеффервилла влился в наш хайвей. Кеннет доехал до Гус-Бэй на автобусе, но тот уже многие годы не ходит — сегодня все ездят на собственных автомобилях. Странно, что о водопадах Черчилл — одном из самых мощных водных каскадов Америки — он не сказал ни слова (хотя отметил Ондатровы водопады, озеро Винокапау и озеро Чайки). Другое дело — городок Черчилл-Фолс. Его и правда можно не заметить… Почему про одни города в Канаде говорят town, а про другие — city? Ведь дело явно не в величине. Рытхэу был прав — чукотские поселения крупнее многих здешних городов.
В Черчилл-Фолс мы нашли два продовольственных магазина! Причем ни в одном не было ни молока, ни масла, ни хлеба. Слава богу, у нас еще что-то оставалось. Мы докупили бутылку красного вина на ужин, а Лукаш взял маленькую бутылочку виски на сон грядущий. В магазине поинтересовались насчет кемпинга. Оказалось, его нет. Можно, правда, разбить палатку диким образом, но по округе бродят три медведя, так что лучше заночевать в мотеле. Интересно, чем тут народ занимается после работы, подумал я, глядя на стоявшего позади парня.
— У вас есть интернет? — обратился к нему Кшись.
— Что?
— Ну, компьютер с интернетом.
— Сомневаюсь, — туманно ответствовал парень, покупая «Джим Вин».
Еще мы выяснили в магазине, что в Черчилл-Фолс
живет около пятисот пятидесяти жителей, из которых большинство работает на местной гидроэлектростанции. Продавщица дала нам ключ от мотеля «Black Spruce Lodge» — сорок баксов с человека.«Под черной елью» — так, видимо, следует перевести название этой ночлежки, напоминающей комфортабельную горную турбазу. После нескольких ночей в палатке — тянет минимум на четыре звезды. Просторный холл с камином (удобные кресла и телевизор), отлично оборудованная кухня, прачечная с сушилкой, шесть двухместных номеров, четыре ванные — и ни души. Словно смотришь научно-фантастический фильм о некой чудовищной катастрофе, в которой вымерло все человечество, и вдруг видишь на экране — себя… После ужина заказали телефонный разговор с Торонто и каждый занялся своими делами. Лукаш, потихоньку потягивая вискарь, разбирал фотографии, я дописывал что-то в блокнот, сравнивая условия временной жизни на Лабрадоре с укорененным столетиями бытом Заонежья. К примеру, жилые коробки в Черчилл-Фолс, слепленные по одному шаблону и понаставленные как попало, — и деревянные избы северной России, среди которых не найдешь двух одинаковых, ведь все живое неповторимо. Кшись тем временем включил телевизор. Начинались новости: игры в Пекине, нападение российской армии на Грузию.
Ночью мне приснился Путин. Российский премьер в моем сне улыбался, точно Чеширский кот. Этот сон — вероятно, онирические отголоски вчерашнего телефонного разговора с Анкой. Мы спорили по поводу войны России с Грузией, хотя это даже спором назвать нельзя — Аня не давала мне открыть рот, сыпала собственными аргументами, как из пулемета. Впрочем, что можно знать о новой войне в Закавказье, сидя на Лабрадоре? Аня повторяла распространяемые СМИ стереотипы об имперской политике Кремля, потому что никогда не была на Кавказе.
Я долго не мог заснуть. Вспоминал собственные вояжи по Закавказью в бурные 1992-й и 1993-й. Тогда я дважды побывал в Сухуми. Первый раз — во время грузинской оккупации, второй — сразу после операции, в результате которой абзхазские отряды (при активном участии Шамиля Басаева) отбили Сухуми у солдат Тенгиза Китовани. Разница между поведением грузин и абхазов на этом кусочке побережья Черного моря яснее всяких исторических аргументов показала, кто подлинный хозяин этой земли. Грузинская солдатня грабила все подряд, палила по пустым домам, давила танками мандариновые плантации, да я собственными глазами видел, как они от скуки стреляли по обезьянкам со знаменитой сухумской фермы. Абхазы же заботливо восстанавливали каждый дом и собирали урожай, стремительно возрождая город и наполняя воздух ароматом свежего кофе. Так что никакие историко-политические аргументы, иллюзорные идеи территориальной целостности не убедят меня в том, что Абхазия принадлежит Грузии. Подобным образом, думаю, обстоит дело с Южной Осетией.
После завтрака мы отправились смотреть водопад на реке Черчилл. Еще недавно водопад назывался Гранд-Фолс, а река — Гамильтон-ривер, в честь губернатора Ньюфаундленда, сэра Чарльза Гамильтона, и лишь в 1965 году реку и каскады переименовали в честь бывшего премьера Великобритании. В огороде бузина, а на Лабрадоре река… Да и вообще — какой смысл запечатлевать имена политиков в географических названиях? Это разные измерения, политика подчиняется законам времени, а география — пространству.
Чтобы добраться до водопада Черчилл, пришлось вернуться по хайвею на десяток миль. Ориентир — некое подобие автостоянки. Вчера мы его проглядели, а сегодня там уже стояла машина с американскими номерами. Туристы.
На стоянке нас атаковали черные мухи! Раздумывать было некогда, мы дали деру. Тропка вела через лес вдоль реки, порой исчезала в мшарах или ползла по скальным полкам. Лес был настоящий (не лесотундра), словно в Золотых горах [105] времен моей молодости. Более того, краем глаза я даже заметил грибы — самые что ни на есть настоящие белые, но мухи не отступали, и я бежал дальше — пускай Лукаш собирает. В затылок мне дышал Кшись. По дороге мы встретили четверку янки в черных противомоскитных сетках. Они напоминали террористов на учениях. Крикнули на бегу, что сетки made in China, продаются в Черчилл-Фолс в том самом магазинчике, где вчера не было ни молока, ни хлеба.
105
Горный массив в Судетах.