Путешественник

Замешательство мое на этот раз оказалось сильней, чем раньше. Тюремщик бросился на меня, и мы покатились по каменному полу, в то время как Мордехай, согнувшись в отверстии, смотрел на нас, открыв рот и вытаращив глаза. В какой-то момент я оказался сверху и тут же воспользовался этим преимуществом. Я прижал тюремщика всем весом своего тела, надавив ему на грудь, а коленями пригвоздив его руки к полу. Обеими руками я зажал его широко раскрытый рот и, повернувшись к Мордехаю, выдохнул:

— Я не смогу удерживать его долго.

— Сюда, парень, — сказал Мордехай, — я сам им займусь.

— Нет. Один из нас сумеет убежать. Сбежишь ты. — Я услышал в коридоре шум множества ног. — Торопись!

Мордехай просунул ноги в отверстие, а затем повернулся и спросил:

— Но почему я?

Между ударами по врагу и попытками удержать его я выдохнул из себя последние слова:

— Ты дал… мне шанс… тогда… с пауками. Уходи!

Иудей бросил на меня удивленный взгляд и медленно произнес:

— Вознаграждение mitzva [81] — другая mitzva.

81

Заповедь, подлежащая выполнению (иврит).

Он скользнул в отверстие и исчез. Я услышал далекий всплеск, раздавшийся из темной дыры, а затем получил удар по голове.

Меня грубо протащили по проходам и, словно кучу мусора, бросили в новую камеру. То есть, конечно, я оказался в старой камере, но просто в другой. В ней имелась лишь одна койка, не было отверстия в двери и свечи. Я уселся в темноте — все тело мое болело от ушибов — и принялся обдумывать свое положение. Из-за неудачной попытки сбежать я теперь распрощался с надеждой когда-нибудь доказать свою невиновность в прежних обвинениях. Провалив побег, я сам приговорил себя к сожжению. У меня была только одна причина радоваться: теперь я получил отдельную камеру. Не было товарища по камере, который мог бы увидеть, как я плачу.

Поскольку тюремщики, желая как следует наказать беглеца, от злости отказались кормить меня даже ужасной тюремной баландой, темнота и монотонность были такими беспросветными, что это даже трудно себе представить. Я не знал, как долго пробыл в камере в одиночестве, прежде чем ко мне пришел посетитель. Им снова оказался брат Уго.

— Я так понимаю, что разрешение, выданное моему дяде, аннулировано, — сказал я.

— Сомневаюсь, что он пришел бы сюда по своей воле, — ответил монах. — Только представьте, как он страшно разгневался и принялся богохульствовать, когда увидел, что племянник, которого он выловил из воды, превратился в старого иудея.

— И поскольку в дальнейшем не предвидится нужды в вашей защите, — произнес я, смирившись, — я полагаю, вы пришли к узнику с последним утешением.

— Во всяком случае, я принес вам новости, которые вы, должно быть, найдете утешительными. Сегодня утром Совет избрал нового дожа.

— Ах, да! Выборы отложили до тех пор, пока не найдут убийцу дожа Дзено. А теперь у них есть я. Но почему вы думаете, что я сочту эти новости утешительными?

— Возможно, вы забыли, но ваш отец и дядя тоже являются членами этого Совета. И поскольку оба недавно чудесным образом вернулись после долгого отсутствия, они сейчас самые популярные члены купеческой гильдии. Более того, во время выборов Поло могут оказать влияние на голосующих членов Совета из числа знатных купцов. Человек по имени Лоренцо Тьеполо жаждал стать дожем, и для того, чтобы заручиться голосами купцов, он готов принять на себя обязательства перед вашими отцом и дядей.

— Какие обязательства? — спросил я, все еще не смея надеяться.

— Существует традиция: новый дож при вступлении в должность объявляет о помиловании преступников. Serenito Тьеполо собирается простить вам преступную попытку поджога, который способствовал побегу некоего Мордехая Картафило из этой тюрьмы.

— Итак, меня не сожгут как поджигателя, — сказал я. — Мне просто отрубят руку и голову как убийце.

— Нет. Вы правильно заметили, что убийца схвачен, но ошибаетесь: убийца этот не вы. Другой человек сознался в assassinio [82] .

82

Убийство (ит.).

Хорошо, что камера была маленькой, иначе я бы упал. А так я лишь пошатнулся и прислонился к стене.

Монах продолжал в медленной манере, которая приводила меня в бешенство:

— Я говорил вам, что принес утешительные новости. У вас гораздо больше защитников, чем вы думаете, и все они озабочены вашим благополучием. Тот иудей, которого вы освободили, не сбежал и не отплыл на корабле в какую-нибудь далекую землю. Он даже не стал скрываться в лабиринте иудейских burgheto. Вместо этого он отправился навестить одного священника — нет, не раввина, а настоящего христианского священника, который служит в базилике Сан Марко.

— Но ведь я же пытался рассказать вам об этом священнике!

— Так вот, как выяснилось, этот священник был тайным любовником госпожи Иларии, но та отвернулась от него, узнав, что она могла стать догарессой, но из-за него не стала. Когда прекрасная дама лишила священника своей любви, он стал раскаиваться в том, что совершил столь гнусное дело, как убийство, которое вдобавок не принесло ему никакой выгоды. Конечно, он мог бы хранить молчание до сих пор и оставить все, как есть, между собой и Богом. Но тут к нему зашел Мордехай Картафило. Похоже, иудей говорил с ним о каких-то бумагах, которые отдали ему в качестве залога. Он даже не показал их, а только упомянул, но этого оказалось достаточно, чтобы угрызения совести священника превратились в раскаяние. Он пошел к своему начальству и во всем чистосердечно признался, получив при этом привилегию раскаявшегося. Теперь он находится под домашним арестом в своей canonica [83] келье. Донна Илария тоже содержится в своем доме как соучастница преступления.

83

Принадлежащий священнику (ит.).

— Что будет дальше?

— Прежде всего следует дождаться, когда новый дож вступит в должность. Лоренцо Тьеполо не хотелось бы, чтобы самое начало его dogato [84] получило печальную известность, так как в это дело вовлечены теперь гораздо более известные персоны, нежели глупый мальчик, который играл в bravo. Благородная дама — вдова убитого, которого хотели избрать следующим дожем, священник из Сан Марко… ну, словом, дожу Тьеполо придется делать все возможное, чтобы замять скандал. Не исключено, что он даже разрешит церковникам допрашивать священника в камере, вместо того чтобы делать это в Quarantia. Полагаю, священник будет выслан в какой-нибудь отдаленный приход на материке. Дож, наверное, прикажет, чтобы донна Илария приняла постриг где-нибудь в захолустном женском монастыре. Подобные случаи уже бывали. Лет сто назад или около того во Франции свершилось преступление, в которое были вовлечены священник и знатная дама.

84

Правление в качестве дожа (ит.).

— А что случится со мной?

— Как только дож наденет белую scufieta, он провозгласит амнистию, и вы будете в числе помилованных. Вам простят поджог, и к тому времени с вас уже снимут обвинения в убийстве. Вы будете освобождены из тюрьмы.

— Освобожден! — выдохнул я.

— Ну, может, вы при этом окажетесь даже чуть более свободным, чем хотели бы.

— Что?

— Я же сказал: дож хочет, чтобы все это гнусное дело было поскорее забыто. Если он просто освободит вас и оставит в Венеции, вы станете живым напоминанием о нем. Вас простят лишь при условии, что вы отправитесь в изгнание. Вы покинете Венецию навсегда.

Несколько последовавших за этим дней я оставался в камере, вспоминая обо всем, что со мной произошло. Было больно думать о том, что придется покинуть Венецию la serenisima, la clarissima — самую спокойную и светлую. Но это было все-таки лучше, чем быть казненным на площади или оставаться в Вулкано. Я даже чувствовал некоторую жалость к священнику, который своим ударом bravo сослужил мне хорошую службу. Будучи викарием в базилике, он, без сомнения, смотрел вперед, надеясь со временем занять в церкви высокое место, на которое он не сможет рассчитывать, находясь в ссылке в глуши. Иларии же выпала теперь еще более жалкая доля, ее красота и таланты больше никогда ей не понадобятся. Хотя, возможно, и нет. Ей удавалось щедро расточать их, когда она была замужней женщиной, может, она будет наслаждаться ими и сделавшись Христовой невестой. В конце концов, у коварной красавицы теперь будет предостаточно возможностей исполнять «монашеские гимны», как она их называла. Несмотря на бесповоротно измененные судьбы, мы трое еще легко отделались.