Путешественник

— Так, значит, вы проделывали это прежде! — в смятении упрекнул ее я.

— Глупый неверный, конечно, мы делали это! Множество раз. Вот почему я обещаю тебе, что ты получишь наслаждение. Потому что много других мужчин до тебя уже получили его.

— Ничего себе, подарок ко дню рождения…

— Ты отказываешься от подарка из-за того, что он от благородного дарителя? Успокойся и слушай. Мы сделаем вот что. Ты ляжешь на спину. Я лягу тебе на талию и все время буду оставаться у тебя перед глазами. Пока мы будем ласкать друг друга и играть — а мы проделаем все, кроме завершающего этапа, — моя сестра незаметно прокрадется и насладится твоей нижней частью. Ты никогда не увидишь Шамс и не дотронешься до нее, кроме как своим zab, и в этом не будет ничего отвратительного. А между тем ты будешь видеть и ощущать только меня. Мы с тобой доведем друг друга до исступления, а когда zina завершится, тебе будет казаться, что все это произошло со мной.

— Это нелепо.

— Ты, разумеется, можешь отказаться от подарка, — холодно сказала шахразада. Но при этом придвинулась ближе, так что ее груди коснулись меня. — Но подумай, не лучше ли будет дать наслаждение мне и насладиться самому, а заодно и облагодетельствовать бедное создание, обреченное на вечную тьму и забвение. Ну что… неужели ты отказываешься? — Ее рука добралась до моего ответа. — Ага, значит, все-таки нет. Я не сомневаюсь, что ты добрый человек. Очень хорошо, Марко, давай ляжем.

Мы так и сделали. Я лег на спину, как приказала мне Мот, и уложил ее поверх моей талии, так, что не видел, что там, за ней. После этого мы начали прелюдию. Шахразада легонько поглаживала кончиками пальцев мое лицо, запускала их мне в волосы, касалась груди, а я делал то же самое с ней, и каждый раз, когда мы дотрагивались друг до друга, независимо от того, где именно дотрагивались, мы чувствовали покалывание, которое ощущаешь, если погладить кота против шерсти. Пока что Мот вела себя как самая обыкновенная женщина. От моих прикосновений соски ее поднялись и встали торчком, и даже в тусклом свете я мог разглядеть, как расширились глаза шахразады, и ощутить, как припухли от страсти ее губы.

— Почему ты называешь это «созданием музыки»? — в какой-то момент спросила она. — Это гораздо приятней, чем музыка.

— Ну да, — ответил я после некоторого раздумья. — Я и забыл, какая музыка у вас здесь, в Персии…

Иногда девушка протягивала руку назад, чтобы погладить ту часть моего тела, которую закрывала собой от моих глаз, и каждый раз это вызывало резкую вспышку желания, но Мот всегда вовремя убирала руку, иначе я мог бы выпустить spruzzo прямо в воздух. Она позволила мне коснуться внизу ее тайного местечка, лишь прошептав дрожащим голосом:

— Действуй своими пальцами осторожней. Только zambur. Помни, внутрь нельзя. — И эта игра заставила Мот несколько раз испытать пароксизм страсти.

Ну а потом она обхватила широко расставленными ногами мою грудь, выпрямилась (при этом завитки внизу ее тела оказались как раз напротив моего лица, так что до михраба можно было дотянуться языком) и прошептала:

— Языком нельзя нарушить девственную плеву. Ты можешь делать им все, что хочешь. — Хотя шахразада не пользовалась духами, эта часть ее тела издавала прохладный аромат, похожий на аромат папоротника или салата-латука. Мот не слишком преувеличивала, рассказывая о своем zambur. Он напоминал собой кончик языка, когда встретился с моим языком, и был таким же скользким и тоже двигался толчками, когда обследовал мой язык. Это послало Мот в состояние продолжительных, накатывающих на нее судорог, которые то усиливались, то слабели, как и та песня без слов, которую девушка исполняла в качестве аккомпанемента.

Мот назвала это исступлением, это и было исступление. Я и правда поверил, когда выпустил spruzzo в первый раз, что все происходит где-то внутри ее михраба, хотя он, все еще закрытый и влажный, касался моего рта. И только когда я снова смог собраться с мыслями, то осознал, что еще одна женщина сидит на мне верхом, на нижней части моего тела, и это, должно быть, и есть несчастная, живущая в изоляции от всего мира сестра Мот Шамс. Я не мог увидеть ее, не собирался этого делать и не испытывал подобного желания, но, учитывая, как мало весила другая шахразада, рассудил, что она, должно быть, маленькая и хрупкая. Убрав губы от жаждущего холмика Мот, я спросил:

— Ваша сестра намного младше вас?

Словно возвратившись откуда-то издалека, девушка какое-то время молчала, прежде чем произнести задыхающимся тонким голоском:

— Нет… не очень…

А затем снова оказалась где-то далеко, причем я, как мог, старался послать ее все дальше и выше, а затем и сам вторично присоединился к Мот в полете торжества. Мои последующие несколько spruzzi изверглись в чужой михраб, но меня совершенно не заботило, в чей именно. Однако я все-таки смутно надеялся на то, что уродливая молоденькая шахразада по имени Солнечный Свет наслаждается не меньше меня самого.

Zina втроем продолжалась долго. В конце концов, мы с Мот оба были в расцвете юности и могли продолжать возбуждать друг друга, вновь и вновь возобновляя цветение, а царевна Шамс радостно (по крайней мере, я так предполагал) подбирала каждый мой очередной букет. Наконец даже казавшаяся ненасытной Мот, похоже, насытилась, и ее толчки затихли, также и мой zab успокоился и опал, утомленный, требуя отдыха. Член саднило так, словно с него содрали кожу, язык болел у самого корня, а все мое тело пронизывало изматывающее опустошение. Мы с Мот лежали какое-то время спокойно, восстанавливая силы. Она безвольно приникла к моей груди, ее волосы рассыпались по моему лицу. Три вишни, которые служили украшением, давным-давно оторвались и потерялись. Пока мы лежали так, я ощутил влажный поцелуй, которым наградили кожу на моем животе, а затем послышалось шуршание и невидимая Шамс поспешно удрала из комнаты.

Я встал и оделся. Мот скользнула в крошечную тунику, которая совсем не прикрывала ее наготу, и снова проводила меня по коридорам andrun в сад. Где-то с минарета первый в этот день муэдзин начал заунывно призывать к предрассветной молитве. Так и не остановленный никем из стражников, я отправился через сад к тому крылу дворца, в котором находилась моя комната. Слуга Карим добросовестно бодрствовал, ожидая господина. Он помог мне раздеться для сна и издал несколько благоговейных восклицаний, увидев, как я был изнурен.

— Итак, копье молодого мирзы нашло свою цель, — заключил он, но не задал ни одного дерзкого вопроса.

Карим только немного повздыхал: казалось, он был слегка обижен тем, что мне больше не требуется его помощь, и отправился к себе спать.

Дядя и отец отсутствовали в Багдаде три недели или даже больше. И все это время, почти каждый день, шахразада Магас вместе со своей бабкой сопровождала меня повсюду и рассказывала много интересного, и почти каждую ночь я проводил, удовлетворяя свои желания в zina вместе с обеими благородными сестрами, Мотыльком и Солнечным Светом.

Однажды днем мы с Мот сходили в Дом иллюзий, здание, которое совмещало больницу и тюрьму. Мы отправились туда в пятницу, когда это место было переполнено завсегдатаями-горожанами, которые проводили там досуг, а также посетителями-чужеземцами, поскольку это было одной из излюбленных в Багдаде забав. Люди приходили туда целыми семьями и группами, в дверях каждый получал от привратника большую рубаху, чтобы прикрыть свою одежду. Посетители ходили по зданию, слушая лекции сопровождающих о разных видах безумия обитавших там женщин и мужчин, смеялись над их кривляниями или обсуждали несчастных. Некоторые из таких кривляний действительно выглядели смешно, а некоторые были скорее достойны жалости; попадались и откровенно непристойные, а то и просто грязные выходки. Например, некоторые душевнобольные, оказывается, обижались на посетителей и швыряли в нас все, что попадало им под руку. Ну а поскольку всех обитателей этого заведения благоразумно держали голыми и ничего не давали им в руки, единственными метательными снарядами были их собственные нечистоты. В этом и заключалась причина, по которой привратник снабжал всех посетителей рубахами, и мы были рады, что надели их.