Путешествие через эпохи

Но о них нельзя полностью забыть. В средние века наряду с реализмом — господствующим направлением схоластики, утверждающим реальность общих понятий, развивается другое направление — номинализм, отрицающий реальность универсалий, приписывающий ее только конкретным вещам. Нектарий говорил о коллизии реализма и номинализма в характерной для него раблезианской, грубовато карнавальной манере, сохранившейся у мятежного ангела с XVI века, заимствованной у самого Рабле [28] , а может быть, из карнавальных зрелищ XIV–XV веков. Он рассказывал о своем пребывании в средневековом монастыре в качестве одного из ученых монахов и о спорах между ними. «Мы разделились на два лагеря. Одни утверждали, что прежде, чем появились яблоки, существовало некое изначальное Яблоко; прежде чем были попугаи, был изначальный Попугай; прежде чем развелись распутные чревоугодники-монахи, был Монах, было Распутство, было Чревоугодие; прежде чем появились в этом мире ноги и зады — Пинок коленом под зад уже существовал предвечно в лоне божием. Другой лагерь, напротив, утверждал, что яблоки внушили человеку идею яблока, попугаи — идею попугая, монахи — идею монаха, чревоугодия и распутства, и что Пинок в зад начал существовать только после того, как его надлежащим образом дали и получили. Спорщики распалялись, и дело доходило до рукопашной. Я принадлежал ко второму лагерю, ибо он более соответствовал складу моего ума и впоследствии не случайно был осужден на Суассонском соборе».

28

Рабле Франсуа (1483 или 1494–1553), автор всемирно известного романа «Гаргантюа и Пантагрюэль» — шедевра литературы французского Возрождения, где в красочной гротесково-пародийной и гиперболизированной (раблезианской) форме развертывается гуманистическая сатира, направленная против средневековых устоев.

Номинализм был осужден на Суассонском соборе в 1121 году. Но он не исчез. Напротив, в следующем XIII и еще более в XIV веке позиции номинализма укрепились. Появился ряд компромиссных соединений реализма и номинализма. Наряду с этим средневековое искусство все больше обращалось к живым, чувственным впечатлениям конкретных предметов, к «номиналистической» составляющей познания. Готические соборы — выражение всепоглощающего стремления вверх, к чувственно непостижимым универсалиям духа — начали украшать «номиналистическими», независимыми от этого готического духа натуралистическими и фантастическими деталями. Нектарий говорил, что добрые демоны работали вместе с людьми и обучали их какофоническому вызову, адресованному готическим универсалиям.

«Странное это было зрелище, когда над постройкой собора бок о бок трудились люди и демоны — обтесывали, шлифовали, укладывали камни, украшали капители и карнизы рельефами крапивы, терновника, чертополоха, жимолости, земляничных листьев, высекали фигуры дев и святых или причудливые изображения змей, рыб с ослиной головой, обезьян, чешущих себе зад, — словом, каждый творил в своем собственном духе, строгом или шаловливом, величественном или причудливом, смиренном или дерзком, и все вместе создавало гармоническую какофонию, чудесный гимн радости и скорби, торжественную Вавилонскую башню».

О начале Возрождения Нектарий говорил в очень романтической форме, он вспоминал событие, происшедшее весной 1485 года и взволновавшее Италию и прежде всего горожан Рима. Возле одной из древних римских дорог копали канаву и нашли мраморный саркофаг, в котором лежала девушка поразительной красоты, погруженная, как казалось, в глубокий сон. Длинные белокурые волосы, рассыпавшиеся по плечам, совершенные черты ее лица, свежесть красок, улыбка, как бы предвещавшая, что к нетленной античной красоте вернется душа, — все это вызвало паломничество, и папа, испугавшись появления нового языческого культа, велел похитить и тайно похоронить нетленную красоту. Этот эпизод казался Нектарию символом Возрождения.

Но здесь творец Нектария отобрал у него слово. Франс прочел мне отрывок из своих лекций о Рабле, где эпизод 1485 года также рассматривался как выражение культурного и научного перелома, начавшегося еще в XIV веке и достигшего своего высшего развития в XV–XVI веках.

Он говорил о том, как в эту эпоху греческие и римские шедевры, восставая из тлена, давали человеческой мысли возможность разорвать их саваны. «Из этих раскиданных по всему свету обломков, пролежавших под спудом более тысячи лет, вдруг выбивается вечный источник обновления. Умы, вскормленные схоластикой, приспособленные для усвоения узкого круга школьных истин, в общении с древними обретают освобождающее начало… Постараемся глубже понять, постараемся понять до конца воскресение человечества, погибавшего от варварства, невежества и страха. Греческий гений сам по себе обладал способностью избавлять и спасать, но довершили раскрепощение человеческих душ те усилия, которые затрачивались для того, чтобы воспринять его. Идеи Платона и Цицерона [29] были, без сомнения, благотворны; работа и дисциплина ума, старавшегося воспринять их, были еще благотворнее. Люди осмелились наконец мыслить! Полагая, что учатся мыслить у древних, они начинали мыслить по-своему. Вот что такое Возрождение».

29

Цицерон Марк Туллий (106–43), римский оратор и писатель.

Вспоминая свои лекции о Рабле и перемежая цитаты из этих лекций с новыми пассажами, Анатоль Франс говорил об изобретенном (по словам Рабле, благодаря внушению ангелов, — Нектарий утверждал это еще более определенным образом, имея в виду соратников восставшего Серафима) книгопечатании, ставшем вехой культуры, о напечатанных сочинениях Вергилия [30] (1470), Гомера [31] (1488), Аристотеля (1498), Платона (1513).

«Из глубины одной из базельских книжных лавок маленький, хилый и злобный старик твердой рукой ведет человечество все дальше и дальше по пути к знанию и сознанию: имя ему — Эразм Роттердамский [32] . В то время как во всей своей классической красоте и славе воскресает прошлое, экспедиции Васко де Гамы [33] , Колумба [34] и Магеллана [35] выявляют подлинный лик Земли, а система Коперника [36] , разорвав узкие круги астрологического неба, внезапно открывает бесконечность вселенной».

30

Вергилий Марон (70–19), римский поэт, автор «Энеиды».

31

Гомер (между XII и XI веком), легендарный автор величайших произведений древнегреческой поэзии — «Илиады» и «Одиссеи».

32

Эразм Роттердамский (Герхард Герхардс; 1445–1536), крупнейший представитель нидерландского гуманизма. Его памфлет «Похвала глупости», изданный в 1511 году, получил очень широкое распространение, и его антиклерикальное и антисхоластическое содержание оказало большое воздействие на взгляды и настроения европейского общества.

33

Васко де Гама (1469–1524), португальский мореплаватель, открывший в 1497–1498 годах морской путь в Индию.

34

Колумб Христофор (1451–1506).

35

Магеллан Фернан (ок. 1480–1521), первый совершил кругосветное путешествие.

36

Коперник Николай (1473–1543).

Здесь мне хочется прервать на несколько минут воспоминания о встрече с Анатолем Франсом и ответить на один, вероятно напрашивающийся, вопрос читателя. Нужна ли была машина времени, чтобы выслушать отрывки из «Восстания ангелов» и лекций о Рабле? Да, она была нужна. Франс сам был человеком книги и человеком живого сенсуального восприятия мира. Человеком Логоса и Сенсуса — влюбленным в старые книги и в новые впечатления. Живым олицетворением того синтеза логических конструкций и непосредственного чувственного созерцания, который так характерен для Возрождения и для всей культуры, рассматриваемой через призму сегодняшнего дня. Сам его рассказ, в котором цитаты и библиографические справки, логические конструкции и обобщения дополнялись выразительной мимикой, модуляцией голоса, жестом и перемежались сценами встреч Нектария с многими мыслителями (эти встречи не вошли в «Восстание ангелов», они были созданы в ходе самой беседы), представлялись синтезом логики и «номиналистической» зоркости к деталям, к конкретному, к неповторимому. Для меня беседа с Франсом не была импульсом к путешествиям на машине времени и к непосредственным встречам с мыслителями прошлого. Они начались раньше. Но беседа с Франсом в 1913 году была оправданием путешествий во времени и подтверждением их органической связи, иногда даже тождества, с погружением в памятники литературы. Кстати, в разговоре 1913 года Анатоль Франс сказал: «Разве вся наука не рисунки с подписями?» Эта формула служит обобщенным историко-литературным определением книжно-сенсуальной, логической и образной литературной манеры Франса и вместе с тем оправданием путешествий на машине времени — логического и одновременно чувственного восприятия прошлого.

Вернемся к Нектарию. Его рассказы, изложенные в «Восстании ангелов», сопровождались особенно многочисленными экскурсами Франса в историю, философию и литературу; когда речь зашла о культуре XIV–XVI веков, Франс подчеркивал и развивал реплики Нектария, в которых гуманистический интерес к античной литературе оценивался как стимул и форма выявления личного возрождения. Таким выявлением была уже «Божественная комедия», где при изложении системы мироздания критерий догматического авторитета был заменен критерием любви и связанного с ней свободного интеллектуального подъема. Таким было слияние поэтической любовной лирики и жгучего интереса к античной культуре у Петрарки [37] . Говоря о Возрождении, Анатоль Франс уделил много внимания Флоренции, особенно тому периоду ее истории, когда городом правил гуманист и поэт Лоренцо Медичи [38] , а молодой Леонардо да Винчи [39] делил свое время между механико-технологическими конструкциями, натурфилософскими идеями и живописью. Франс видел душу флорентийского гуманизма в «Афинской школе» Рафаэля [40] , где средневековая иерархия сменилась диалогом в республике ученых. Стоящие в центре картины Платон и Аристотель казались Франсу олицетворением гуманистического порыва к античности, скрывавшего или, наоборот, выявлявшего новое отношение к индивидуальности, отказ от ее готического, абсолютного подчинения догмату, универсалиям, жесткому и властному порядку в мире и в царстве мысли.

37

Петрарка Франческо (1304–1374), итальянский гуманист, поэт, особенно известный любовной лирикой.

38

Медичи Лоренцо (Великолепный) (1449–1492), правитель Флоренции в 1469–1492 годах, поэт.

39

Леонардо да Винчи (1452–1519).

40

Рафаэль Санти (1483–1520). С 1504 года работал во Флоренции, где его гений достиг наивысшего развития. Позже он приступил в Риме к росписи залов Ватиканского дворца («станцы»). Одна из них — «Афинская школа» — групповой портрет беседующих философов во главе с Аристотелем и Платоном.

Теперь Франс почти совсем не упоминал о Нектарии. Он говорил о немецком Возрождении и о Реформации, и я сам по ходу беседы вспомнил фигуры Лютера [41] («некий немецкий монах, запустивший чернильницей в дьявола и продолжавший свою унылую реформацию») и Кальвина [42] («длинный и тощий доктор из Женевы, холодный в своем неистовстве маньяк…») в рассказах Нектария. Далее я выслушал обзор основных событий великого периода между английской революцией 1649 года и революцией 1789 года — периода, когда новая классическая наука, новая динамическая картина мира, отказавшаяся от аристотелевских устоев, от статичной гармонии естественных мест, стала опорой рационализма и подготовила сознание людей к преобразованиям Великой французской революции. Рассказы Нектария были в последний раз процитированы, когда речь зашла о Наполеоне. Затем инициатива в беседе перешла ко мне. Я рассказывал Франсу о своих впечатлениях и оценках, относившихся к XIX веку, к его науке, общественной мысли, искусству, литературе.

41

Лютер Мартин (1483–1546), реформатор церкви, руководитель антикатолической борьбы и реформации. По преданию, бросил чернильницу в искушавшего его дьявола.

42

Кальвин Жан (1509–1564), реформатор церкви в Женеве, создатель новой, кальвинистской церкви.

— Мне кажется, — ответил Франс, — что благодаря длительному и глубокому интересу к античному миру, средневековью и Возрождению я смотрю на XIX век не столько как на период, из которого вышло ХХ столетие, в начале которого мы сейчас находимся, не столько глазами ХХ века, сколько глазами прошлого. Я вижу в XIX веке ответы на вопросы, заданные Возрождением и XVII–XVIII веками. Поэтому мне хотелось бы изложить взгляды на характерные особенности XIX века, о которых вы сейчас говорили, в форме еще одного рассказа Нектария. Иначе говоря, с позиций человека Возрождения, или, еще лучше, демона, который прожил столетия или тысячелетия, видел древность, средневековье, Возрождение, XVII и XVIII века и в новом для него XIX веке ищет старые, уже известные объекты и процессы, их судьбу, развитие, их исчезновение или модификацию.

Античная культура была апофеозом статической гармонии. Каноническое искусство, каноническая логика, каноническая, неподвижная схема вселенной в космологии. Отсюда апофеоз формы. Средневековье — полоса экстенсивного расширения неподвижной и канонизированной культуры. Возрождение — это восстание и эмансипация номиналистической стихии, конкретного заполнения абстрактных форм. Восстание индивидуума против поглощающих его универсалий. И разумеется, добрые демоны — адепты динамизма и свободы в мире — участники такой эмансипации. Но эмансипации мало. Требуются новые универсалии, новый порядок мироздания, который сочетается с автономией индивидуума. XVII век решает эту проблему. Он находит новую гармонию мироздания, которая зиждется на законе движения. Далее, переход от идеального конструирования динамической схемы мироздания к реальному преобразованию общества, его экономики, его культуры, его политической организации.