Путешествие на Луну
Шрифт:
Жених Леночки хотел продолжать свои настояния, но сам Михаил Васильевич удержал его.
— Друг мой, — дрожащим от слез голосом проговорил старик, крепко обнимая Гонтрана, — оставьте бесполезные старания. Дождемся суда, который не замедлит выяснить правду… Клянусь вам, что я невиновен. Поезжайте лучше к Леночке и успокойте бедняжку в моем отсутствии… Чтобы ни случилось, поручаю вам охранять и защищать ее… Будьте ей верным другом, товарищем и покровителем… — тут старый ученый не выдержал и зарыдал, как ребёнок.
Растроганный граф поклялся посвятить всю свою жизнь Елене Михайловне.
После ухода молодого дипломата ласковая улыбка, бывшая на лице барона Кнурбергера в присутствии Гонтрана, быстро сбежала, уступив место нескрываемому злобному выражению.
— Дерзкий мальчишка, если не сам ты, то твой приятель жестоко поплатится! — пробормотал он, стиснув зубы. Затем, обратившись к Михаилу Васильевичу, он грубо крикнул:
— Перестаньте играть комедию! Еще раз говорю вам: признавайтесь, или будет худо!
— А я вам опять говорю, что мне не в чем сознаваться, — с достоинством отвечал старый ученый.
— Как угодно, — пожал плечами начальник полиции. — Попробуйте хоть вы, дорогой Шарп, наедине убедить старого безумца, чтобы он полным признанием спас себе жизнь.
С этими словами Кнурбергер дал знак секретарю и жандармам, которые поспешно оставили комнату. За ними вышел и сам барон, но через несколько секунд вернулся, держа в руке какую-то бумагу.
— Вот видите, — обратился он к Михаилу Васильевичу, — как лживы все ваши показания; недавно я послал справиться в обсерваторию, у профессора Пализа, приглашал ли он вас в Вену, и профессор только что прислал мне отрицательный ответ. Перестаньте же, говорю вам, играть комедию, — нас всё равно не проведете!..
Сказав это, начальник полиции снова вышел из кабинета, оставив двух ученых с глазу на глаз.
Оставшись одни, оба астронома сначала хранили молчание, измеряя друг друга взглядами и стараясь каждый угадать мысли другого. Михаил Васильевич заговорил первый.
— Ах, любезный Шарп, — вскричал он с нескрываемою горечью, — никогда я не мог предположить, чтобы вы могли поверить в мою виновность, вы знающий меня столько лет!
— Поверьте, дорогой Михаил Васильевич, — отвечал Шарп, стараясь придать своему голосу участливое выражение, — что я с глубочайшим прискорбием вижу вас в таком положении… Но что же мне делать? Долг прежде всего. Правительство назначило меня экспертом при осмотре ваших вещей, и я должен был повиноваться… Со своей стороны, как товарищ и друг, искренне советую вам откровенно признаться во всем и тем облегчить вашу участь.
— Но в чем же мне признаваться? — с отчаянием воскликнул старый ученый. — Ведь вы знаете, что я посвятил всю свою жизнь занятию астрономией и решению трудной задачи путешествия по неведомым мирам безграничных пространств небесных. Других интересов, других стремлений, других замыслов у меня не было и нет… Все эти чертежи и формулы, которыми исписаны захваченные у меня бумаги, — вы сами знаете — суть обыкновенные астрономические и химические формулы, обыкновенные технические чертежи…
— Тем лучше, дорогой
друг мой — поспешно перебил его Шарп, — вам стоит только подробно объяснить их значение, — и выдвинутое против вас обвинение падет само собою.С этими словами доносчик вперил в лицо своей жертвы взгляд, выражавший нетерпение, и затем продолжал, видя, что Михаил Васильевич ничего не отвечает.
— Отчего, например, вам не открыть способ приготовления этого "еленита" и его назначение. Присутствие между вашими вещами некоторого количества этого страшного пороха составляет одну из веских улик против вас.
— Но ведь эта формула записана в моей книжке! — отвечал старый ученый.
— Найденная там формула неполна… Я достаточно знаю химию, чтобы видеть, что в ней не обозначено одно из главных действующих веществ.
— Зачем-же она вам?
— Она нужна, чтобы спасти вашу жизнь! — громовым голосом закричал Шарп, теряя обычный вид бесстрастия и сбрасывая личину дружбы.
— А если я откажусь?
— Тогда вам не избежать виселицы!
Михаил Васильевич взглянул на своего собеседника: весь вид последнего изображал нетерпеливое ожидание, глава блистали странным огнем, все черты лица перекосились от зависти… И вдруг словно завеса спала с ослеплённых глаз русского астронома: он понял все, — и загадочную телеграмму, и свой неожиданный арест, и причину настойчивости Шарпа.
— Негодяй! — в порыве внезапного гнева закричал старый профессор, — это ты всему виною? Ты фальшивой телеграммой от имени Пализа заманил меня в Австрию! Ты донес на меня, чтобы при помощи полиции овладеть моими секретами, которые и прежде напрасно старался украсть! Ты хочешь предвосхитить мою идею, чтобы самому выполнить ее!
С этими словами Михаил Васильевич одною рукой схватился за козлиную бороду своего собеседника, а другою сжал его горло и стал душить… Прибежавшим на шум жандармам едва удалось освободить полузадушенного Шарпа. Отца Леночки связали и поспешили отправить в тюрьму.
Тем временем граф Фламмарион успел побывать в русском посольстве. К сожалению, сам посланник был в отпуске, и его замещал первый секретарь. Внимательно выслушав обстоятельства дела, он заявил огорченному Гонтрану, что о немедленном освобождении профессора Осипова нечего и думать, так как международное право позволяет правительствам преследовать даже и иностранных подданных, если только они совершили преступление на территории чужого государства,
— Все что я могу сделать для г. Осипова, — сказал, в заключение секретарь, — это добиваться, чтобы ему было оказано правосудие, чтобы его дело было разобрано судом скорым и беспристрастным…
Но если суд, учиненный над несчастным профессором, отличался первым качеством, то ему далеко недоставало второго: ослеплённые ненавистью к России, судьи признали Михаила Васильевича виновным в шпионстве, попытке снять планы Краковской крепости и панславистской агитации, и приговорили его, на основании военных законов, к смертной казни через повешение. По настоянию русского посольства, этот суровый приговор был смягчён императором, а смертная казнь заменена пожизненным заключением в каземате крепости Петервардейна.