Путешествие на «Тригле»

А камень-то приподнят! Под ним — щель. В щели — два глаза. Смотрят на человека, не мигают.

Сунул человек руку под камень, а в щели что-то мягкое, скользкое, живое. Отдернул. Тогда из-под камня щупальце высунулось, обхватило горсть раковин и подвинуло их ближе к щели. Закрыло вход!

Тут человек и понял, что под камнем — осьминожий дом, а раковины — остатки осьминожьих обедов и ужинов.

Перебрался оператор ко второму камню. И под ним осьминог. К третьему — и там. Выгнал он одного, включил кинокамеру и поплыл следом за животным.

Удирает осьминог. Раздувает и сокращает тело, размахивает из стороны в сторону плетью-щупальцами. Человек — следом. Плывет, камеру около глаз держит. Света над песчаным дном много, так и лучится песок, так и играет свет на голубоватом зыбком животном.

Хорошие получаются кадры!

Верно говорили — полно здесь осьминогов. Целый город.

Подбитая чайка

Мы с приятелем шли по берегу моря. Вдруг видим: впереди на гальке сидит крупная серая птица. Она сидела, тесно прижимаясь к камням и втянув голову в плечи, как человек, которому холодно. Увидя нас, птица привстала.

— Глянь-ка, подранок! — сказал мой приятель. — Давай поймаем?

Птица — это была чайка-моевка — сделала несколько неуклюжих прыжков и с размаху тяжело плюхнулась в воду. Я заметил, что, когда она прыгала, крыло ее волочилось отдельно, сзади, как будто привязанное на веревочке.

Чайка поплыла от берега. Она плыла, а серый лоскут крыла тянулся позади нее.

— Здорово ей саданули! — сказал приятель. — А ведь охота здесь запрещена!

Я промолчал.

Чайка выплыла на солнечную дорожку и закачалась на ней изогнутой черной лодочкой.

Мы ушли. Мы вернулись в избушку к рыбакам-ненцам, у которых остановились на день-два.

— Чайка? С перебитым крылом? — переспросил меня один из рыбаков. — С весны ходит. Приезжий один ранил. Как человек или песец идут — она в воду. Косатка плывет — она на берег. Лето выживает.

— А зимой?

Рыбак не ответил.

На другой день мы отправились ловить чайку. Мы решили забрать ее с собой в Ленинград. Я пошел по берегу, а приятель, взяв у рыбаков лодку-карбас, поплыл следом.

Чайка была на месте. Только на этот раз она не сидела в камнях, а бродила у воды и выклевывала из прелых водорослей рачков. Заметив меня, она сошла в воду и, когда послышался скрип уключин, попробовала нырнуть. Сухое крыло, как поплавок, удержало ее. Тогда птица повернула и снова очутилась на берегу.

Скользя по круглым, обкатанным водою камням, я поспешил к ней. Чайка завертела головой и тяжело побежала к подножию обрыва, который поднимался над галечным пляжем.

Крутая стена сырой глины шла вверх ровно, без уступов, и только кое-где из нее торчали кривые корни мертвых деревьев.

Чайка стала карабкаться вверх. Я полез следом. Лез, лез. Как вдруг сырая глина подалась, оставляя за собой две блестящие канавки, я съехал вниз.

О берег стукнул носом карбас. Я повернулся к приятелю.

— Знаешь что? — сказал я ему. — Оставим ее здесь. Как ее везти, как кормить? Рыбы не напасешься.

— Давай хотя бы поймаем ее и отрежем сухое крыло. Все ей легче будет.

— Давай.

Чайка сидела высоко под сухим черным корневищем и смотрела на нас красным раненым глазом.

Мы полезли вдвоем.

Я уже протянул руку, чтобы взять ее, как вдруг чайка с криком вывалилась из укрытия и, ударяя живым крылом по глине, покатилась вниз.

Она дождалась, когда мы слезем, и снова вскарабкалась на обрыв. Ей было очень трудно: испачканное глиной крыло отяжелело, но птица упорно волочила его.

— Полезем еще? — спросил я.

— Не поймать ее нам! — сказал приятель.

Чаячий глаз, как огонек, горел вверху. Распластав одно крыло, тесно прижимаясь грудью к земле, птица внимательно смотрела на нас.

— Разве ты не видишь? — сказал я. — Она лучше умрет, но не пойдет к нам в руки.

Мы стояли задрав головы и смотрела на чайку. Еще недавно это была прекрасная большая птица. Таких больших чаек я не видел нигде. Ей, наверное, ничего не стоило добывать большую рыбу и улетать каждую зиму в далекие теплые края.

Потом мы сели в карбас и медленно поплыли вдоль берега.

Был август — конец короткого полярного лета. Дело было на побережье Баренцева моря. Зима здесь наступает в октябре.

Рыба и медведь

Работали на берегу полярного моря инженеры — искали места для завода.

Работали месяц, работали два. Подошла зима.

Забило море льдом.

Пошел инженер со льда рыбу ловить. Взял удочки, ружье на всякий случай прихватил.

Выбрался на лед, от берега отошел, видит — у полыньи медведь. Большой, желтый, головастый.

Стал инженер подкрадываться. Никогда он белого медведя вблизи не видел.

А медведь то подойдет к полынье, то отойдет. То подойдет, то отойдет.

«Что такое?»

Зашел человек за ледяную скалу — торос, лег на живот и пополз.

Выглянул из-за тороса.

«Вот оно что!»

В полынье рыба. Медведь подойдет — она на другую сторону. Медведь отойдет — она вернется. Так стаей и ходит.

«Молодец рыба! — думает инженер. — Голова меньше мишкиной, а промаха не дает. Не поймать ее медведю!»

Посмотрел вниз — под торосом во льду щель. Мелкая — голубое дно видно.

Походил медведь взад-вперед, сел на лед. Чешет в затылке лапой, думает.

Думал, думал — и надумал.

Обошел полынью кругом, зацепился передними лапами за лед, слез задом в воду и поплыл.

Интересно инженеру: что медведь дальше будет делать? Пополз инженер вверх по торосу. На самую макушку забрался, смотрит.

А медведь плывет, медленно лапами загребает, гонит перед собой рыбу.

Гнал, гнал — и загнал ее в щель.

Влез в нее сам и давай по воде лапищами бухать: бумм! бумм!

Оглушит рыбину, зацепит ее пятерней — и в пасть. Всю до одной съел.