Путешествие в Египет

Утром 2 мая мы выехали из Александрии верхом на ослах в сопровождении двух погонщиков и слуги Мухаммеда. Этот юноша-нубиец отличался выносливостью и смекалкой, к тому же немного изъяснялся по-французски; его достаточно простой и вместе с тем весьма экзотический костюм состоял из белых штанов и синей рубахи с широкими закатанными рукавами, подтянутыми при помощи шелковых шнуров, проходящих по плечам и связанных в узел за спиной. На голове у него был надет тарбуш, обмотанный белым тюрбаном, на плечи накинут черный плащ абайа, а на поясе висел кинжал с рукояткой из слоновой кости; выразительное лицо с тонкими чертами обрамляли черные кудри, усы подчеркивали безупречную форму рта и переходили в остроконечную бородку.

Кроме двух погонщиков и нубийца в наш кортеж входили еще два каваса - своего рода телохранители из городской охраны; губернатор Александрии приставил их к нам, дабы облегчить первые дни путешествия. Униформа кавасов напоминала ту, что некогда носили мамлюки. Им было велено заручиться для нас поддержкой и покровительством турецких властей, что и впрямь потребовалось нам очень скоро.

Несколько часов мы двигались по дороге, ведущей из Александрии в Даманхур, и подошли к каналу Махму- дийа, в древности называвшемуся Фосой, несущему воды Нила из Шедии в Александрию; канал охранялся турецкими солдатами, которым мы предъявили наши tekeriks - паспорта. Начальник, склонив голову перед украшавшими их иероглифами, объявил нам, что мы можем продолжать свой путь, но только пешком и без свиты. Мы попросили объяснить причину столь странного решения и снова показали свои паспорта; на сей раз начальник ответил, по-прежнему почтительно согнувшись, что наши документы в полном порядке: в центре изображены план и постамент храма Соломона, по углам - печать Салах ад-Дина, печать Сулеймана, сабля и рука справедливости Мухаммеда. Но нигде ни слова не говорится о нашем слуге, ослах и погонщиках.

Тогда мы призвали на помощь кавасов, но те никак не могли примирить нас. Однако они дали совет - вручить десяток пиастров начальнику караула. Поскольку египетский пиастр соответствует семи-восьми французским су, мы не усмотрели никаких затруднений, последовали их совету и не замедлили убедиться в его правильности.

Ворота открылись, и мы сами, наши животные и слуги торжественно прошествовали через них; кавасы же с нами не пошли, ибо их функции ограничивались лишь тем, чтобы открыть перед нами ворота канала, с чем они успешно справились. Тем не менее мы дали им бакшиш, иначе говоря, французские pourboire, немецкие Trinkgeld, испанские propina - золотой ключик к воротам всех стран.

Мы двигались вдоль канала и после двух часов пути по унылой равнине остановились у ворот дома грека по имени Туитза, он принял нас в своем квадратном дворике, позволил перекусить в тени при условии, что еда у нас с собой и он разделит нашу трапезу. Гостеприимство грека напомнило мне Сицилию, где путешественники кормят трактирщиков.

Покончив с едой, мы распрощались с хозяином и тронулись в путь. Дорога из Александрии в Даманхур характерна отсутствием всякой растительности; мы продвигались по колено в песке. Время от времени обжигающий порыв ветра, смешанного с пылью, слепил глаза, а когда внезапно сдавливало грудь, мы догадывались, что дышим раскаленным воздухом пустыни. Изредка то слева, то справа, на небольших холмах, при разливе реки превращающихся в острова, возникали круглые деревни из кирпичных или глинобитных домов конической формы. Небольшие квадратные отверстия проделаны в них так, что в помещение попадает дневного света ровно столько, сколько необходимо, а жаркого воздуха - как можно меньше.

Наконец, через неравномерные промежутки, но довольно часто нам стали попадаться одинокие могилы отшельников, или дервишей, они располагались под сенью пальмы - верной спутницы гробниц; над пальмами с пронзительными криками кружили быстрые ястребы.

Было около трех часов, когда вдали показался Даманхур - первый истинно арабский город на нашем пути, ибо Александрия являет собой лишь смешение различных наций, чья самобытность постепенно стирается из-за космополитического характера этого города.

Пред нами возник мираж: остров, окруженный водой и подернутый дымкой. По мере того как мы приближались к городу, озеро, порожденное нашим воображением, постепенно исчезало и предметы обретали свои подлинные очертания; наши тени стали длиннее в последних лучах заходящего солнца, свежий вечерний ветер слегка раскачивал зеленые верхушки пальм, когда мы спешились перед городскими воротами, за которыми взметнулись ВВЫСЬ грандиозные минареты мечетей, раскрашенных красными и белыми полосами.

Прежде чем пройти через ворота, мы на мгновение остановились, чтобы насладиться этим непривычным для нас пейзажем. Яркое небо той чистоты красок, какую не способна передать ни одна кисть; озера и в самом деле подходят к городу с одной стороны и повторяют в своих ленивых водах его крепостные стены; длинные вереницы верблюдов медленно шествуют в город, подгоняемые крестьянами-арабами,- все это вносит жизнь в дивную картину, излучающую безмятежный покой, столь желанный после долгого странствия по пустыне.

В Даманхуре восемь тысяч душ населения, но только один постоялый двор. Мухаммед провел нас по улицам, отличавшимся какой-то диковатой самобытностью, к благословенному караван-сараю; после "Тысячи и одной ночи" он представлялся нам чем-то сказочным. Увы, мы даже не могли сравнить вымысел и реальность. "Отель" был так переполнен постояльцами, что в него не прошмыгнула бы даже мышь, и, несмотря на все наши доводы и посулы, пришлось уйти ни с чем. Хотя нам уже довелось испытать много разочарований, я вспомнил об арабском гостеприимстве, так часто восхваляемом путешественниками и воспетом поэтами, и попросил Мухаммеда попытать счастья у владельцев самых комфортабельных домов, но все наши просьбы оказались тщетными. Весьма пристыженные полученным отказом, мы были вынуждены вернуться к спутникам; они, будучи предусмотрительнее и не желая понапрасну расходовать силы, ждали нас у городских ворот. Ничего не оставалось, как подыскать удобное место для лагеря, и, завидев рощу финиковых пальм, я велел расстелить ковры под ними; затем первым подал пример покорности провидению, затянув потуже брючный ремень и улегшись спиной к негостеприимному, отвергнувшему нас городу.

И тут в поле моего зрения попал прелестный арабский дом, белые стены которого четко выделялись на нежно-зеленом фоне зарослей мимозы. Я не смог удержаться и предпринял последнюю попытку, отрядив Мухаммеда для переговоров с владельцем этого оазиса. Увы, хозяин отсутствовал, и слуги не осмелились принять в доме иностранцев.

Полчаса спустя я увидел, как из Даманхура выехал, направляясь в нашу сторону, роскошно одетый всадник на прекрасном белом коне в сопровождении многочисленной свиты; я готов был побиться об заклад, что это и есть хозяин дома, и велел нашему небольшому каравану принять как можно более жалкий вид и расположиться на обочине дороги, где должен был проехать всадник. Когда он был в десяти шагах от нас, мы приветствовали его, он ответил на наше приветствие и, распознав в нас по костюмам франков, поинтересовался, какая причина удерживает нас в столь поздний час за городскими стенами. Тогда мы поведали ему о своих злоключениях, и этот рассказ мог бы растрогать кого угодно. И в самом деле, он возымел замечательный эффект, хотя в переводе явно проигрывал; как бы то ни было, хозяин предложил нам следовать за ним и переночевать в окруженном зелеными мимозами белом доме, вот уже час являвшемся предметом наших вожделений.

Сначала нас провели в просторную комнату с широкими диванами вдоль стен, устланными циновками. Мы, правда, положили сверху свои ковры, по от этого матрасы не стали мягче. Едва мы закончили приготовления к ночлегу, как вошли трое слуг, каждый из них нес фарфоровое блюдо, закрытое высокой серебряной крышкой искусной работы: на одном было что-то вроде рагу из барашка, на другом - рис, на третьем - овощи; слуги поставили эти угощения прямо на пол.

Мы с Мейером сели на корточки друг против друга. Невольник принес нам сосуд для омовения рук, и мы принялись знакомиться с восточной кухней при помощи пальцев, что, несмотря на голод, лишило нашу трапезу некоторого очарования. Что же касается напитков, то их заменила самая обычная вода, поданная в графине с серебряной пробкой. После ужина тот же невольник снова принес все необходимое, чтобы ополоснуть руки и рот; затем подали кофе и чубуки и предоставили нам право выбора спать или бодрствовать.

Какое-то время мы поглядывали друг па друга СКВОЗЬ табачный дым; затем, отдав должное гостеприимству хозяина дома, закрыли глаза, моля пророка ниспослать милость этому дому.

Я проснулся, едва рассвело, соскочил с дивана и выбежал из дома. Я обошел весь город в поисках самого живописного места, а затем, набросав общий вид и сделав две или три зарисовки мечетей, бегом вернулся к нашему каравану, чтобы распорядиться насчет отъезда. Прежде чем отправиться в путь, я хотел поблагодарить хозяина, но достойнейший мусульманин находился в это время в гареме, и, таким образом, увидеть его не представлялось никакой возможности; тогда я решил узнать его имя, чтобы сообщить нашим благодарным потомкам: его звали Рустум-эфенди. Я дал бакшиш слугам, мы уселись на ослов и, отъехав шагов пятьсот от Даманхура, вновь оказались в пустыне.

Шесть-семь часов мы двигались среди песков; наконец достигли небольшого горного хребта и с его вершины неожиданно увидели Нил.

Безжизненные равнины сменились живописными пейзажами: вместо одиноких пальм, затерявшихся на раскаленном горизонте, появились рощи фруктовых деревьев и поля маиса.

Египет - это долина, по ее дну течет река, а по берегам разбит огромный сад, который с обеих сторон подтачивает пустыня; среди зарослей мимозы и далий, над полями проса и риса кружились птицы с оперением цвета рубинов и изумрудов, оглашая воздух звонкими криками. Бесчисленные стада буйволов и овец под присмотром обнаженных пастухов, как и мы, передвигались по берегу Нила. В пятидесяти шагах от нас из гущи деревьев вышли два огромных волка, вероятно привлеченные запахом добычи, и остановились посередине дороги, словно собираясь преградить нам путь, но сразу же обратились в бегство, когда погонщики стали бросать в них камнями. Ночь стремительно опускалась, и дорога, то и дело пересекаемая оросительными каналами, становилась все труднее; иной раз мы ошибались, и ослы резко останавливались, провалившись по колено в воду. Мы побаивались идти пешком по этой трясине, но пришлось спешиться; вскоре, преодолев настоящие водяные потоки, мы промокли с ног до головы; эти омовения, пусть даже более освежающие, чем Александрийские бани, были куда менее приятными. Вышла луна, слабо освещая нам путь, ее свет придал иные краски этому дивному пейзажу. Несмотря на трудную дорогу, мы не могли остаться равнодушными к окружающей нас красоте: на холмах, отделяющих долину от пустыни, на фоне ночного неба грациозно раскачивались силуэты пальм, то и дело встречались мечети, стоявшие у самой воды, их окружали зеленые раскидистые смоковницы, низко склонив свои душистые ветви. Увы, каждые несколько минут нам приходилось отрывать взгляд от этих изумительных пейзажей и спускаться в какой-нибудь канал или преодолевать очередную трясину. Когда на горизонте появилась Розетта, мы уже основательно промокли, поскольку, подобно Панургу12, "залили через ворот порядочно влаги в штаны".