Путешествие в Элевсин

Я понесся по светящемуся туннелю.

Сначала я был бесплотным вниманием. Но тело, из которого меня только что вытряхнула смерть, опять стало формироваться и набирать вес – и оказалось в конце концов слишком тяжким для полета. Оно свалилось в какую-то, как мне померещилось, темную воронку, утянув следом мою душу.

Я покатился вниз по спирали, сделал несколько убыстряющихся кругов – и рухнул в знакомое кресло в кабинете Ломаса.

Маркус Зоргенфрей (TRANSHUMANISM INC.)

– Выпьете? – спросил Ломас.

Сигара уже дымилась в пепельнице. Рядом на подносе стоял хрустальный стакан, на треть заполненный темно-оранжевой жидкостью.

Я проглотил ее как лечебную микстуру. А потом взял сигару и глубоко затянулся – просто чтобы поставить заслон между собой и только что завершившимся опытом.

– Идеально оформленный перформанс, – сказал Ломас. – Обратите внимание, уже при первой… Нет, второй встрече Порфирий показал вам фреску с мотивами из Аристофана. И заговорил об Ахероне. Затем этот Гегесий и смерть… Уже тогда он формировал ваш будущий опыт. Программировал вас. Мастерская работа. Я бы взял его к нам в отдел, правда.

– Насколько все это достоверно с исторической и религиозной точки зрения? – спросил я.

– В мелких деталях достоверно. А в главном… Нейросеть в своем репертуаре – берет фрагменты древних фресок и собирает из них новую. Вполне убедительно, но не слишком исторично.

– Элевсинские мистерии действительно включали галлюцинаторный заплыв по Ахерону?

– Я не знаю, – ответил Ломас. – Никто толком не знает. Свидетельств не осталось. Известно, что участники мистерий принимали какой-то психотроп и запирались в огромном здании. Мистерии были посвящены культу Деметры и Персефоны, то есть явным образом связаны с загробными божествами, смертью и возрождением. Многие полагают, что это была античная вариация на тему «Тибетской книги мертвых». Или, вернее, сама эта книга есть нечто вроде дошедшего до нас эха античности – тибетская вера подобна островку из обломков затонувших учений. Так что Ахерон в качестве элемента мистериального опыта вполне уместен.

– Но ведь мистерии проходили в Элевсине. Хотя да… Порфирий же сказал, что Элевсин везде, где мист принимает элевсинское таинство.

– В каком-то смысле он прав. Но в античное время это таинство – печенье, напиток и так далее – можно было получить только в самом элевсинском храме. Тех, кто покупал его за огромные деньги и хранил дома, преследовали как преступников.

– Помню-помню, – сказал я. – В симуляции я хорошо все знал… И это «брекекекес-коакс-коакс». Я понимал, откуда это. Но я никогда не смотрел Аристофана. Тем более – в древних Афинах.

– Нейросеть генерирует вашу античную идентичность на основе допустимого и вероятного. Информация подкачивается в фоновом режиме. Точно так же, как с гладиаторским боем. Вам все еще нравится быть эллином?

Я добавил себе коньяку.

– Нравится. Сейчас мне кажется, что даже геометрия пространства становится другой. Я имею в виду…

Я замешкался в поисках слова.

– Вы говорите про выстраиваемую мозгом перспективу, – помог Ломас. – Она в некотором роде культурно обусловлена и в античности действительно была иной. Это видно по фрескам. Есть серьезные научные работы, исследующие данный вопрос. Симуляция, конечно, все отражает.

– Даже не это главное, – продолжал я. – Дело в эмоциональном фоне. Все кажется сильным и юным. Многообещающим и свежим. Не знаю, как объяснить…

– Вы правильно сформулировали, – сказал Ломас. – Совершенно правильно. Сильным и юным. Мы про это уже говорили после вашего первого погружения, помните? Поглядите на графин. Почти такой же можно увидеть на римской фреске. Но сейчас все понятия, слова и образы стали на две тысячи лет старше. Они просверлены множеством уже отцветших умов – точно так же, как камни древних дорог продолблены бесчисленными тележными колесами, которые давно сгнили. По этим колеям мы незаметно переехали в другую геометрию ума, и дело тут не только в изменившейся перспективе. Ум изменился так же, как меняется сам человек, превращаясь из юноши в старца.

– Разве абстрактные понятия могут стареть?

– Еще как. В Риме они были относительно свежими. Во всяком случае, до того, как их сдали в христианскую прачечную. Но даже в античности многим мистам казалось, что все вокруг сгнило и истрепалось по сравнению с юностью Египта и Вавилона… А в Вавилоне и Египте точно так же восхищались чистотой и силой неведомой нам древности.

– Вечная тема, – сказал я.

– Да. Примерно как с испорченностью новых поколений, на которую жалуются старцы. Вы же понимаете, что дело не просто в склонности стариков к брюзжанию. Новые поколения действительно испорчены по сравнению с предыдущими. Искажена культурная и ментальная матрица. Почему человек стареет? Потому, что его тело копирует себя с ошибками. То же происходит с духом. С человечеством вообще. Возможно, смысл истории в том, чтобы выяснить, как долго может продолжаться это гниение абстрактного до того, как наша реальность рассыплется окончательно…

Я пыхнул сигарой. Ломас обожает уходить в дебри таких умопостроений. Почему бы там не погулять за его зарплату.

– Эти изыски для меня сложны, адмирал. Но свежесть, о которой вы говорите, в симуляции определенно присутствует. Мне кажется, что красный цвет там совсем другой. И синий. В смысле, они такие же. Но гораздо… гораздо… В общем, обычные цвета делают тебя счастливым. Совершенно не понимаю, как нейросеть добивается подобного результата.

– Не понимает никто, – вздохнул Ломас. – Даже сама нейросеть. Она просто смешивает культурные коды в нужной пропорции, добавляет нашего собственного допамина, и возникает этот эффект. Но вам и не нужно понимать. Вы знаете.

– Кое-что я все-таки понял, – сказал я. – Я вижу, почему люди уходят в эту симуляцию навсегда. Это как наркомания. Человек не хочет разрушения эйфории.

– Вероятно, – ответил Ломас. – Но привязанность возникает не к химической субстанции, а к новой интерпретации потока впечатлений, падающих на другую матрицу восприятия. Ум оказывается в незнакомой прежде самоподдерживающейся фиксации и находит в ней счастье. Побег в античность вполне реален. Порфирий в своей брошюрке не врал.

– А это легально?

Ломас засмеялся.

– Криминализировать этот механизм сложно. Мы заняты в точности тем же, просто на другой ветке дерева жизни. Куда менее удобной. Ближе к кладбищу и помойке. У нас тут плохие запахи.

– Ну почему, – сказал я, пыхнув дымом. – Некоторые очень даже ничего. Таких сигар, например, там нет. Я бы по-любому выныривал. Хлебнуть коньячку и угоститься гаваной.

– Согласен. Нет ничего страшного в том, чтобы на время пробудиться от симуляции и нырнуть в нее опять. Но многие клиенты симуляции принимают решение умереть в ней, когда кончается их баночный срок. Умереть, вообще не приходя в себя.

– Вы знаете почему?

– Догадываюсь, – ответил Ломас. – Во многих религиях считается, что состояние ума в момент смерти крайне важно для загробной судьбы. Поэтому и существуют предсмертные ритуалы. Некоторые клиенты корпорации верят, что смерть в поддельной античности становится трамплином для радикально другого посмертия.

– Ах вот оно что… А какого?

Ломас пожал плечами.

– В древнем Элевсине мист получал особый опыт, касающийся потустороннего бытия. Этот опыт примирял его с жизнью и смертью… Но в чем он заключался, мы не знаем. Мисты давали клятву хранить тайну вечно. Возможно, Порфирий повел вас в Элевсин потому, что тема интересна ему самому. Я имею в виду, как литературному алгоритму.