Путешествие в молодость, или Время красной морошки

А вдруг и впрямь здесь найдут несметные сокровища?.. И на берегу озера вырастет белокаменный город с устремленными в небо домами, как в окружном центре, в городе Анадыре, где новые здания убегают в тундру от морского берега и теряются в тумане котельных с высоченными черными трубами, из которых извергается тяжелый, неспособный подняться к небу, маслянистый черный дым… Дым… Нет, дым здесь не нужен. Он закроет синеву чистого неба, запачкает белизну облаков, упадет на снег черным покрывалом, как это происходит в Анадыре, где даже завезенные с материка и расплодившиеся в огромном количестве мелкие собачки, такие же черные и закопченные угольным дымом, как и снег.

Размышляя дальше, Токо пришел к мысли, что если здесь построить большой город с высокими белокаменными домами, то придется расстаться с птичьими гнездовьями, мягкой, податливой, покрытой множеством самых разных растений тундрой, и, главное, с тишиной, на фоне которой так ясно и отчетливо слышен утренний птичий гомон, плеск волны, шелест ветра над моховой поверхностью тундры.

Но сегодня тишины уже не было. Там, где высадились приезжие, слышался железный лязг, какие-то глухие удары и громкие разговоры. Токо прислушался. Вместе с ним притихли и птицы: напуганные вторжением незнакомых звуков, таких громких, сотрясающих воздух и спокойную гладь озера.

А потом раздался резкий, разорвавший воздух выстрел. Эхо от него покатилось по тундре, пронеслось над озером, над спокойной водой, сдув утиные выводки, двух бакланов, гагу и чаек крачек. Вскоре все замерли, кроме чаек. Они поднялись над озером и встревоженно, всей огромной стаей, с пронзительными криками закружились над тундрой, угрожающе пикируя на того, кто стрелял там, на другом берегу озера, возле устья впадающей в него речки.

Выстрел в тундре — очень редкий звук. Если такое случалось у Оленьего озера, то это значило, что на стадо напали волки. А если просто так… Да нет, просто так не бывает. Выстрелом иногда просили о помощи, звали…

Токо побежал на звук, стараясь ступать на верхушки кочек. Так его учил бегать отец. Пружинящие кочки отталкивали, подбрасывали его вверх, удлиняя шаг, ускоряя бег.

Токо выскочил на открытое место, откуда он мог видеть лагерь приехавших. Сначала он заметил большую встревоженную стаю крачек, затем тех двоих. Они о чем-то возбужденно переговаривались между собой, похоже, что ругались.

— Не буду я ее есть, не буду! — кричал Кузьма. — Жри один, живодер!

Только теперь Токо увидел в руках Андрея серую крякву. Она печально висела вниз головой. С клюва на зеленую траву падали редкие, густеющие капли крови.

Токо узнал утку. Она сидела вон там, за тем бугром, в старой колее от прошедшего когда-то давным-давно вездехода. Здесь земля чуточку осела, но не разорвалась, как в других местах: потому что гусеницы шли по зимней тундре, по твердому снежному насту. Токо проходил мимо гнезда так, чтобы не потревожить птицу, не встретиться с ее укоризненными, пронзительными глазами-бусинками. Когда Токо впервые увидел гнездо, там было четыре зеленоватых яйца, осторожно положенных на прикрытую сухой травой землю. Птенцы появились несколько дней назад и только собирались переселяться на озеро, где уже плавало несколько выводков. Это была самая поздняя кладка. Наверное, утки летели издалека и прибыли сюда позже других.

Как же Андрей подбил утку?

Очевидно, как раз в тот момент, когда она вела выводок к озеру, к воде, чтобы дать птенцам поплавать, понырять в озерной глубине, где отражалось яркое солнце, легкие светлые облака, медленно плывущие по синему высокому небу.

Где же сами птенцы?

Отчаянные, встревоженные крики крачек заглушали все другие звуки. Маленькие, храбрые чайки носились над человеком с ружьем, низко пролетали над его головой, едва не касаясь большой клетчатой кепки, над козырьком которой был смотан марлевый накомарник.

Андрей, похоже, был так растерян, что и не знал, как быть с убитой уткой. Он то приподнимал ее повыше и смотрел, как капает с кончика клюва кровь, то опускал к самой земле, но не разжимал пальцев и не выпускал из другой руки двуствольного дробового ружья.

Вот он заметил на другом берегу Токо, обрадовался и закричал:

— Эй, друг! Хочешь утю? Подарок тебе делаю. Свежая, только что убитая! На, держи!

Сильно размахнувшись, Андрей бросил утку через поток. Но птица еще не застыла, ее крылья широко взметнулись, словно она в последний раз хотела вспорхнуть, подняться в небо, и, не долетев до мальчика, упала в реку. Течение подхватило ее и потащило в опустевшее озеро.

Выругавшись, Андрей поднял голенища подвернутых высоких резиновых сапог и полез в воду, чтобы поймать утку, но не успел, она проплыла мимо, тихо кружась бесформенным сгустком помятых перьев.

Токо оцепенело смотрел на убитую утку, на человека, на всю эту неправдоподобную жуткую картину, и казалось, что ему снится страшный сон, что ничего этого на самом деле не случилось, что утка жива и по-прежнему сидит на гнезде в едва различимом от вездехода следе, среди травы, среди наливающихся, но еще не раскрывшихся ягод морошки, мелкой шикши и голубики, в переплетении низкой тундровой растительности, в которой даже зоркому и пытливому взгляду трудно отыскать птичье жилище.

— Слушай, малыш, — услыхал он голос Кузьмы, — Иди-ка домой, ступай в свою ярангу. Не надо тебе всего этого видеть.

Андрей, не дотянувшись до утки, несколько раз чертыхнулся и выбрался обратно на берег, неприязненно оглядываясь на своего товарища и на Токо, неотрывно наблюдающего за ним.

— А чего тут такого особенного! — вызывающе крикнул он, — Ну, убил утку! Да их тут, может, мильёны летают. Слушай, мальчик, разве вы уток не бьете, не едите утятину? Ну, если не утятину, то оленину едите? Верно? А ведь олень тоже живой, и у него горячая красная кровь!

Токо медленно повернулся и пошел к стойбищу, на этот раз не выбирая дороги, шагая прямо по морошечнику; его провожали истошные незатихающие крики крачек.

Слезы катились из глаз, и, вытирая их рукавом, Токо громко всхлипывал, вздрагивая всем телом. Несмотря на теплый день и яркое солнце, он вдруг почувствовал невесть откуда взявшийся внутри себя холод, перешедший в самый настоящий озноб. Перед глазами все еще стояла картина: Андрей, и утка с капающей из клюва густой красной кровью, ужо окрасившей зеленую траву и еще зеленоватые ягоды шикши.

Токо не хотел появляться в таком виде в яранге, и он, присев на качнувшуюся под ним кочку, постарался успокоиться.

3

Андрей посмотрел на удаляющуюся утку и вернулся к палатке. Кузьмы возле нее не было. Сплюнув с досады, Андрей подошел и заглянул внутрь.

— Ну что? И откуда ты такой выискался — защитник природы? А? Ты знаешь, как называются такие люди, как ты?

— Ну? — сквозь зубы спросил Кузьма.

— Экологи! — процедил Андрей, вложив в это слово все свое презрение.