Путешествие в некоторые отдаленные страны мысли и чувства Джонатана Свифта, сначала исследователя, а потом воина в нескольких сражениях

Страна роптала. Правительство вигов стало шататься.

Неудачный судебный процесс, проведенный министрами-вигами, против некоего священника Сэчверелла, пошлого демагога и пьянчужки, выступившего с истерической речью в защиту англиканской церкви, на права которой покушаются якобы вигские министры, подлил масла в огонь. Три дня процесса Лондон бушевал; в защиту Сэчверелла, выступавшего в роли мученика за веру, поднялись все неспокойные элементы громадного, буйного города; народные низы грозным потоком затопили улицы города; жизнь судей Сэчверелла была под угрозой.

Процесс Сэчверелла кончился ничем, но престижу вигского министерства, да и всей партии вигов, был нанесен чувствительный удар. Эта партия располагала устойчивым большинством и в палате общин и в палате лордов, ее представители занимали все основные посты в администрации и управлении государством. Но королева Анна учла политический момент и сочла возможным осуществить, воспользовавшись процессом Сэчверелла и сдвигами в общественном мнении против вигов, небольшой государственный переворот. Она распустила парламент и произвела перемены в правительстве, предоставив главные правительственные посты лидерам торийской партии Роберту Харли и Генри Сент-Джону.

Анна, фигура малозначительная, имела свои соображения, решаясь на эту перемену. Эта коронованная дама обладала всеми большими недостатками маленьких людей. Слабовольная, трусливая, а вдобавок и ханжа, она уравновешивала все эти мещанские пороки одной королевской добродетелью: она была тупо и злобно упряма, и главным образом в своей ненависти к партии вигов. Она ненавидела ее за многое: и за то, что исторические предшественники этой партии обезглавили ее деда; и за то, что отцы нынешних вигов прогнали с трона ее отца; что нынешние виги были в ее представлении «республиканцами» и грозили в случае чего прогнать с трона и ее; и за то, что они отстранили от престолонаследия ее брата «претендента», заменив его Георгом Ганноверским – «германским медведем»; и за то, что, как ее убедили, они покушались на права англиканской церкви, главой которой она была по ее положению; но больше всего за то, что ее долголетняя подруга и любимая прежде фаворитка Сарра Дженнингс, в супружестве герцогиня Мальборо, женщина недюжинного ума, чертовской энергии и жадных страстей, стала теперь, «осуществляя политику вигов», как казалось Анне, а по существу попросту отстаивая интересы своего мужа, подлинной властью за кулисами, тираном, а то и тюремщиком Анны.

Долгие годы выносила Анна необузданный характер Сарры, но наконец решила взбунтоваться. А науськивала ее в этом предприятии некая красноносая и толстая дама, Эбигейл Мэшем, урожденная Хилл, придворная камеристка, дальняя родственница Сарры, ею же устроенная на это тепленькое местечко.

Красноносая дама была сравнительно неглупа и возымела желание стать новой фавориткой; она прижилась ко двору и заложила глубокую мину против Сарры: «Теперь королева не Анна, а Сарра», – нашептывала Эбигейл в королевские уши, и это было не лишено основания. «Нужно освободиться от Сарры и кстати от министерства вигов».

Сарра, проведав об интриге, заложила контрмины; последовала ожесточенная подземная борьба; крови пролито не было, но грязи было не меньше, чем на поле Мальплаке. В итоге возник хитроумный заговор камеристки, королевы и политика (Роберт Харли, он, кстати, приходился родственником Эбигейл) против могучей Сарры и вигского министерства.

И в результате заговора Роберт Харли и Генри Сент-Джон и пришли к власти: первый стал лордом-канцлером, второй – статс-секретарем по иностранным делам. Это произошло в августе 1710 года.

А в сентябре в Лондон прибыл из Дублина Джонатан Свифт.

Положение нового правительства было достаточно затруднительным. Правда, последовавшие новые выборы в палату общин дали ториям некоторое большинство, но в палате лордов заседали в преобладающем количестве все те же виги. Представители этой партии оставались и в составе самого министерства, на второстепенных правительственных и административных постах, – освободиться от них на первых порах было не так-то просто. В руках вигов находился и Английский банк – эта могущественная финансовая организация, распоряжавшаяся государственным кредитом; вигам принадлежала и знаменитая Ост-Индская компания. И наконец, оставались за вигами и командные посты в армии, во главе с самим Мальборо; вигами были и большинство высших чинов англиканской церкви – епископы и архиепископы. Харли и Сент-Джон находились, по существу, среди врагов – оттесненных, притаившихся, но далеко еще не разбитых.

Положение не улучшалось тем, что у торийских лидеров не было сколько-нибудь продуманной, стройной программы. Крайнее крыло партии – «сельские джентльмены» – члены палаты общин, объединившиеся в группировке «Октябрьского клуба», мечтали втихомолку о реставрации Стюартов, о передаче трона «претенденту», отлично понимая, что при ганноверской династии, тесно связанной с денежной аристократией, с Ост-Индской компанией и Английским банком, они останутся все в том же положении обиженных и обделенных. Но об этих мечтах за кружкой крепкого октябрьского пива нельзя было и заикнуться вслух – такие мечты встретили бы отчаянное сопротивление самых широких народных масс. И каково бы ни было подлинное отношение Харли и Сент-Джона к идее реставрации Стюартов, они понимали, что заговорить об этом открыто – значило бы погубить себя.

Но и лозунг «защита церкви», под которым прошли последние выборы в палату общин, годился лишь для элементарной демагогии. На права англиканской церкви как института виги отнюдь не покушались, об улучшении же положения низовых органов церкви – сельских священников – торийское правительство, никогда и не думало. Отражая, далее, недовольство помещичьих и мелкобуржуазных городских кругов против все растущего засилия финансовой аристократии, новое правительство, в лице, по крайней мере, Роберта Харли, не решалось повести серьезную борьбу против людей из Сити.

Новое правительство тем самым могло выдвигать лишь программу «от противного» – и во главу угла стал вопрос о ликвидации войны.

А для ликвидации войны необходимо было дискредитировать партию вигов, и главным образом внешнюю политику этой партии.

Широкая антивигская агитация и пропаганда, как осуществить ее – с этой важной проблемой столкнулись новые министры с первых же дней.

Печать – и в форме повременных изданий – еженедельных и ежедневных газет, и в форме памфлетов на злобу дня, бесцензурная, по существу общедоступная по цене своей, не обремененная ни авторским гонораром, ни специальными налогами, – в эти годы уже была важнейшим рычагом воздействия на общественное мнение.

Но и тут положение было не блестящим. Большинство лучших литераторов Англии было связано лично или политически с партией вигов.

Два виднейших журналиста эпохи, Аддисон и Стил, были активными политиками вигов. Правда, столь популярные их журналы «Тэтлер» и «Спектэйтор» отстранились от обсуждения политических проблем после того, как Харли и Сент-Джон возглавили правительство, но рассчитывать на них как на проводников правительственной линии, конечно, нельзя было.

Не приходится поэтому удивляться, что оба министра с большим интересом узнали о прибытии в Лондон Свифта: должны были знать эти опытные политики, что у Свифта произошла какие-то недоразумения с руководящими вигами.

Прибыл он в столицу скромным ходатаем все по тому же, злосчастному делу о снятии налогов с ирландского духовенства, и на этот раз он был не более как агентом по связи, привезя с собой письмо от ирландских епископов к двум лондонским епископам, которые и должны были добиваться у новой власти этой льготы. Адресатов Свифт в Лондоне не застал – письмо не удалось передать. Но нечто интересное для себя в Лондоне Свифт увидел. Увидел – и удивился. Удивился – и задумался.

Было что видеть – чему удивляться – о чем задумываться.