Путешествие в сны

Никита страдал врожденным дефектом бедра, поэтому ходил, хромая, вперевалку, чего ужасно стыдился. За границей ему сделали несколько операций, хромота стала не такой явной, но полностью устранить дефект так и не удалось.

Верочка, пусть и не семи пядей во лбу, понимала, что сын к управлению империей мужа не предрасположен. Поэтому она изо всех сил старалась забеременеть, с чем были определенные проблемы. Ведь ей было тогда далеко за сорок.

Инна относилась к мачехе с изрядной дозой презрения, но кого она действительно ненавидела – так это уродца-братца, поселившегося в их особняке (огромную столичную квартиру отец продал сразу же после смерти мамы, словно не желая обитать там, где она заболела и мучилась).

Ему было пять лет, когда она познакомилась с ним, а ей самой – почти пятнадцать. Она нещадно шпыняла Никиту, издевалась над ним, высмеивала перед подругами его хромоту и задавала заумные вопросы. Впрочем, что касалось последнего, сводный брат всегда оказывался на высоте – у него были ответы даже по самым сложным темам. Он обладал отличными способностями к естественным наукам и математике, однако имелись и психологические проблемы. Никита боялся общения с людьми, терялся, если сталкивался с незнакомыми, и, как вынес вердикт один из светил педиатрии, страдал легкой формой аутизма.

Только повзрослев, Инна ощутила жгучее раскаяние за то, как относилась с младшему брату. Он уж точно не был виноват в том, что отец связался с его матерью. А она жестоко издевалась над его физическим увечьем, что Никита всегда переносил стоически, словно не замечая колких фразочек и глумливого смеха.

Что же касается второй жены отца, Верочки… Занятно, но в течение короткого времени она из дурнушки превратилась в матрону. Она радикально улучшила свою внешность, сделав несколько пластических операций в голливудской клинике, причем отец в данном случае не имел ничего против; полностью обновила зубы и сбросила в течение короткого времени целых пятнадцать килограммов; радикально сменила имидж, отказавшись от смешного провинциального перманента и пестрых, странноватых ситцевых платьев; стала закадычной подругой нескольких самых влиятельных российских модельеров и начала выезжать в свет. И стала если не красавицей, то, во всяком случае, симпатичной особой.

Но, много уступая в плане интеллекта и мужу, и сыну, Верочка, меняясь, сохранила ряд своих способностей, столь важных для Аркадия Петровича. Она по-прежнему сама готовила для него и завтраки, и обеды, и ужины и самолично отвозила их ему в московский офис. Для этого использовался вертолет. А кроме того, она ублажала своего супруга в постели, а также в других местах. До Инны доходили слухи о том, что Верочку и отца однажды застукали на ксероксе в недвусмысленной ситуации, а также в лифте и за три минуты до визита заграничной делегации на кожаном диване в зале для приемов. Верочка знала, как управлять супругом, управлявшим огромным холдингом.

Но мачехе не давало покоя отсутствие легитимного наследника. К Инне она относилась подчеркнуто дружелюбно, но та понимала – мачеха ее на дух не переносит. И больше всего опасается, как бы в итоге холдинг не отошел именно Инне. На своем собственном сыне, Никите, Верочка давно поставила крест: он был не от мира сего. Она его любила, однако понимала, что управлять холдингом он не в состоянии.

Значит, требовался другой ребенок – ее собственный, рожденный от Аркадия Петровича. Но ведь Верочке было далеко за сорок! И забеременеть обычным способом, несмотря на массу практических попыток, ей так и не удалось. А когда она все же забеременела, чему несказанно радовалась, через два месяца случился выкидыш.

Рисковать больше Верочка не хотела, а время поджимало. Ни усыновлять, ни удочерять никого она не желала. Ей требовались своя плоть и кровь – только так она могла обрести рычаг воздействия на мужа и дела холдинга.

Поэтому она посетила голландскую клинику и вернулась оттуда в отличном расположении духа. То, что не получалось естественным путем, было сделано искусственным. Верочка забеременела и несла во чреве даже не одного наследника, а целых двух: пару разнояйцевых близнецов, мальчика и девочку.

Беременность протекла на редкость легко, и Верочка уже строила планы относительно судьбы своих чад. Они рано или поздно унаследуют управление холдингом – именно они, а не Инна. Даже имена для детишек были уже заготовлены: конечно же, в честь деда и бабки по отцовской линии – Петр и Анна.

Инну эти дела не особенно занимали, она только отметила, что отец заваливает Верочку дорогущими подарками – она в отличие от падчерицы была охоча до редкостных, безобразно безвкусных драгоценностей: чем больше каратов, тем лучше. Верочка же уже стала покрикивать на мужа, готовясь к роли королевы-матери. Шпыняла она и Инну, доставалось и ее собственному сыну Никите.

А затем, на пятом месяце беременности… Инна так и не узнала, что тогда именно случилось. Посреди ночи у Верочки открылось кровотечение, причем отца дома не было – он находился в деловой поездке в Прибалтике. Вообще-то у Верочки в комнате была тревожная кнопка, стоило которую нажать, и к ней тотчас устремлялась команда, состоявшая из медика и двух медсестер. Но почему-то Верочка не успела нажать тревожную кнопку, видимо, лишилась чувств от большой кровопотери. А когда медсестра, заглянувшая к ней в спальню, нашла Верочку в ванной, было уже поздно – женщина находилась на грани жизни и смерти.

Спасти ее не удалось, она скончалась утром следующего дня, так и не приходя в сознание. А вместе с ней и неродившиеся Петя и Аня.

Инна помнила, что смерть Верочки и ее отпрысков стала для отца намного более сильным ударом, чем кончина мамы. Отец даже открыто плакал, чего Инна никогда не видела, и впал в депрессию, даже начав пить. И это он, презиравший алкоголь и не потреблявший шампанского даже на Новый год, во время боя кремлевских курантов!

Но в итоге железная воля взяла верх над ужасным горем, и отец вернулся к прежней жизни. Хотя и зарекся когда-нибудь еще жениться. А потом стал целенаправленно готовить дочь к управлению холдингом.

Все эти мысли промелькнули в голове у Инны, когда она увидела Никиту, стоявшего в коридоре и смотревшего на нее странным, немигающим взором из-за толстых стекол весьма уродливых очков.

– Я вовсе не плакала! – заявила Инна, стараясь в первую очередь доказать эту очевидную истину не столько Никите, сколько себе.

– Извини, – произнес ребенок своим странным, гнусавым голосом. – А мне показалось…

И вдруг Инна увидела его в новом свете. Это был восьмилетний мальчик, пусть и жутко умный, но в то же время с кучей заболеваний, который недавно потерял мать. Мальчик, о котором никто толком не заботился. Мальчик, который никому не был нужен.

Инна подошла к нему и положила руку на плечо. Никита отпрянул, словно ожидая от нее пакости или очередной проказы. Инна подумала о том, что была крайне несправедлива к ребенку и никогда еще не просила у него прощения за содеянное.

– Никита, я хотела тебе сказать, что мне очень жаль, что я с тобой так обращалась… – начала она, с ужасом вспоминая, как она его третировала – не одна, с подругами!

Никита же уставился на нее своими светлыми, практически бесцветными глазами, казавшимися из-за толстенных линз еще больше, чем они были на самом деле, и сдавленно произнес: