Путешествия по Европе

После завтрака я отважился выйти в бурю. Улицы были пустынны, снег подпер сугробами все двери. Уличные фонари мотались как сумасшедшие, отбрасывая колеблющиеся тени. Рождественские гирлянды посрывало со столбов. По дороге неслась подхваченная ветром картонная коробка, высоко взмывая над землей. Было холодно как в колбе с жидким азотом. Теперь я пожалел о том, что не купил русскую ушанку. Ветер гнал острую ледяную крошку, которая обжигала щеки и не давала глубоко вдохнуть. У меня с собой был шарф, которым я обмотал лицо «а ля бандито», и потащился дальше, шатаясь под порывами ветра.

Вдруг передо мной из снежных вихрей возникла фигура, увенчанная той самой ушанкой, которая уже не казалась мне смешной. Когда прохожий приблизился, я оттянул шарф со рта, и попытался занемевшими губами пробормотать в качестве приветствия «Прохладно сегодня, не правда ли?», но абориген Хаммерфеста прошел мимо, будто меня вообще не существовало на свете. Через сто шагов мне попались еще двое прохожих — мужчина и женщина, которые тоже проигнорировали меня, словно я был невидимкой. Тогда мне пришло в голову, что этот городишко населен, главным образом, зомби. Хотя трудно представить себе зомби в ушанке.

На мысу, к которому я направлялся, не было ничего интересного, если только вас не интересуют склады и судоремонтная верфь, и я уже собирался повернуть назад, когда заметил вывеску, указывающую дорогу на что-то, называемое «Meridianstotten». Во мне проснулся дух исследователя, который вскоре привел к морю. Здесь, не встречая никаких препятствий, ветер дул еще сильнее. Дважды он чуть было не оторвал меня от почвы. Тут я обнаружил, что если вытянуть вперед руки, то можно как бы плыть по порывам ветра, едва касаясь ногами земли. Это было необычайно весело. Я как раз придумывал название для нового вида спорта, когда неожиданный порыв ветра грохнул меня головой об лед с такой силой, что я вспомнил, куда засунул прошлым летом ключ от угольного сарая. Боль от ушиба и мысль о том, что ветер может выбросить меня в море как картонную коробку, что я видел давеча, заставили меня отказаться от совершенствования навыков в новом виде спорта и благоразумно проследовать к «Meridianstotten».

Объект с загадочным названием оказался обелиском на маленьком возвышении. Позднее я выяснил, что этот мемориал был воздвигнут в 1840 году в честь первого научного измерения окружности Земли, которое происходило как раз в этих местах. Я с трудом поднялся к подножию обелиска, но снег валил с такой силой, что надпись прочесть не удалось, и пришлось отправиться назад, теша себя намерением вернуться на следующий день. Но я никогда больше туда не вернулся.

Вечером я поужинал в гостиничном ресторане, а потом сидел в баре, потягивая пиво Мак по пятьдесят эре за глоток и надеясь, что через минуту здесь станет веселее. В конце концов, стоял самый канун Нового года. Но в баре было тихо, как в похоронном бюро. Двое мрачных мужчин в свитерах из оленьей шерсти сидели с кружками пива, молча глядя в пространство. Потом я заметил еще одного, присутствие которого выдавал только огонек сигареты. Когда официант подошел забрать мою тарелку, я спросил, как в Хаммерфесте можно развлечься. Он подумал минуту и, как мне показалось, хотел сказать: «Попробуйте поджечь телефонные справочники возле почты».

Но сказать этого он не успел, потому что одинокий посетитель с сигаретой вдруг обратился к официанту из полумрака с замечанием, содержащим, судя по тону, нечто вроде: «Эй ты, вонючий кусок оленьего говна, ты собираешься меня обслуживать или нет?» Официант шваркнул мою тарелку обратно на стол, едва не разбив, и ринулся к невидимому посетителю. Он яростно стащил его со стула, дотолкал до двери и выбросил, наконец, на улицу в снег. Несмотря на агрессивное вступление, тот сопротивлялся вяло и недоуменно, словно пытаясь тупо сообразить, что же такое с ним происходит. Когда официант вернулся, красный и запыхавшийся, я весело спросил у него: «Надеюсь, вы не всех посетителей провожаете подобным образом?» Однако он не был расположен к шуткам и с угрюмым видом направился к бару. Мой вопрос о развлечениях в Хаммерфесте так и остался без ответа, хотя увиденное само по себе было неплохой иллюстрацией.

В одиннадцать тридцать бар все еще оставался пустым, и я вышел наружу убедиться, что городок вымер окончательно. Ветер стих, буря утихла, но людей на улице не было. Все окна в домах светились, но внутри не наблюдалось ни малейших признаков веселья. Однако ровно в полночь, когда я уже собирался идти спать, из домов вдруг высыпало все население Хаммерфеста, и в беспросветное небо полетели петарды — они взрывались с оглушительным треском, озаряя высь яркими сполохами света, наполняя ночь огнями и рассыпая искры. В течение получаса во всех концах полуострова трещали хлопушки, вспыхивая над гаванью и падая в море. А точно через тридцать минут все как по команде вернулись в дома, и Хаммерфест снова вымер.

Быстро проходило время. По меньшей мере три раза в день я отправлялся на длительные прогулки и пялился в небо, ожидая Северного сияния, а по вечерам выходил на улицу каждый час, но ничего не происходило. Все говорили мне: «Вам следовало было приехать немного раньше!», а затем принимались уверять, что сегодня вечером я наверняка увижу Северное сияние. «Выйдите на улицу около одиннадцати часов, и вы обязательно увидите его». Но я ничего не видел.

Потихоньку я начинал чувствовать себя пациентом, которому доктор велел уехать куда-нибудь в смертельно скучное место, где совершенно нечем заняться. Никогда еще я не спал так долго и так крепко. Никогда еще не имел так много времени, чтобы бездельничать. У меня вдруг появилась возможность заняться странными делами — например, снова и снова шнуровать ботинки до тех пор, пока шнурки не станут точно одной длины, разобрать завалы в своем бумажнике, вырвать из носа волосы, составить список дел, которые я мог бы сделать, если бы вообще что-нибудь делал. Иногда я сидел на краю кровати, положив руки на колени, и просто смотрел по сторонам. Однажды застал себя за разговором с самим собой. Потом я вообразил, что уже вышел на пенсию. Стал вести бессмысленный дневник ежедневных событий, которых не было, как когда-то делал мой отец. Он каждый день отправлялся в супермаркет и писал что-то в тетрадках у стойки бара. Когда он умер, мы нашли полный шкаф этих тетрадок, с записями вроде такой: «Январь, 4. Ходил в супермаркет. Выпил две чашки кофейного напитка. Погода не очень холодная». Мне стало понятно, зачем он это делал: чтобы не сойти с ума от безделья и бессмыслицы.

Постепенно меня начали узнавать в баре «Коккен'з», на почте и в банке. Люди отвешивали мне при встрече легкие поклоны. Все считали меня безвредным сумасшедшим англичанином, который приехал к ним ненадолго, а вот все живет и живет.

Как-то раз от нечего делать я пошел познакомиться с мэром. Представился ему как журналист, но на самом деле просто хотелось хоть с кем-нибудь поболтать. У него было лицо владельца похоронного бюро, синие джинсы и голубая рабочая рубашка, придававшие ему вид заключенного в день освобождения. Он долго рассказывал мне о проблемах местной экономики и, когда мы расставались, сказал:

— Вы должны прийти ко мне как-нибудь вечером. У меня шестнадцатилетняя дочь…

Я чуть было не сообщил ему сгоряча, что давно и счастливо женат, но он продолжил:

— Ей бы хотелось попрактиковаться в английском.

С удовольствием дал бы урок английского, но приглашения так и не последовало. Позже я записал в своем дневнике: « Интервьюировал мэра. Погода холодная».

Потом я познакомился с англичанином, который женился на девушке из Хаммерфеста. Они пригласили меня на обед, досыта накормили олениной, которая считается здесь деликатесом, и Пегги (так звали жену англичанина) поведала мне печальную историю. В 1944 году немцы, отступая перед Красной Армией, сожгли город дотла. Жители были эвакуированы морем, и когда корабли покидали гавань, отец Пегги вынул ключи из кармана и бросил их за борт, сказав со вздохом: «Они больше не понадобятся». После войны люди возвратились и увидели, что уцелела только церковь. Голыми руками, почти без инструментов, они отстроили Хаммерфест. Возможно, это совсем маленький город и стоит на самом краю света, но они любили его, и я восхищался этими людьми.

А на шестнадцатый день моего пребывания в Хаммерфесте, когда я в полной темноте возвращался с мыса после утренней прогулки, на краешке неба над городом вдруг появилось прозрачное разноцветное облако — в нем чередовались розовые и зеленые, голубые и бледно-пурпурные тона. Оно мерцало и как будто кружилось, постепенно разрастаясь на все небо. Такую живую, переменчивую радугу можно иногда увидеть в бензиновой пленке на луже. Я стоял как завороженный. Из книг я знал, что северные сияния происходят на огромной высоте в атмосфере, примерно в 200 милях от земли, но это облако, казалось, висело прямо над городом.

Существует два вида северного сияния: световые столбы, которые все видят на картинках, и довольно редко наблюдающиеся газовые облака, которые я видел сейчас. В беспросветном мраке сельской местности они способны вызывать самые причудливые оптические иллюзии. Может показаться, что они летят на тебя с огромной скоростью, словно хотят убить. Это жутко и порождает много странных легенд и суеверий. До сегодняшнего дня многие лапландцы искренне считают, что если показать сиянию белый платок или чистый лист бумаги, то оно приблизится и унесет тебя.