Путёвка в бархатный сезон

Они шли, прижавшись друг к другу, и, казалось, не замечали никого. Лиза ускорила шаг и некоторое время шла почти вплотную к этой внезапной паре. До неё долетали обрывки их разговора. Характерные Володины шуточки типа «не трещи ложками». Потом анекдот о мужике на музыкальную тему.

— Всё, как у нас! — с ужасом поняла она. И в следующую минуту мелькнуло, что женщину, которую вёл Володя, она с первого же дня видела в столовой и на процедурах. При ней тогда был молодой спортсмен, который всегда носил с собой ракетки для малого тенниса. Первым порывом Лизы стало желание немедленно уехать домой. Но ноги по привычке несли её вперёд. Володя повёл незнакомку как раз в тот угол, где обычно бывал с ней, с Лизой.

И тут она решилась: быстрым шагом подошла к крану, наполнила поильник и резко повернулась лицом к новоявленной паре.

— Лиза! Это Вы? — услышала ставший ей в один миг ненавистным голос, — когда Вы приехали?

— А ты когда приехал? — «назло врагам» панибратски произнесла Лиза.

— Я — четыре дня назад.

Больше говорить было не о чем. Зная, что он поведёт свою спутницу по тому же привычному для них маршруту, Лиза вышла через боковой вход и пошла мимо санатория «Кристалл». Погода внезапно испортилась, набежали тучки, сквозь солнце блестящими струями полил «цыганский дождь». Его потоки смешивались со слезами на Лизином лице. На завтрак она не пошла. Закрылась в палате и вдоволь наревелась. Перед обедом Володя постучал в дверь. Сперва робко, потом всё настойчивей:

— Лисёнок! Открой! Выслушай меня! Открой! Любопытство, что же он скажет, взяло перевес над обидой.

— Ну, во-первых, здрасьте! Как это ты тут появилась?! Звонила же, что не получается с путёвкой! А ты что, на меня обиделась? Так это я так, от нечего делать с Кларой хожу. Ну, обстоятельства! Лисёнок! Ты не будешь против, если мы никуда не будем вместе ходить?

— Как это, никуда?

— Ну, на «нафтусю», в столовую, на теннисный корт.

— На танцы-шманцы, в солярий, на базар… — в тон ему продолжила Елизавета, и в её голосе появились угрожающие ноты. — Вместе только на кровать?! Да?

— Понимаешь, Клара работает с моей женой в одном отделе. Не можем же мы такой ерундой испортить всю оставшуюся жизнь!

— Испортить? А что было в первое лето? Помнишь? Давай, вспоминай! Приехали, значит, мы в Москву, и что ты мне сказал? Ага! Вспоминаешь? А сказал ты буквально вот что: «Пойдём прямо ко мне и скажем моей мымре, что любим друг друга. Поселимся пока что на даче, она у меня со всеми удобствами. А потом с квартирой похлопочу. Бульку я с собой заберу. Как раз повод, чтобы мне от своей мымрочки рвануть. Зачем жить и мучиться? Детей нет, любви нет, уважения нет». А сейчас всё это появилось?

— Но ты тогда сама не согласилась. Сказала, что тебе от твоего бугая будет трудно отвязаться. Что он дачу найдёт и всех, как куропаток, перестреляет. Да и дочь твоя слишком отца любит.

— Знаешь что? Слышать ничего не хочу. Я веду себя на курорте без тебя, как самая честная женщина, десять дней бархатного сезона прошло, сколько мужиков вешалось! И вдруг появляешься ты с этой облезлой кошкой и мне предлагаешь встречаться только под одеялом? Вали отсюда! Понял! И чтобы ноги твоей больше здесь не было!

Когда за ним захлопнулась дверь, она разрыдалась. Рыдания были злобными, а значит, краткосрочными. Быстренько умылась, подновила макияж, надела свой самый соблазнительный уличный наряд, лёгким шагом отправилась одна вкушать эту самую противную нафтусю. По ступенькам летела так, что сама не заметила, как оказалась в бювете. Ей представлялось, все глядят на неё насмешливо, что она — одна. Быть одной на курорте считалось, с её точки зрения, просто неприличным. Всё проходило, как во сне. Машинально пошла на базар, автоматически накупила гору фруктов. Никого не видела, никого не слышала. И только когда отяжелевшая сумка напомнила своим весом, что её надо нести вверх на гору, Лиза стряхнула с себя печаль:

— Хватит! Разнюнилась! А ну посмотрим, как я выгляжу со стороны?

Расправила плечи, мотнула тугими кудрями и раскованной походкой пумы, не спеша, стала подниматься по ступенькам. Что на курортном языке означало: «А ну-ка, мальчики! Налетай! Я — свободна!»

И налетели. Сразу трое. Втроём несли один торт. Предложили на время поменяться. Пусть она, мол, несёт их торт, а они её, такую тяжёлую для её кукольной фигурки, сумку. Так и сказали — кукольной! А ещё предложили после ужина пойти с их компанией на танцы, а после — в их комнате оприходовать с ними и с Наташей с Ириной торт «Карпаты», который лежал в той коробке. А к нему — армянский коньяк «три звёздочки». Не одну бутылку.

На танцах она была, как в бреду. Подходил Володя её приглашать, но её новые знакомые его оттеснили. И они вшестером в этот танцевальный вечер не расставались ни на минуту. Первыми образовывали танцевальный круг, играли с массовиком-затейником во все игры. Краем глаза Лиза видела стоящего со своей Кларой у стены Володю и радовалась его унижению. Как будто не его она любила все прошедшие четыре года.

Женя и Ирина, Сергей и Наташа, она и Геннадий. Вот что хотелось ей считать главнейшим в этот вечер. Гену она не выбирала, он сам её выбрал. Как оказалось, Женя и Сергей своих партнёрш нашли уже давно, что на курортном календаре означало «почти со дня приезда».

Лизе с Геннадием было легко. Он прекрасно танцевал, был остроумнее двух других. Все трое оказались, как и она, строителями. Три начальника строительных участков в далёком жарком городе Навои. Потом под веселье дружно съели торт с коньяком. Танцевали уже в палате. Мужчины разговаривали почти всё время с ней, отчего две других девушки дули губки, пытаясь свернуть разговор со строительной темы.

После отбоя им настойчиво постучали. Надо было расходиться. И тогда Женя без обиняков сказал ей напрямую:

— Тебе придётся взять с собой Гену, потому что обе наши палаты на сегодняшнюю ночь заняты. Вы образуете третью пару. Ты, как говорила, живёшь в одноместном номере. Это — шикарно. Так что — по домам!

Оборот получился неожиданным, но властным. Такого она не ожидала. Но Женя уже взял её за плечи и буквально выдворил из комнаты. Ключ в замке повернули, и они с Геной остались в коридоре. Он казался смущённым не менее Лизы:

— Образуем, так образуем! Ну не съем я тебя! Пошли!

В комнате, включив бра, она стащила тощий матрасик на пол, поделила пополам постельное бельё — ему простынь, себе пододеяльник. Ночного сна не получилось — они проговорили почти до утра. Оказалось, было о чём. В детстве он и она жили на одной улице, занимались в драмкружке, даже однажды играли в одном спектакле.

Под звуки журчащего голоса её внезапного ночевальщика Лиза уснула. А проснулась от громкого стука в дверь. Геннадий, гладко выбритый, свежий и улыбчивый остановился в проёме с укоризной:

— Ну вот, Лисёнок, пора идти проведать даму нафтусю, а ты ещё спишь!

Её удивило имя «Лисёнок», с каким он обратился к ней. Резануло по сердцу! — Володя! Володечек! Ты также называл меня! И тут же сама себе, не вслух: «Никакого Володи не было, и нет! Всё!».

Три следующих дня пролетели, как единый миг. Геннадий, как и обещал, её не съел. Володю она не видела ни разу. На четвёртый день мужская троица объявила, что уезжает. Лиза почувствовала разочарование и обиду за их прямое сокрытие срока отъезда. Такое всегда считалось великим курортным грехом.