Пути Звезднорожденных

Четырехлетняя каракатица Минно была послушна своему пастырю. Она очень боялась рассердить его и принести женщину мертвой. Как раз в тот момент, когда Хармана выпустила изо рта последний пузырь воздуха, Минно напрягла все свои силы и наконец развела прутья клети на ширину достаточную, чтобы в зазор с горем пополам прошло обмякшее человеческое тело.

Три щупальца бережно обняли тело Харманы и Минно устремилась туда, где, как она знала, теперь дожидается ее пастырь.

Выскользнув из гавани Лорка, Минно сообразила, что голове человеческого четверонога будет лучше проделать остаток пути над водой, ведь люди – они вроде дельфинов, им нужно набирать сухого воздуху и ныряют они совсем неважно.

Спустя некоторое время, Минно возложила тело Харманы на палубу «морской колесницы».

– Ты хорошо потрудилась, моя девочка, – Горхла одобрительно похлопал каракатицу по осклизлой светло-сиреневой морде, украшенной массивным клювом.

Над коченеющим женским телом склонились в величайшей тревоге угрюмый альбинос в златотканых одеждах и стройный юноша с растерянным и несколько простоватым лицом. Юношу звали Элаем. Альбиноса – Торвентом Мудрым.

14

Зрителей было хоть отбавляй.

Пелны сгрудились на краю пристани, с величайшим изумлением следя за происходящим.

Это было позабористей казни!

На «морской колеснице» – сам император, Хуммер его раздери. Намарн благослови. Ярость Вод Алустрала пожри. В общем, сами понимаете, милостивые гиазиры.

За ним – четырехъярусный файелант. Тоже императорский.

На палубе пестро от воинов в пурпурных плащах императорской гвардии. Рядом с императором – всемогущий и свирепый урод, карлик Горхла. При одном упоминании его имени у всех, кому хватает наглости злоумышлять против императора, кусок застревает в горле.

«Кусок застревает в Горхле», – мрачно скаламбурил Тарен, в минуты опасности у него обыкновенно проклевывалось некое подобие чувства юмора.

«И, вдобавок, – с неудовольствием отметил он, – на „колеснице“ всякий может видеть недоумка Элая. Похоже, не судьба недоношенному до дому доехать – перехватили на полдороге!»

И ежу было ясно: император и Горхла спешили в Лорк, чтобы освободить Харману.

«Едва ли Элай знал о казни Харманы. Но кто-то из моряков на нашем файеланте наверняка знал и наверняка проболтался! Хотя попробуй не проболтаться, когда затейник Горхла протыкает твой язык иглой и, продев в дыру конский волос, тянет за него, побуждая к невольной болтливости…»

При мысли о пытках, да и о Горхле тоже, Тарену стало не по себе.

Когда Тай-Кевр затевал истребление Гамелинов, об императоре Торвенте и его верном Горхле никто почему-то не вспомнил.

«А если бы вспомнил, то, верно, посасывал бы сейчас заморское вино в честь окончания Игрищ Альбатросов и горя не знал бы…»

15

– Приветствую вас, мои возлюбленные чада! – начал император, степенно ступив на пристань. Особый сарказм его слов заключался в том, что император был моложе даже нестарого Тарена, которого только что причислил к своим «возлюбленным чадам». Вообще, Торвента Мудрого знали как человека с большими странностями. – Приветствую императора! – поклонился Тарен.

– Я еще не успел поздравить тебя с перстнем главы Дома, Тарен. Но это, впрочем, терпит. Ибо у нас есть дела куда более безотлагательные. Я вижу, здесь сотворили казнь Хозяйки Гамелинов, злостно нарушив тем самым обычаи Семи Благородных Домов и законы Синего Алустрала.

Тарен Меченый снова отвесил императору церемониальный поклон, не смея поднять глаза. Он не мог решить, как именно следует интриговать в его положении. Бесстрастный тон императора и свирепое молчание Горхлы были ему плохими советчиками. Наконец он промолвил:

– Ты прав, Первый Сын Синевы, мы казнили Харману. Точнее, пытались казнить ее, – поправился Тарен, с неудовольствием отмечая, что Хармана, которую поддерживает Элай, преспокойно блюет соленой водой с борта «морской колесницы». Жалкая, словно мокрая курица, но, Хуммер ее разнеси, живая! Едва ли стерва умрет в ближайшее время, если только он, Тарен, не проявит некую самоубийственную настойчивость. – Мы пытались казнить Харману как преступницу. Ибо она и есть преступница.

– Если она и впрямь преступница, ты все равно не властен над ней. Ибо Хозяев Домов властен судить только император! – рявкнул Горхла с безмолвного соизволения Торвента.

– Но ведь это закон мирного времени! А во время войны, ведь Пелны и Гамелины по-прежнему находятся в состоянии войны, я могу расправляться с врагами по своему усмотрению

– Я вижу, ты плохо знаешь законы, мое беспокойное чадо. Даже во время войны убийство Хозяина или Хозяйки Благородного Дома в присутствии императора, но без санкции императора преступно! – отрезал Торвент. – Мои штандарты находились в виду Лорка уже больше часа, но никто и не подумал спросить у меня, что я думаю по поводу этой казни, даю ли я свою санкцию? Ты, Тарен, даже не соизволил отложить эту низкую расправу!

– Мы были так увлечены казнью, что не заметили вас, – бросил Тарен Меченый несколько более высокомерно, чем позволяли даже самые вольные трактовки этикета Благородных Домов.

– Так значит ни ты, Тарен, ни твои люди не замечали четырехъярусного файеланта Его Величества? – издевательски переспросил Горхла.

В исполнении Горхлы заявление Тарена прозвучало совсем уж по-хамски. Как можно не заметить Первого Сына Синевы? Чем же это таким нужно «увлечься»? Тарен понял, что допустил серьезный дипломатический просчет.

– Я… Мы…

– Ну хоть теперь-то ты замечаешь меня и мой файелант? – издевательски прищурившись, поинтересовался император.

Колесо мыслей Тарена Меченого предательски проворачивалось на месте. Как теперь выкручиваться? Что сказать?

– Теперь ты видишь его, Тарен? – сказал Торвент так громко, что впору было бы сказать «заорал».

Руки Пелнов дружно потянулись к ножнам. А что делать? Хозяина оскорбляют, на него орут, как на последнего чашника или какого-нибудь там постельничего.

Неужели снова резня?

16

Элай был слишком занят вновь обретенной Харманой, чтобы следить за событиями на пристани.

Нежность и желание навалились на него со свойственной молодости назойливостью. Он лез из кожи вон, помогая Хармане прийти в себя.

В этом отношении Хозяйка Гамелинов делала успехи. Вдоволь наплевавшись и накашлявшись, она теперь стояла на коленях, опершись руками о воротило «морской колесницы».

Исторжение вод из ее пищевода вроде бы прекратилось и Хармана повеселела. Звон в ушах, тошнота, насморк – все это скоро пройдет. Она слишком сильна для того, чтобы умереть после такого чудесного спасения. – Ну как? – заискивающе спросил Элай. – Бывало и хуже.