Путька
Шрифт:
Путька протягивает маме правую лапу. В белой тапочке.
— А теперь — левую, — говорит мама.
Путька ей левую даёт.
— Это потому, — говорит мама, — что я его по порядку спрашиваю. А то он сразу же собьётся. Левую!
Путька ей опять левую даёт. Она у него тоже в белой тапочке. Только эта тапочка побольше, как носочек.
— Он случайно угадал, — говорит мама. — Правую!
Пожалуйста. Путька ей правую даёт.
— М-м, — говорит мама, — неплохо. Но это всё-таки не сознательное «здравствуйте», а просто рефлекс.
Она протягивает Путьке сахар.
— Вот видишь, — говорит мне мама. — Он для этого и старался!
Путька сахар за щеку спрятал и на маму смотрит. Что она дальше придумает? Но мама уже отвернулась. Зачем только он этот сахар взял! Теперь мама подумает, что у него рефлекс.
Как только мама отвернулась, Путька сахар тихонько выплюнул. Он у него чуть-чуть намок за щекой. Но кусочек остался целый. Путька его на пол положил. Потом попил немножко. А то у него во рту сладко. Так долго сахар за щекой держал! И сразу в свой угол ушёл. Повернулся к нам спиной.
— Ага! — говорю я.
— Это ещё что? — говорит мама. — Возьми сейчас же!
Маме, конечно, обидно. Она Путьку наградила, а он не хочет. И ещё спиной поворачивается.
— Бери! — говорит мама. — Я кому говорю!
У Путьки уши острые, они всегда торчком стоят. А сейчас он их опустил. Как будто они у него отдыхают. Он ими как будто не слышит. Только хвост по полу — тук, тук! И снова — тук!
— Ага, — говорю я, — у него вовсе рефлекса нет! Он на рефлекс обиделся.
— Новости какие, — говорит мама. — Путька!
Путька обернулся и так на маму грустно посмотрел.
— Скажите пожалуйста, какие у него глаза персидские, — говорит мама. — Ты что, правда обиделся?
Путька вдруг заморгал-заморгал…
— Ну, извини, пожалуйста, — говорит мама.
— Ага! — говорю я.
— А ты чего подзуживаешь? — говорит мама. — На тебя вот положиться нельзя — не то что на Путьку. Может, ты всё-таки соизволишь пол подмести?
— Соизволю! — говорю я. — Сейчас! Мне просто очень некогда было. Мы веточку учились носить. Потом…
— Скажите пожалуйста! — говорит мама. — Ты самый занятой человек в институтском посёлке!
МАРШ ОТСЮДА!
— Строители наконец дом сдают, — сказала тётя Клава.
Мы с Димкой сразу побежали смотреть. И Путька с нами побежал. Интересно ведь: как они его сдают? Хорошо, что мы услышали. А ведь могли прозевать! Строители бы его без нас сдали. Они целое лето дом строили. Там сначала яма была. Потом столько кирпичей привезли! И ещё рамы. На них окна делают.
Этот дом столько народу строило! Мимо идёшь, а они сидят на досках и курят. Потом друг другу что-то кричат. Машины ходят…
Дом большой получился, в два этажа. Весь каменный, как в городе. Даже клумбу каменную сделали перед домом. Такая клумба не рассыплется. В ней цветы будут жить.
А с крыши трубы висят. Почти до самой земли. Если нагнуться, можно под трубой сесть. Когда начинается дождь, вот когда надо под трубу забраться. Всюду дождь, а под трубой ещё совсем сухо. И гудит. Потом как сразу
польётся! Это весь дождь в трубу вошёл. Тогда надо быстро выскочить. Уже везде солнце, а из трубы дождь льёт.Но сейчас дождя нет, неинтересно.
Мы вокруг дома три раза обошли. Путька дом нюхал. И потом даже кашлял. Будто ему не в то горло попало. Так сильно новый дом пахнет. Мы Путьку по спине стукали, чтобы он прокашлялся.
— Давай квартиры смотреть, — сказал Димка.
Мы тут жить будем. Надо посмотреть! Строители дом сдают, а нигде нет никого. Они, наверное, внутри его сдают. Так и опоздать можно.
Нас дверь чуть не прищемила. Такая быстрая! Не успеешь открыть, уже захлопнулась.
Если мы сюда переедем, то в эту дверь бегом придётся бегать.
— Тут толстые люди не смогут жить, — сказал Димка. — Баба Рита ни за что не пролезет. Её дверью зажмёт.
На лестнице тоже никого не было. Мы вежливо постучали в квартиру. Потом Путька носом толкнулся, и мы все вошли. Мы попали в зелёный коридор. Такой зелёный, будто через зелёное стекло смотришь. Или ныряешь с открытыми глазами. Димка умеет нырять, а у меня не получается.
— Ээээ! — крикнул Димка.
Путька дальше, в комнату, побежал. Мы смотрим — ему почему-то трудно бежать. Он ногами прилепляется к полу. И за ним следы остаются. Я даже к стенке хотела прислониться, чтобы удобнее смотреть. Так смешно бежит, через силу.
— Осторожней, девочка! — вдруг сказали сзади.
Мы с Димкой так и вздрогнули. Мы не заметили, как женщина вошла. В больших варежках, как зимой. В платке и в тёплых штанах. Странная такая. Кричит.
— Вы что стенки вытираете? — кричит. — Они же покрашены! Они ещё не просохли!
— Вы кто? — спросили мы с Димкой.
— Маляр, — сказала она. — А вот вы что делаете на объекте? Тут нельзя ходить!
— Мы тут жить будем, — сказал Димка. — Это наш дом!
— Когда въедете, тогда и ходите, — сказала женщина. — А сейчас марш отсюда!
«Ррра!» — сказал Путька.
Он всю комнату обошёл и вернулся в коридор. Ему уже надоело смотреть. Совсем пустая комната. Ничего нет, одни углы.
— А собаку кто пустил? — сказала женщина. — Чья собака?
— Это же Путька, — сказал Димка.
Тут женщина увидела Путькины следы, белые на тёмном. И так стала кричать! Ужасно расстроилась. Она кричала, что теперь придётся заново перекрашивать. Что они этот дом никогда не сдадут! А нашим родителям горя мало!
Я уши зажала — так она кричала. То зажму, то отпущу. И в ушах — шу! шу-шу! А слов уже не слышно. А Путька лапы себе лизал. Он их в комнате испачкал. Теперь придётся мыть. Мы его в старой ванночке моем. Я из неё уже выросла. Путька сначала так дрожал, когда мама его мылила. Прямо трясся. Боялся, что мыло в глаза попадёт. Теперь он привык. Как скажешь: «Путька, мыться!» — он прыгать начинает. И хвостом крутит. Мама его осторожно мылит.
— А когда вы к нам придёте, — сказал Димка, — мы на вас тоже будем кричать. Вот!