Пьяная вишня

Примерно через час они решили отдохнуть и сели на свободную скамейку. Антоша устроился посередине, но прижимался к отцу. Он болтал ногами, держал отцовскую ладонь в своих руках, рассказывал о всяких происшествиях во дворе и в детском саду и был безмерно и абсолютно счастлив. Отец с улыбкой посматривал на него, внимательно слушал, иногда переспрашивал о чем-то особо его заинтересовавшем. О матери они не упоминали. Дядя Сергей сходил за пирожками, и они их съели. Пирожки были холодными и жирными, и у Антоши скоро закрутило в животе. Он невыносимо захотел в туалет, но беспричинно засмущался и не сказал об этом, решив перетерпеть. Еще через час, когда они гуляли вдоль клеток, приступ повторился, и Антоша, неожиданно для себя, наложил в штаны, правда, совсем немного. Он тут же пришел в неописуемый ужас и не знал, что делать. Задницу пекло, а врезавшиеся и прилипшие трусики только усугубляли проблему. Прогулка превратилась в кошмар. С каждым шагом он мучился все сильнее, но скорее умер бы, чем рассказал о произошедшем отцу. Счастье, которое совсем недавно озаряло для него весь мир, бесследно исчезло, и Антоша находился на грани истерики. Он с трудом дождался, когда они выйдут из зоопарка.

Увидев бабушку, ждавшую их у ворот, он помчался к ней со всех ног.

– Бабуля, милая, поехали скорей домой! – быстро заговорил Антоша, боясь разреветься и со стыдом глядя на огорченное недоумевающее лицо отца.

– Хорошо, мой родной, не волнуйся так! Сейчас и поедем, – ответила бабушка, поглядывая на него с удивлением. – Ты уже попрощался?

– До свидания, папа, – с трудом проговорил Антоша, переминаясь с ноги на ногу и жалко улыбаясь. Затем после паузы добавил: – И ты до свидания, дядя Сережа.

Он нетерпеливо потянул бабушку к метро. Пока они ехали, Антоша упорно молчал, отказываясь садиться.

Но как только они вошли в квартиру, он горько, взахлеб расплакался.

– Господи! Да что с тобой сегодня! – испуганно воскликнула бабушка.

– Я… я…. – всхлипывая, пытался он выговорить: – я… обкакался!

И он зарыдал в голос.

– Успокойся, мой хороший! Сейчас все исправим. Пойдем-ка со мной.

И бабушка повела его в ванную. Там быстро стащила с него одежду и открыла воду. Антоша уже ничего не видел от слез. Он лишь почувствовал мягкую руку, обмывающую его, и последовавшее вслед за этим облегчение. Он постепенно успокоился и только изредка всхлипывал.

– Что ж ты отцу-то не сказал? – озабоченно поинтересовалась бабушка, снимая с веревки махровое полотенце.

– Что ты, бабуля! Нельзя было, – серьезно ответил он. – Ведь папа никогда больше не стал бы гулять со мной. Понимаешь?

И Антоша снова заплакал.

– Ну-ну, успокойся уже, – ласково проговорила бабушка. – Мы никому об этом не скажем.

Она насухо вытерла его, потом поцеловала в макушку и добавила:

– Пойди, надень чистые трусики. А я пока чайник поставлю.

Пока бабушка хлопотала на кухне, Антоша оделся и вышел в коридор. Он остановился возле трюмо и посмотрел в свои заплаканные, но ставшие от этого ярче глаза. Потом отстранился и внимательно осмотрел свою ладную крепкую фигурку. Глядя на отражение, он крепко задумался. Недавнее происшествие уже не казалось ему таким уж ужасным, тем более бабушка клятвенно заверила, что об этом никто никогда не узнает. Его мучили другие мысли.

Антоша вдруг ясно понял, что почти все дети, на которых он смотрел в зоопарке со снисходительным превосходством, сейчас идут домой вместе с родителями, и те не собираются от них уходить в какую-то иную неведомую взрослую жизнь. Что, случись подобное с этими детьми, они не постеснялись бы сказать об этом из боязни, что с ними не захотят больше встречаться, и что для него по непонятным причинам невозможна такая жизнь, когда и мать и отец всегда вместе с ним.

Осознав все это в один миг, Антоша почувствовал, как его сердце наполняется горечью, слезы уходят и возникает обида на постоянно отсутствующую мать и даже на обожаемого отца. Он увидел в зеркале, как его брови нахмурились и появилась тонкая складочка, свои глаза, глядящие серьезно и печально, и сказал вслух своему отражению:

– Я очень красивый мальчик!

После паузы повторил это снова. Потом громко с отчаянием спросил:

– Ну почему же тогда, почему я никому не нужен?! Почему?

Антоша не знал ответа на этот вопрос и не мог найти его. Он постоял еще какое-то время у зеркала, потом отвернулся и, опустив голову, побрел на кухню…

Часть вторая

Мои отношения с Антоном после нашей первой встречи развивались стремительно. Он оказался необычайно активным и деятельным и постоянно что-то придумывал, чтобы увидеться со мной. К тому же свободный график работы давал ему возможность назначать встречи среди дня. Он не оставлял меня в покое. Утром звонил и желал удачного дня, попутно выясняя, чем я собираюсь заниматься, днем интересовался, где я и что делаю, вечером обязательно присылал СМС с пожеланием спокойной ночи. И уже через неделю с нашей первой встречи мне казалось, что я знаю его всю жизнь. К тому же в июле работы у музыкантов было немного, сезон обычно начинался в начале сентября, поэтому свободного времени у него было предостаточно. Мы несколько раз ходили гулять в Битцу, он приглашал меня в кафе. Вел себя Антон предупредительно и даже почтительно, в гости не напрашивался, неприличных предложений не делал. И я постепенно успокоилась и даже начала получать удовольствие от общения с ним. Антон производил впечатление открытого, веселого и умного человека. Как выяснилось, он закончил Московскую консерваторию с красным дипломом, потом аспирантуру. Помимо музыки увлекался античной литературой и философией. Когда я как-то созналась, что никогда не читала ни Канта, ни Ницше – это были его любимые авторы, – он посмотрел на меня с изумлением. Потом заметил, что в моем возрасте стыдно не знать таких авторов. И при следующей встрече подарил мне книгу Ницше «Так говорил Заратустра». То, что я плохо разбиралась в классической музыке и не могла отличить на слух Брамса от Шнитке, тоже вызывало у него недоумение. Одним из его любимых композиторов был Вагнер, и Антон увлеченно рассказывал мне о нем и его музыке. Я пока присматривалась к нему и ничего не могла решить. То, что он, как, скажем, Сергей, не пытался меня сразу затащить в постель, импонировало и вызывало даже любопытство.

В воскресенье вернулась с Селигера Катя, моя старшая дочь. А через два дня и Варя, младшая. Она со своим парнем отдыхала в Анапе. Девочки выглядели замечательно, загоревшие, посвежевшие, отдохнувшие. Они наперебой рассказывали мне о своем отдыхе и сокрушались, что я так и просидела практически все лето в Москве.

– Ну, еще середина июля, – отмахивалась я. – К тому же в моем возрасте уже не особо хочется куда-то ехать. Я и на даче неплохо отдыхаю.

– Тоже мне, старушка нашлась! – засмеялась Катя.

– Ты у нас вообще еще девушка на выданье, – добавила Варя.

– Надеюсь, ты тут вела себя хорошо? – не унималась Катя.

– Лучше не бывает! – отмахнулась я от них.

– А от Никитки писем не было? – после паузы осторожно поинтересовалась Варя.

– Нет, – ответила я и ушла на кухню.

Девочки не последовали за мной, решив проявить деликатность. Я села за стол и с внезапно навалившейся тоской стала смотреть в окно. Ник до своего отъезда успел познакомиться с моими дочками, и, к моему удивлению, они довольно спокойно восприняли новость, что я встречаюсь с таким молодым парнем. Я-то думала, что девочки будут активно противиться таким ненормальным отношениям, но они проявили терпимость и даже попытались понять меня. К тому же Ник им понравился, и они быстро нашли общий язык. Но меня постоянно напрягало то, что он был младше их обеих. Когда его призвали в армию, они огорчились за меня. Но я старалась не показывать им своей тоски и вести себя так, словно ничего не случилось.

Вечером мы сидели на кухне, пили чай с вишневым пирогом, который я испекла в честь приезда Вари, и весело болтали о всяких пустяках. Вдруг с улицы раздался свист. Но мы не обратили на это никакого внимания. По причине жары окно на кухне было открыто. Через минуту снизу раздались звуки гобоя и подбадривающие крики соседей. Я онемела от ужасающей догадки, но не шелохнулась. Гобой продолжал играть, звук летел в окно, кто-то громко смеялся, кто-то начинал аплодировать.

– Что там происходит? – заинтересовалась Катя и перегнулась через подоконник. – Мам! – позвала она. – Тут какой-то ненормальный на дудке играет, а народ развлекается. И прямо под нашим окном. Иди, посмотри.

– Где?! – заинтересовалась Варя и упала животом на подоконник. – Мам, а он поднял голову и смотрит на наши окна. Точно!

– Чего вы там не видели? – еле слышно спросила я.

Сердце куда-то ухнуло, в глазах потемнело от волнения. Я не знала, что предпринять. Гобой продолжать звучать. Я плохо разбираюсь в классической музыке, поэтому не могу сказать, что играл Антон. Но это было что-то невероятно жалостливое, прямо слезу вышибало.

«А еще говорил, что гобой на улице ни за что не достанет! – подумала я. – А сам бесплатный концерт устроил! И что я соседям скажу?»

Я взяла сотовый, закрылась в ванной и набрала его номер. Вначале услышала, что гобой замолчал, потом радостный голос Антона в телефонной трубке.

– Ты выйдешь, зая? – спросил он. – Или мне продолжать? А то публика просит, – хихикнул он.

– Хорошо, сейчас спущусь, – согласилась я, понимая, что у меня нет другого выхода.

Я чувствовала возмущение и в то же время была польщена. Не каждый день играют серенады под окнами.

«И почему было просто не позвонить и не пригласить меня погулять? – думала я, натягивая джинсы. – Зачем такие экстремальные методы?»