Шрифт:
В Ташкенте июль-август - месяцы особенные, ниже тридцати пяти столбик термометра не опускается, скорее, норовит перепрыгнуть за красную отметку «40», и город изнывает от зноя. Даже ночь не приносит отдохновения. И все же усталому, измотанному жарой человеку в Ташкенте есть где перевести дух - в любой части города найдется спасительная тень в прохладе скверов, парков, сада, фонтана или хауза.
Но Карлен не выискивал тень и сторонился высотных зданий, потому что стены их и алюминиевые солнцезащитные сооружения на окнах с утра так нагревались, что вблизи воздух был накален вдвойне. Эта призрачная тень могла обмануть разве что приезжего, туриста, а Карлен Муртазин жил в этих краях, считай, лет пятнадцать.
На какие-то минуты он вдруг забывал о жаре, потому что мыслями овладевала дамба… дамба, не дававшая покоя ни днем, ни ночью; но стоило отвлечься на секунду, хотя бы на перекрестке, как жара наваливалась всей испепеляющей силой. «Пиалушку бы чая…» - подумал Муртазин, но, оглядевшись вокруг, отбросил эту мысль, в центре города чайханы повывелись.
«К фонтану»,- пришла вдруг
Карлен бросил на мраморный край хауза потрепанную кожаную папку и, склонившись над водой, с наслаждением окунул голову. Хауз походил скорее на плавательный бассейн, и ближе к фонтанам и уступам, с которых водопадом низвергалась вода, было глубоко, метра три-четыре, и велико было желание сорвать одежду и нырнуть в манящую прохладу.
Позавидовав мальчишкам, ловко и бесстрашно прыгающим с выступов каскада в самую глубину, Карлен уселся на край водоема и закурил. Рядом оживленно разговаривали две женщины, и Муртазин слышал, как они несколько раз восторженно повторяли: «Сорок два!» По их раскрасневшимся лицам и прихваченным жгучим солнцем плечам он понял, что они приезжие и, конечно, не из солнечных краев. Потому так радовались они солнцу и воде. Но их высокие и удивительно бодрые голоса, мешавшие Муртазину сосредоточиться, вдруг пропали, едва Карлен вспомнил, как сегодня среди ночи он проснулся в пустой квартире и не мог уже заснуть до утра. Едва он забывался в зыбкой дреме, как снился один и тот же сон. Огромная, четырнадцатикилометровая дамба, словно бесконечный груженый состав, набравший страшную скорость, несется обратно в карьер, а он стоит глубоко внизу на дне котлована, и убежать, скрыться от этой надвигающейся громады невозможно. И каждый раз, когда край дамбы зависал над выработкой и он уже слышал шум ссыпающегося обратно гравия и галечника, он в страхе вскрикивал и просыпался.
Неожиданно Карлен встрепенулся и торопливо схватил лежавшую рядом папку, словно кто-то собирался ее похитить. Кожаная поверхность раскалилась как жесть, но Муртазин этого не почувствовал.
***
Даврон Кабулович Кабулов, управляющий трестом «Строймеханизация», только закончил селекторное совещание и смог наконец-то откинуться в кресле. В два больших окна кабинета, выходящих на одну из самых красивых улиц Ташкента, были вмонтированы кондиционеры, и в комнате стояла приятная прохлада. Кабулов, высокий, несколько грузный для своих тридцати пяти лет мужчина, уже заметно поседел, но седина эта и большие, внимательные глаза придавали лицу мягкость, а это, в свою очередь, предполагало спокойный, уравновешенный характер. На столе перед ним лежал информационный журнал шведской фирмы, производящей строительную технику, и он раскрыл его на странице, рассказывающей о машинах для уплотнения грунтов. Рядом со статьей помещалась цветная вкладка. На вкладке, среди ярко раскрашенных машин, в окружении технических экспертов фирмы был заснят и сам Кабулов. Подпись гласила: «Два месяца назад фирма «Дюпанак» демонстрировала технику в Узбекистане, где ей любезно были предоставлены полигоны треста «Строймеханизация». Сегодня господин Даврон Кабулов, управляющий трестом — гость фирмы «Дюпанак» и ведет переговоры от имени Минстроя СССР о закупке вибрационных катков. Производительность и эффективность таких машин в десять раз выше обычных».
Далее в статье говорилось об огромных строительных работах в Узбекистане. Большие объемы позволяли разработать технологические процессы с редким сочетанием землеройной техники. И приводилась в пример технология разработки и перемещения грунта скреперами средней мощности, названная «кабуловской» - по имени автора. Экономический эффект и сроки разработки в сравнении с обычными методами были поразительными. Фирма сообщала, что в своей практике недооценивала работу скреперов и в данное время ведет переговоры о приобретении лицензии на выпуск машин русского образца. «Хорошие, нужные катки, ох, какие нужные машины»,- подумал Кабулов и убрал журнал со стола подальше от чужих глаз. Сейчас ему не хотелось возвращаться к разговорам о недавней поездке в Швецию. Иные заботы, одна за другой, навалились на него в последние три месяца.
Даврон Кабулович встал из-за стола и прошелся по кабинету. Справа от стола, за которым проводились совещания и планерки, висела подробная карта республики. Практически не было уголка в крае, где бы не стоял башенный кран или не работала землеройная техника его треста. По автострадам, пересекающим республику из края в край, день и ночь всегда находились в пути его восемь мощных «Ураганов», перевозивших крупногабаритную технику, с которыми поддерживалась из диспетчерской постоянная связь. А по ночам по этим же дорогам перегонялись на огромных трейлерах целые поезда негабаритных грузов: башенные и тяжелые краны, экскаваторы, бульдозеры, тракторы. Каждый день пять тысяч механизаторов садились в кабины машин и механизмов, на которых стояла эмблема «Строймеханизации».
Он вернулся к столу и склонился над аппаратурой, вызывающей зависть у многих коллег.
Тут же раздался голос диспетчера:– Слушаю вас, Даврон Кабулович.
— Антонина Михайловна, будьте добры, передайте: в девять провожу планерку в Джизаке. В двенадцать - в Самарканде, пусть главный инженер организует мне встречу с управляющим «Жилстроя», только не позже часа. Надеюсь, вы помните, Антонина Михайловна, по какому вопросу.
— Да, да, я помню и сама на всякий случай свяжусь с «Жилстроем»,- ответила диспетчер.
Управляющий ценил эту женщину. Она все помнила и никогда не ошибалась. Он работал с нею уже пятый год, и уже пятый год у них шло невидимое для посторонних азартное соревнование, запамятует ли кто из них о каком-нибудь кране или экскаваторе, застрявшем, скажем, где-то на берегу Каспия, в Муйнаке. Иногда Кабулов думал: если придется уходить на другую работу, возьму с собой прежде всего ее. А пойдет ли, спросить ее об этом пока не представлялось случая.
— Пожалуйста, дальше, Антонина Михайловна. В семнадцать часов - планерка в Карши. Явка обязательна, я хочу увидеть всех инженерно-технических работников. Передайте Муратову, пусть возьмет в обкоме две брони на последний рейс самолета и найдет шофера, который пригонит машину обратно. Ренат до Карши уже будет выжат окончательно, все-таки шестьсот километров, а машина послезавтра в Ташкенте мне нужна.
— Горячий у вас предстоит денек, на всякий случай сообщаю метеосводку: в Джизаке сорок, а в Самарканде и Карши - сорок два, так что счастливой дороги,- пожелала напоследок диспетчер. Она-то знала, что в дороге Кабулов будет подменять Рената, а на то, как ездит управляющий «Строймеханизации», махнула рукой вся республиканская автоинспекция. Переговорив с диспетчером, он нажал другую кнопку, и тотчас ответил его шофер:
– Слушаю, шеф.
– Ренат, я изменил планы на завтра. Предупреди дома, что вернешься поздно, да захвати паспорт, возвратимся обратно самолетом. А машину за ночь перегонят в Ташкент. Выезжаем в шесть тридцать, не читай до полуночи.
– Яхши, шеф.
Кабулов часто принимал неожиданные решения, к этому привыкли. Впрочем, кто глубоко вникал в суть строительных работ, знает, что там возможны любые неожиданности, начиная от плана и кончая снабжением. Такие дальние визиты, когда он за день пересекал республику из конца в конец, он любил. Ведь, сидя в кабинете, даже имея селекторную связь со всеми областями, принять единственно верное решение не всегда возможно.
Иногда он проводил утром планерку в тресте и вылетал в Нукус, оттуда, прихватив любую машину из управления, заезжал в Ургенч, Бухару, Коканд. Этот маршрут занимал у него два дня. Всего таких маршрутов, выверенных по часам, привязанных по расписанию к самолетам, поездам, у него было четыре. Он любил дорогу, быструю езду, стремительная скорость словно придавала ускорение мыслям. В машине он зачастую принимал наиболее важные решения. Вот и сейчас, надумав объехать три управления, где накопились дела, требовавшие его вмешательства, он прежде всего рассчитывал, что дорога, возможно, подскажет какое-то решение о дамбе. К тому же он хотел таким образом избавиться от неприятного осадка после вчерашнего разговора в горкоме партии. После горкома в трест возвращаться было поздно, и он пошел пешком, через центр. Пять лет он жил в Ташкенте, но знал его плохо, из окна машины, а память его о давнем Ташкенте, городе его студенческих времен, теперь годилась мало. Это был совершенно иной город. И, как сказал однажды союзный министр,- роскошный. Да, здания впечатляли не только архитектурой, они поражали отделкой. Все построено с размахом, со вкусом, щедро, обилие зелени, парков, скверов и воды. Возле двадцатиэтажной розового мрамора гостиницы «Узбекистан», у фонтана, в хаузе еще купались дети, во внутреннем дворе гостиницы, похожем на патио, было людно, там работали на воздухе чайханы и шашлычные, а у внутреннего фонтана (о, восточная страсть к фонтанам!) стояли разноцветные столики. Издали мерцали огни многочисленных жаровен, и вокруг стлался запах жареного мяса, специй. Запах раскаленного угля на миг напомнил Кабулову запах паровозов его детства, и он свернул к разноцветным столикам. У бара никого не было. Наблюдая, как ловко бармен сбивает ему коктейль, Кабулов отметил, что никогда бы не подумал, что в Ташкенте есть бары, ничуть не уступающие тем, что он видел в Италии или Швейцарии. Тот же стереомагнитофон, красное дерево стойки, сияющая хромом и никелем кофеварка «Эспрессо», искрящийся парад разнокалиберных хрустальных бокалов, рюмок, креманок и ряды, ряды напитков в ярких и красочных бутылках. И Кабулов, к которому вдруг начало возвращаться хорошее настроение, с улыбкой подумал: каждому свое - кто-то знает о каждом новом баре в Ташкенте, а кто-то - о каждом заводе, каждом жилом массиве в Узбекистане. Заняв ярко-красный пластиковый столик, до которого долетала мелкая водяная пыль фонтана, он огляделся. В баре народу пока было маловато, зато у шашлычных мангалов стояла очередь. Люди, постепенно занимавшие столики вокруг фонтана, были нарядно одеты, не суетились, возможно, это было их любимым местом времяпрепровождения, а может, они были отпускники и жили в этой уходящей в вечернее небо гостинице?
«Может быть, взять отпуск в августе?» - подумал вдруг Кабулов. Институтские заботы после разговора в горкоме с него снимались. Можно было завтра же переговорить с министром и «дикарем» укатить на море, грузинские коллеги как-нибудь организовали бы гостиницу в Гаграх или Пицунде. Наверное, не отказал бы министр Кабулову, тем более что в конце года предстояло сдать немало пусковых объектов. Но держала дамба. Дела по ней он не мог, да и не хотел перепоручать никому другому.
Сразу же, как только он стал управляющим, его родной институт обратился в трест за помощью. Кабулов, конечно, помог.