Пять баксов для доктора Брауна. Книга 5
Шрифт:
— …благодаря отличной организации, — закончил барон. — Полиция согнала с дорог всех зевак и проезжих. Может быть, вы слышали, господа?
— Это когда победил Артур Дюре на «Лоррен-Дитрихе»? — спохватился Д.Э. Саммерс. — Он упоминал.
М.Р. незаметно ткнул компаньона кулаком в спину, давая понять, чтобы тот прекратил «вспоминать» то, что могло выйти боком.
— Да, но, Александр Яковлевич, что это меняет? — кипятился Всеволожский. — Погибли люди. Мы не можем позволить себе скандал!
Автомобилисты спорили так долго, что Дюк, все время неотрывно глядевший на компаньона, почувствовал, что от напряжения вот-вот упадет в обморок. Он
В курительной комнате задержались только Д.Э. Саммерс, английский посол и представитель «Роллс-Ройс». Дюк стоял в холле и делал вид, что занят своими перчатками. Потом — что читает записную книжку. Наконец, Джейк засмеялся, джентльмены пожали друг другу руки и Д.Э. бодрым шагом направился к компаньону.
— Второе пари? — спросил Дюк измученным голосом. — С послом? Ты что, рехнулся?
— Пятьсот гиней, — подтвердил молодой головорез.
Приготовления
— Восторгова мало, — Джейк затолкал в рот булку, которую в этот раз принес без всякого беспокойства. — Нужны еще люди для маскировки. Человек восемь. Все они должны водить «Модель-Т» и не должны лезть не в свое дело.
— Иностранцы, — М.Р. взял вторую булку.
— Нелюбопытные.
— Но азартные.
— Жадные.
— Или хотя бы бедные.
Последнюю, третью булку разорвали пополам и мгновенно сожрали. Д.Э. Саммерс побарабанил по столу пальцами.
— И трусливые, — добавил он. — Из тех, знаешь, кто ни во что не встревает в смысле как бы не было хуже. Но главное: достаточно плохо говорящие по-русски.
— Нет, — ответил на это Дюк. — Не могу. Просто ума не приложу, что это за люди и где мы их возьмем. Таких вообще не бывает!
— Кураж, сэр. У нас три недели в запасе.
— Кураж-то, конечно, кураж. Однако, нужна полная готовность.
— Пойду пока что, — Саммерс начал подниматься из кресла, — поболтаю кое о чем с нашим представителем прессы.
— Кстати, сэр, — заметил ему в спину компаньон, — отлично придумано — газетные слухи с твоей родословной. Пастор, конечно, из справочника?
Джейк одернул жилет.
— Не поверите, я здесь ни при чем. Это все Восторгов.
— Скромник, — усмехнулся Маллоу. — Ну что же, полагаю с прессой нам повезло.
— Головоломка, сэр! Я же говорил.
Лорелей
— Эту, — сказал М.Р. Маллоу, закончив смотреть фотографический альбом.
У него совсем не было времени: меньше, чем через час нужно было быть на Obvodny Kanal, на фабрике «Treugolnik». Но проехать мимо высококлассного борделя, о котором говорил профессор, и который так удачно оказался почти что по пути (под носом у графа!), он не мог. Izvozchik, остановивший экипаж возле приличного каменного дома со швейцаром, хмыкнул,
причмокнул, и М.Р. понял, что не ошибся. Воображение рисовало ему какие-то немыслимые оргии, буйных девиц, отплясывающих без панталон и прочую разнузданную роскошь. Внутри, однако, оказалось довольно сдержанно: со вкусом обставленный салон, бар на американский манер, рояль, и та тишина, которая свидетельствует не только о респектабельности, но также и о превосходной звукоизоляции.— Элеоно-ор! — позвала мадам.
Послышались торопливые шаги, портьеры раздвинулись и в комнату вошла настоящая Лорелей: тонкая, белокурая, голубоглазая, с прямым коротким носом, алым ртом — прелесть! Черты лица были, пожалуй, резковаты, да и жестковаты, но в этом был свой шарм. На губах феи блуждала улыбка немножко сонная.
— Йа-а?
— Немка, — подумал М.Р. — Жаль. Ну да ладно, зато хорошенькая.
Мадам сказала девице по-русски. Девица повернулась и пошла. У самого выхода она раздвинула портьеры и вопросительно посмотрела на американца.
За все время, которое понадобилось, чтобы подняться с феей любви в ее комнату, она не произнесла ни одного слова, в комнате долго снимала кружевные перчатки, пока не уложила их на туалетный столик. Принялась за платье.
— Мадемуазель, — засмеялся М.Р., — ну зачем же сами? Я с удовольствием…
Он уже занялся крючками на спине платья.
— …с удовольствием вам помогу.
Крючки были мелкие, было их много, а девица, несмотря на то, что ей велено было стоять смирно, все время оборачивалась. Наконец, волнующий процесс приблизился к завершению. Но приступить к делу американцу не дали: девица сняла платье и принялась развешивать по спинке кровати.
— Мадемуазель! — застонал Маллоу. — Что же вы со мной делаете!
Девица, однако, не впечатлилась. Она не понимала французского. Она взялась за корсет.
— Да черт с ним! — прорычал Маллоу по-английски и повалил девицу на простыни.
— Вай! — взвизгнула та.
Маллоу сел. Он уже ничего не понимал в этой проклятой России. Белокурая девица показала на прическу, взглядом дала понять, что с парикмахерским творением следует обращаться бережно и принялась приводить свои завитушки в порядок.
Американец вынул часы.
— У меня нет времени, понимаешь?
— Йа-а.
— Ну, вот и прекрасно.
Но только тут он ошибся: девица схватила его за руку и продолжала блеять, время от времени протягивая долгие «а-а-а», «у-у-о-о» и «э-э-э». Такого языка Маллоу не слышал никогда в жизни. Он послушал, вздохнул, решил, что не его ума дело разводить сантименты, и только удобно пристроил девицу, как уперся взглядом в фотографическую карточку. С карточки, хранившейся, должно быть, обыкновенно под подушкой, смотрел нескладный парень в форме шоффера, с огромными усами и бестолково выпученными деревенскими зенками. Подпись внизу гласила:
Atelier fur moderne Photographie
P. Sohnvald
Riga
— Ма-артынь, — сказала девица, показывая на усатого.
— Мартин? — переспросил М.Р. Маллоу.
— Йа-а, Мартынь.
Так, значит, Рига. Как там говорил Найтли: «Прекрасный немецкий город и при этом в России». Там должны понимать по-русски. А ведь именно в Риге у Фриде таксомоторный парк!
Это была вторая деталь головоломки. Тем же вечером американец в сопровождении репортера отбыл в Ригу.