Пять баксов для доктора Брауна. Книга вторая

Он сделал отчаянное лицо.

— … не дали, и вообще обманули. Куда катится мир!

Таков был Д.Э. Саммерс со своей идеей головоломки: все необходимое всегда у вас под рукой, надо только его увидеть. И воспользоваться. Даже, если кажется необычно. Особенно, если кажется необычно и даже странно, вроде, например, голого человека на карнизе третьего этажа.

Когда на следующий день Никанор Ивановитч Свистунофф явился в арендованную на его кровные комнату, полюбоваться на свое доброе дело, то увидел такое, что только охнул да за сердце схватился. Момент был пиковый: Китти, с которой компаньоны (в смысле, М.Р.) срочно познакомились прошлой ночью, в театре «Фараон» — она там в одном маленьком шоу выступала — очень старалась. Картина называлась «Неудачный день для свидания» и довольно близко повторяла обстоятельства, при которых мистер Свистунофф вошел в собственную супружескую спальню вчера. Кое-какие обстоятельства (к примеру, количество одежды на героине), были, все же, другими. И заканчивалось по-другому: окном, захлопнутым перед любовником безжалостной рукой мистера Свистунофф в роли мужа. Дюк, впрочем, не расстроился, что остался в неглиже развлекать прохожих — слишком смеялся. Дальше, уже, когда киноаппарат перестал трещать, Джейк, то есть, конечно антрепренер, милосердно открыл дверь, любовник торопливо вбежал в комнату и начал облачаться в костюм, «жена» смеялась звонким смехом, и все трое были довольны.

Дело оставалось за Свистунофф. Который должен был либо выгнать всю компанию взашей, либо… Он выбрал «либо». Под ужасным секретом. Джейк еще утешил: про добрые дела слишком звонить, мол, сами знаете, не положено. Никанор Ивановитч знал. Он молчал. Чтобы не узнали братья по вере. Компаньоны молчали тоже. Чтобы не узнали братья по вере мистера Свистунофф, полиция и еще одна барышня, довольно строгих правил, которая жила за водонапорной башней, и которую М.Р. посещал по средам и пятницам.

— Так, завтра, — сказал Джейк и прошелся по комнате туда-сюда. — К этому «завтра», господа, нам придется делать ноги. — Вот только куда? Куда глаза глядят?

— Нормально, — отозвался М.Р. — Сделаем.

Но Д.Э. никак не мог смириться с проигрышем.

— Какого дьявола! — возмущался он. — Мы бы никогда не разорились, если бы этот трусливый боров разрешил расклеить афиши поблизости!

— Не знаю, — пробурчал компаньон. — Ты же их все равно втихаря расклеил по остальному городу.

— Так в этом-то и свинство! — взвился Джейк.

Это было его самое больное место.

— Какой же идиот поедет через полгорода, когда кинематографы на каждом углу?

Он потряс для убедительности руками.

— Рядышком бы. Тумба здесь, две рядом с Централ Паркавеню, а еще лучше, все четыре, чтобы со всех сторон. И где экипажи стоят. А еще около «Квакера». И рядом с «Фараоном». «Фараону» мы, конечно, не конкурент. Он нам — да, а мы ему — нет. Но — а вдруг?

— Все бы еще ничего, кабы этот бочонок с фикусом не был такой прижимистый, — в который раз пожаловался Дюк. — А так — второй год работаем с хламом из чулана мистера Свистунофф, который трясется, что кто-нибудь опознает его воскресный сюртук! Я титры устал придумывать! Господи, Боже ты мой, в каком ничтожестве приходится работать!

Джейк позвенел мелочью в кармане.

— Дело ясное, — сказал он. — Последний сеанс — и завтра нас здесь уже не будет.

Он смотрел в окно, что-то там хмурился и вид имел мрачный.

— Сколько, говоришь, у нас наличного капитала?

«Утро парижанки» прошло на ура. Даже лучше, чем «Грабитель в гареме» (из которого, кстати, так убедительно еле унес ноги Д.Э. Саммерс в главной роли). И, пожалуй, лучше, чем «Любовник моей бабушки», в котором блистал Бобби. М.Р. Маллоу, он же Р.Т. Козебродски смотрел и вздыхал. На экране он сам, в роли все того же любовника, стремительно покидал дом дамы своего сердца: вылез из шкафа, в панике стукнулся головой о верхнюю полку, на которой обнаружился коллега, прополз под кроватью, под которую залез один, а к дверям бросились уже двое, спрятался от мужа, который завтракал, ни о чем не подозревая, за спинкой его же собственного кресла — увидел торчащие из-под занавески мужские полуботинки, кинулся в прихожую, где немедленно замер, неестественно согнувшись, рыцарь в средневековых доспехах. Наконец, дверь, счастливое избавление. Вслед приподнял, дружелюбно улыбаясь, подозрительную чужую шляпу Бобби.

Ничтожество. Сплошное ничтожество. Сколько Джейка ни переодевай, как ни надвигай на лицо шляпу и спиной не поворачивай, все равно заметно. Особенно с тех пор, как дела пошли так себе и Свистунофф отказался от ролей. Его душили страсти: с одной стороны, хотелось славы, с другой — эта же душа трепетала, как студень, от страха, что узнают братья по вере. Китти, конечно, помогает время от времени по доброте душевной, так у нее то времени нет, то настроения. Бесплатная помощь — она и есть бесплатная. Джорджи — отличная девчонка, настоящий друг, работает за обед и не портит людям нервы, только актриса из нее, как из ночного горшка яхта. Да и Бобби уже примелькался. И вообще…

— Ничтожество. Сплошное ничтожество! — шептал М.Р. себе под нос, терзая зубами поля шляпы. — Завтра же утром нас здесь не будет!

— Не завтра, — тихо сказал Д.Э. Саммерс, нагнувшись к его уху. — Сегодня. Пока наш трепетный делатель добрых дел не прибежал.

Дюк повернулся к нему.

— Афиша? — сиротским голосом спросил он. — Афиша, да? Я на тумбу сегодня, кажется, внимания не обратил.

— Должны же мы заплатить нашей дуре на кассе, Джорджи что-нибудь, и вон, механику, — Д.Э. кивнул на длинного, почти как он сам, худого парня с большим носом, большими ногами и руками, как грабли.

Тот крутил ручку проектора. На лице его была отрешенность.

— Мелочь, — продолжал Джейк, — но хотя бы поделимся. Парень два года на нас горбатится, хоть бы слово сказал. Вот где христианская добродетель: великомученик, слов нет.

Джейк помолчал и добавил:

— Зато у него дело по душе.

Дюк долго, сочувственно смотрел на механика. Потом спросил:

— А тапер?

Шустрый чернокожий лихо отбивал матчиш по расстроенным клавишам рояля, поворачиваясь иногда, чтобы стрельнуть в публику улыбкой. Зубы у него были белые, как клавиши инструмента, лоснящая коричневая рожа — счастливая, глаза — блестящие, — в общем, заведение не могло желать лучшего. Рояль, «Cтейнвей миниатюр», купили почти новый, семьсот долларов. М.Р. сам выбирал.

— Этот пострадает меньше всех, — ответил Джейк, напряженно о чем-то размышляя. — Он днем и после нас в ресторанах играет, а утром, кажется, еще и уроки дает.

Но все-таки повернулся к компаньону. М.Р. грыз ногти.

— Ну что ты хочешь, чтобы я сделал? — шепотом закричал Джейк. — Всем по пять центов раздал? Ты бы лучше подумал, куда мы сами денемся!

— Ерунда, в соседний город — и хватит. Ты бы лучше подумал, чем заниматься будем!

— Чем заниматься, я пока не знаю, — медленно проговорил Д.Э, — но только сматываться нужно чем дальше, тем лучше.

М.Р. выкатил глаза, почти заткнув за пояс тапера.

— Почему? — почти просвистел он.

— Потому.

Д.Э. потер веко — у него дергался глаз.

— Потому, сэр, что община, — шепот его сделался зверским. — Этих молокан кучка здесь, кучка во Фриско, кучка где-то еще. Передадут наше описание — и привет. Свистунофф не зря дергается: мало, что сам засветился, там же три тысячи семьсот баксов общинных денег потрачено! Наш с ним договор теперь черта с два скроешь: это его единственная возможность хоть как-то оправдаться. Обманули, подставили, не ведал, во что втянули, не знал, хотел, как лучше — понимаешь?

М.Р. почувствовал, как холодеют ноги.

— Но подожди! — бормотал он. — Мы же по закону банкроты! Со всеми бумагами! Имущество описано!

Р.Т. Козебродски хотелось все же подвергнуться законным, а не каким-нибудь иным процедурам.

— Вот это ты им и объясни, — сказал Д.Э. Саммерс — Сможешь?

Глава тридцать девятая и последняя Object d’art

Этого могло не быть. Если бы только двое джентльменов не воспользовались приглашением Джорджи пожить немного в доме ее бабушки. Дюк еще, когда бумажку с адресом «Сан-Хосе, …» увидел, не хотел.