Пять баксов для доктора Брауна

Компаньоны похлопали глазами, исподтишка косясь друг на друга.

– И что? – не выдержал паузу Дюк. – Напечатали, а дальше?

– Сие значительное событие, – незнакомец поднял руку, словно в рассеянности сгибая и разгибая пальцы, – было отмечено квартирной хозяйкой и двумя-тремя приятелями поэта. После этого поэт осознал свое ничтожество и закаялся заниматься чепухой.

– Почему чепухой? – нахмурил черные брови Дюк.

– Я часто задавал себе этот вопрос, – незнакомец пошмыгал носом, пощипал бородку. – Видишь ли, морячок, человек – существо тщеславное. Я хотел, чтобы мир меня услышал. Но он не услышал. Миру не нужны возвышенные души. Возвышенность души есть излишество. Если хотите, род болезни.

– Праздная выдумка изнеженного ума? – съехидничал Джейк.

– Да, – кивнул незнакомец. – Что-то вроде. Да, ум, который обнаруживает стремление к фантазиям есть ум праздный, незанятый.

– И чем же, вы считаете, он должен быть занят? – заинтригованно поинтересовался искатель приключений.

Бывший поэт пожал плечами.

– Выполнять свое естественное назначение: бороться за выживание тела. Взгляните на наше общество: оно больно насквозь. Больно бездельниками, которые пытаются бороться со скукой, выдумывая несуществующие потребности.

– Это какие? – с некоторым подозрением спросил Д.Э.

– Да почти все, – махнул рукой незнакомец. – Начиная со стихов и заканчивая всеми этими бессмысленными штуками вроде телефонного аппарата, «волшебных фонарей» и даже, да простит меня Бог, беспроволочного телеграфа.

Дюк склонил голову набок.

– Чем, интересно, вам телефон с телеграфом не угодили? Полезные же вещи!

– Полезные... – незнакомец пожевал губами. – Да, может быть. Но можно ли сравнивать эту пользу с тем вредом, который приносят устройства, позволяющие нам обходиться только голосом или краткой запиской?

– Хм, – сказал Джейк, – а, например, арифмометр?

– Тоже ерунда, – улыбнулся незнакомец. – Это устройство облегчает работу человеческого ума. Последний, имея потребность в работе и теряя возможность удовлетворить ее, ржавеет, чахнет, и, наконец, делается бессильным и слабым.

– А часы? – спросил М.Р. уже просто из интереса.

– На редкость бесполезная вещь, – немедленно ответил незнакомец. – Мы выдумали время, чтобы спешить, тем самым пытаясь уверить себя в собственной значимости.

– Я, кажется, понял, – покивал Дюк. – Ну, а что же тогда имеет смысл?

Незнакомец рассмеялся.

– Вот этот вопрос мне нравится, морячок. Очень нравится.

Он оглядел, прищурившись, обоих компаньонов.

– Смысл, говоришь. Да ничего его не имеет. Все суета. Все, за что мы так цепляемся, есть не более, чем привычки, выдуманные искусственно человеком с единственной целью чем-то занять свое бесполезное существование. Настоящая жизнь вот, – он кивнул на веселящихся моряков. – Вот это она и есть. Во всей своей красе.

Двое джентльменов оценили настоящую жизнь во всей своей красе и повернулись опять к философу.

– И вам она нравится? – поинтересовался Джейк.

Незнакомец снова рассмеялся.

– Нравится? Это бессмысленное слово. Законам мироздания безразлично, нравятся они нам или нет. Они просто существуют.

Д.Э. страшно хотелось возразить, но он не мог придумать, как.

– Слушайте, – произнес вдруг Дюк, – а что же ваши стихи? Ну хорошо, они не стали известны, но зачем-то вы их писали? Хотели что-то сказать, или что-то спросить, ведь так?

– Я был грешен тщеславием, – улыбка философа потеряла толику веселости.

– Ну, не знаю, – нерешительно сказал М.Р. – Всегда думал, что стихи пишут, как бы это сказать, по зову сердца. И потом, их ведь напечатали? Значит, кому-то они уже понравились.

– Ну, этого было недостаточно! – незнакомец расхохотался. – Сначала я жаждал вознестись на вершины славы, затмить собой солнце, покорить умы человечества, и тому подобный треск. А потом понял одну штуку. Даже стань я знаменит как Сьюкинсон, как Блейк, как Лонгфелло, даже как Байрон – для меня ничего бы не изменилось.

– Кто это – Сьюкинсон? – спросил Дюк.

– Очень известная персона в том городе, где я имел несчастье родиться. Это неважно, морячок. Важно, что все суета: слава, деньги, твои собственные мысли...

– Слава – вещь неплохая, – заметил Джейк. – Почему бы и не мечтать о ней? Что в этом такого?

– Слава – вещь бессмысленная, – парировал незнакомец. – Она ничего не дает ни нашему уму, ни нашему сердцу.

– А деньги? – Джейк откусил заусенец на большом пальце. – На деньги можно много всякого интересного сделать.

– Да, много всякой чепухи можно сделать на деньги, – парировал незнакомец.

– А что, – не отставал Д.Э., – больше вы ни о чем не мечтали? Только об этом?

– Что ты меня все время перебиваешь, болтливый морячок? – незнакомец насмешливо дернул бородкой. – Об этом ведь и речь: подступись к любой мечте, поверти ее в руках, рассмотри как следует, и ты увидишь...

– Что все не имеет никакого смысла, – заключил Джейк.

Когда по улице покойника везутТы думаешь, увы, и мне придет капутУкроют саваном и глубоко зароютИ стану я червям едою и норою.

– Вот именно, – улыбаясь, подтвердил незнакомец.

Съедят и выплюнут мое они нутро.

Искатель приключений сделал скорбно-зловещее лицо, выразительно продемонстрировав, как пожирает и выплевывает чей-то труп. М.Р. тут же последовал его примеру и оба замогильно закончили:

И станут шастать взад-вперед – хо-хо, хо-хо, хо-хо!

Незнакомец хранил свою философскую улыбку.

– Знаете, сэр, -Д.Э. встал, засунул было руки в карманы, но покачнулся под скрип переборки и был вынужден принять менее независимый вид, – у нас тут небольшое дельце, так что...

– Понимаю, морячок, – усмехнулся неизвестный. – Не бойся, я не спешу.

Он поудобнее устроился на койке Д.Э., прислонившись спиной к стене.

М.Р., вставший рядом с компаньоном, прочистил горло.

– Мда, – сказал он. – Кхм. Ага.

И двое джентльменов торопливо покинули кубрик.

– Черт, холодно, – Джейк потер перчаткой покрасневший нос.

– Ага, – сказал компаньон, пряча лицо в шарф по самые глаза.

«Матильда» лавировала между льдами. У носа судна желтела, пенясь, вода.