Пять дней в Париже

– Я встречал их в Париже, – ответил Питер, боясь сказать больше, как будто по тону его голоса она могла догадаться обо всем или – хуже того – увидеть, что он плачет.

– Говорят, она очень странная. А он, я слышала, собирается баллотироваться в президенты, – сказала Кэти через кухонную дверь.

Питер не ответил. Он как можно тише прошел наверх и уже набирал номер больницы из их спальни.

Но медсестры из Аддисон-Джилберт не сказали ему ничего нового. Он представился близким другом семьи, а в ответ услышал то же самое, что говорили в новостях. Она была в коме и так и не пришла в сознание. «И как долго это может продолжаться?» – спросил Питер, желая засыпать их вопросами, которых не мог задать. Не повредится ли она в рассудке? Не может ли умереть? Увидит ли он ее еще когда-нибудь? Сердце его рвалось к ней, но он не мог позволить себе выплеснуть свои эмоции. Все, что ему оставалось, – это лежать на кровати и вспоминать.

– Что с тобой? – спросила Кэти, которая поднялась наверх в поисках чего-то и с удивлением обнаружила, что он лежит на кровати. В последние несколько дней – да практически все лето – он вел себя странно. И ее отец тоже. Насколько она могла судить, «Викотек» губительно действовал на них обоих, и Кейт злилась, что они вообще взялись за это дело. Препарат не стоил той цены, которую они за него платили. Когда Кэти еще раз взглянула на своего мужа, ей показалось, что у него влажные глаза. Она понятия не имела, что с ним происходит. – Ты не заболел? – обеспокоенно переспросила она, кладя руку ему на лоб. Но температуры у него не было.

– Все в порядке, – сказал он, снова испытывая чувство вины. Но состояние Оливии настолько пугало его, что мысли у него путались. Даже если он никогда больше ее не увидит, мир без ее нежного лица и глаз, которые всегда напоминали ему коричневый бархат, сильно изменится. Ему хотелось подойти к ней, открыть ей глаза и поцеловать. А когда он в следующий раз увидел по телевизору Энди, он почувствовал непреодолимое желание задушить его за то, что он не сидит у постели своей жены. Сенатор говорил о том, что они пережили, о том, как быстро их накрыл шторм, как страшно то, что детей не смогли спасти. И каким-то образом в его речи прозвучало то, что, несмотря на наличие погибших и смертельную опасность, которой подверглась его жена, он все равно вел себя как герой.

Этим вечером Питер все время молчал. Обещанный ураган прошел мимо, и Питер снова позвонил в больницу. Но там ничего не изменилось. Для него и для Дугласов, сидевших в больнице, это был кошмарный уик-энд. Поздно вечером в воскресенье, после того как Кэти пошла спать, он снова позвонил – в четвертый раз за день. Когда медсестра сказала ему те слова, которые он мечтал услышать, его колени задрожали.

– Она пришла в себя, – сказала она, и Питер чувствовал, как слезы подступают к его горлу. – Она поправится.

Питер, повесив трубку, закрыл лицо руками и разрыдался. Он был в одиночестве и мог себе позволить выплеснуть наружу свои чувства. В последние два дня он ни о чем другом просто не мог думать. Не будучи в состоянии даже передать ей что-нибудь, Питер все время думал о ней и молился. К удивлению Кейт, воскресным утром он даже пошел в церковь.

– Я не знаю, что с ним произошло, – сказала она отцу во время вечернего телефонного разговора. – Клянусь тебе, это все твой «Викотек»! Я начинаю ненавидеть эту затею. Он от этого сходит с ума, а я зверею.

–г Ничего, выберется, – ответил Фрэнк. – Как только препарат будет выпущен на рынок, нам всем станет лучше.

Но Кейт больше не была в этом уверена. Она очень болезненно воспринимала их споры по этому поводу.

На следующее утро Питер снова позвонил в больницу, но ему не дали с ней поговорить. Он продолжал представляться выдуманными именами: на этот раз назвался ее двоюродным братом из Бостона. Ей даже нельзя было послать зашифрованную записку, потому что он понятия не имел, в чьи руки она попадет. Но Оливия была жива и поправлялась. На пресс-конференции ее муж сказал, что ей крайне повезло и через несколько дней она вернется домой. Этим же утром он намеревался улететь на западное побережье. Его предвыборная поездка продолжалась, и Оливия выбыла из нее лишь на время.

Когда Питер вернулся в гостиную, по телевизору как раз показывали похороны жены и детей Эдвина. Потрясенный беспардонностью журналистов и телерепортеров, проникших на это скорбное мероприятие, Питер с облегчением увидел, что Оливии там нет. Он знал, что она бы не вынесла этого, – похороны ассоциировались у нее со смертью своего собственного ребенка. Но здесь были ее родители, Эдвин, который едва держался на ногах от горя, и, конечно же, Энди, обнимавший своего зятя. Это было известное политическое семейство, и представители всевозможных газет и телеканалов снимали их с почтительного расстояния.

Оливия смотрела похороны в своей реанимационной палате и плакала навзрыд. Медсестры пытались уговорить ее выключить телевизор, но она настояла на своем. Это была ее семья, и если она и не могла присутствовать на похоронах, то по крайней мере должна была это видеть.

Чуть позже Энди дал краткое интервью, в котором говорил о той храбрости, которую они все проявили, и том героизме, который проявил лично он. Оливии захотелось его убить.

После того как похороны закончились, он даже не позвонил ей, чтобы сообщить, как Эдвин. Оливия позвонила домой и поговорила с отцом, который показался ей пьяным и сказал, что матери пришлось принять снотворное. Это было ужасное время для всех, и Оливия жалела, что сама не погибла вместо несчастных детей и беременной жены Эдвина – хотя об этой беременности никто пока не знал. Оливия считала, что жить ей незачем. Она вела пустое существование, как игрушка в руках эгоиста. Если бы она умерла, всем было бы наплевать, кроме, пожалуй, ее родителей. Потом она вспомнила о Питере и о тех часах, которые они провели вместе. Ей очень захотелось его увидеть, но он, подобно другим людям, которых она когда-то любила, стал теперь для нее частью прошлого, и включить его в настоящее или будущее было невозможно.

Выключив телевизор, она откинулась на подушки и заплакала, размышляя о том, насколько тщетна жизнь. Ее племянник и племянница погибли, ее невестка, ее собственный ребенок… брат Энди – Том. Столько хороших людей! Невозможно было понять, почему одни погибают, а другие остаются.

– Как дела, миссис Тэтчер? – ласково спросила одна из сестер, увидев, что она плачет.

Все вокруг замечали, насколько она несчастна. Вся ее семья уехала в Бостон на похороны, и к ней никто не приходил. Внезапно медсестра, очень жалевшая ее, вспомнила одну вещь:

– После того как вас сюда привезли, кто-то регулярно звонит вам через каждые несколько часов. Это мужчина. Он говорит, что он ваш старый друг, – сестра улыбнулась, – а сегодня утром сказал, что он ваш двоюродный брат. Но я уверена, что это один и тот же человек. Он не представился, но мне кажется, что его очень беспокоит ваша судьба.

Не колеблясь ни минуты, Оливия поняла, что это Питер. Кто еще мог ей названивать, боясь оставить свое имя? Должно быть, он. Оливия подняла полные тоски глаза и посмотрела на сиделку:

– В следующий раз я хотела бы с ним поговорить. – Покрытая чудовищными ссадинами от обломков шлюпки, она была похожа на побитого ребенка. Это было ужасное приключение, и Оливия уже дала себе клятву, что больше никогда не выйдет в океан.

– Я соединю вас, если он еще раз позвонит, – пообещала сестра и вышла.

Но когда Питер позвонил на следующее утро, больная спала, а после этого на дежурство заступила другая сестра.

Оливия лежала в постели и постоянно думала о нем, спрашивая себя, как он, что случилось с «Викотеком» и слушаниями ФДА. У нее не было никакой возможности узнать о его жизни; кроме того, расставаясь в Париже, они договорились не пытаться связываться друг с другом. Но теперь это казалось ей трудным. Особенно здесь, в больнице. Ей нужно было о стольком подумать, и в жизни ее появилось столько ненавистного. Она пообещала Энди не бросать его, но придерживаться этого обещания стоило ей чудовищных усилий. Теперь же она могла думать только об одном – насколько краткой, непредсказуемой и драгоценной была жизнь. Она продала свою душу на пять лет, которые постепенно начинали казаться ей вечностью. Оставалось надеяться лишь на то, что Энди проиграет выборы. Она знала, что не переживет положения первой леди. Жена президента не может просто так исчезнуть. В течение следующих пяти лет ей придется нести бремя, которое ляжет на ее плечи.