Пять экспонатов из музея уголовного розыска

Гудден очень хотел помочь нам отыскать следы Янтарной комнаты, но это ему оказалось не под силу. Зато с его помощью удалось, кажется, прояснить кое-что другое…

Я понял, что повествование Василия Петровича достигло кульминационной точки. Это чувствовалось и по голосу и по выражению лица рассказчика.

–  С Усольцевым, - продолжал Белов, - мы в то время встречались только на работе, поэтому меня несколько удивил его неожиданный приезд ко мне на квартиру. Ещё более меня удивил вопрос, который он мне задал - что я знаю об обстоятельствах самоубийства Людовика II Баварского?

Не могу сказать, чтобы меня когда-либо интересовала биография злосчастного короля. Однако я знал, что Людовик утопился в озере у своего замка Берг, из которого последние годы он почти никуда не выезжал, ведя крайне уединенный образ жизни.

–  Всё?
– спросил Усольцев, когда я ему выложил свои сведения.

–  Всё.

–  А про профессора Гуддена, который пытался удержать короля от самоубийства и утонул вместе с ним, вам известно?

–  Нет, неизвестно.

–  А то, что ваш коллега Георг Гудден приходится тому профессору внучатым племянником?

–  Тоже неизвестно, - разозлился я.
– И вообще, какое все это имеет ко мне отношение?

–  Самое прямое, - сказал Усольцев и рассказал мне о своем разговоре с Георгом Гудденом, во время которого выяснилось некое сенсационное обстоятельство.

Оказалось, что во время их беседы Гудден упомянул, что, по семейным преданиям, когда труп короля вытащили из воды, в его сведенной руке обнаружили «детскую механическую игрушку в виде зеленого попугая». Попугай был величиной со спичечный коробок, с растопыренными крылышками и хохолком на голове…

–  Представляете?
– спросил меня Белов.

Мне казалось, что, наслушавшись рассказов Василия Петровича, я совсем отвык удивляться. Выяснилось, что нет, не отвык. Упоминание о попугае ошеломило меня.

–  Вы думаете…

–  Вот именно, - подтвердил он, не дослушав меня до конца.
– Георг Гудден весьма подробно описал «детскую механическую игрушку». Это была точная копия птички на часах Штернберга и Кулибина «Говорящий попугай».

–  Вы хотите сказать, что человек, который убил и ограбил Мецнера, возможно, действовал по повелению Людовика II?

–  Во всяком случае, не исключаю этого.

–  Но зачем королю Баварии могли потребоваться эти часы?

–  Представления не имею.

–  Он же не был сумасшедшим!

–  Был.

–  Что - был?

–  Сумасшедшим был, - сказал Василий Петрович.

На какое-то время я потерял дар речи.

–  Это факт, подтвержденный заключением психиатров. Он был параноиком. Баварией, по меньшей мере шесть лет, правил безнадежно сумасшедший.

–  И никто не заподозрил неладного?

–  Разумеется. Да и кого это интересовало? Есть король? Есть. Ну и слава богу! Кабинет министров насторожился лишь тогда, когда король потребовал на своё содержание дополнительных денег, хотя, с моей точки зрения, это было единственное разумное, что он сделал.

Живя в одном из своих роскошных горных замков и окруженный придворными и стражей, король воображал себя то Лоэнгрином, то горным духом, то рыцарем Тристаном. Но кем бы он ни был в ту или иную минуту (Вагнером, Наполеоном, Рембрандтом или Марией-Антуанеттой), он постоянно разрабатывал планы пополнения королевской казны.

Для займа в 26 миллионов марок Людовик тайно посылал своих агентов в Бразилию, Константинополь и Тегеран. В случае неудачи с займом король распорядился найти и завербовать подходящих людей для ограбления банков во Франкфурте, Штутгарте, Берлине и Париже.

Кроме того, в разные страны им было отправлено четверо придворных. Каждому из них предписывалось раздобыть любыми способами и привезти ему по двадцать миллионов. Вот почему вполне возможно, что одним из этих четверых и был человек, выдававший себя за придворного часовщика Генриха Вольфа. Как-никак, а имущество Мецнера оценивалось в солидную сумму.

Что же касается часов Штернберга и Кулибина, то должен сказать, что Людовик, несмотря на свое сумасшествие, умел ценить прекрасное. А что может быть прекрасней старинных часов, сделанных золотыми руками мастера?!

–  Ну хорошо, - сказал я.
– Допустим, «Говорящий попугай» действительно оказался в Баварии. Но астрономические часы Кулибина, которые принадлежали Обнинскому? Какие основания полагать, что они разделили участь «Говорящего попугая»?

–  Пожалуй, никаких, - раздумчиво сказал Василий Петрович.
– Вполне возможно, что убийца не обратил на эти часы никакого внимания, и их в суматохе присвоил кто-то из агентов сыскной полиции. Не исключено также, что, покидая Россию, преступник продал их кому-либо из любителей. Да мало ли что ещё?

–  Значит, надежда отыскать кулибинские часы ещё не потеряна?

–  Конечно, нет. Может быть, сейчас, когда мы с вами беседуем, кто-то в Москве, Горьком или Ленинграде уже пишет письмо, подобное тому, какое получила в 1853 году редакция «Москвитянина»: «Если угодно редакции прислать освидетельствовать… то я очень рад буду, что диковинное произведение нашего русского механика, стоившее ему много труда и соображений, не погибнет в реке неизвестности. Жительство имею…» Всё может быть, голубчик! Но как бы то ни было, а кое-что вы уже отыскали…

–  Что вы имеете в виду?
– спросил я.

–  Как что? Повесть-легенду о волхве Бомелии, его волшебных часах, Иоанне Васильевиче Грозном, нижегородском купце Михаиле Костромине и выдающемся механике-самоучке, часовщике-кудеснике Иване Петровиче Кулибине, память о котором живёт в России и по сей день…

«Так, так, так, так», - подтвердили сказанное Василием Петровичем висящие на стене голубые ходики в виде избушки.

Экспонат № 5

В этом году осень была ранняя. Шёл унылый дождь. Даже не верилось, что всего месяц. назад, когда Василий Петрович уезжал на юг, в скверах и парках вовсю щебетали воробьи, а над городом в ярко-голубом небе красовалось румяное солнце.

В подъезде дома, где жил Белов, пахло вареной капустой, прогорклым постным маслом, рыбой и керосином. Это свидетельствовало о том, что за время отсутствия Василия Петровича здесь ничего не изменилось: соседи слева по-прежнему готовили к обеду щи, а те, что справа, жарили на керосинке рыбу.