Пять лет спустя или вторая любовь д'Артаньяна
Шрифт:
А во дворце тоже шли приготовления, но к другому событию: завтрашней Большой королевской охоте. Главный ловчий и целая свита подчиненных ему слуг, ловчих, псарей седлали коней, собираясь выехать в Венсенский лес, где егеря уже выследили семейство кабанов.
Входя в кордегардию, д'Артаньян заметил, что двое альгвазилов провели по двору мужчину в цепях и передали его с рук на руки дежурному офицеру швейцарской стражи. Д'Артаньян из-за своей нелюбви к швейцарцам не стал ни о чем спрашивать офицера, но позже, окольным путем узнал, что заключенного приводили в Лувр из городской тюрьмы Шатла по
Людовик стоял у окна и, как только Дюпон вышел, бесшумно прикрыв за собой дверь, сказал д' Артаньяну:
— Сегодня меня разбудил стук молотков… В нем слышится что-то зловещее, вы не находите?
— Простите ваше величество, но я не стал бы так драматизировать грубую плотницкую работу, тем более, что завтра на возводимом ими эшафоте будут казнить не самое мадемуазель, а видимость ее! — лейтенант позволил себе улыбнуться изящной, как ему показалось формулировке. — А нас завтра в Венсенском лесу ждут куда более приятные звуки охотничьего рожка.
— Если это шутка, лейтенант, то весьма неудачная, — мрачно заметил король.
— Еще раз прошу прощения, сир. Я сказал это из лучших побуждений.
Король подошел к письменному столу, взял из пучка заточенных перьев одно, провел по выбритой щеке пушистым кончиком, взглянул задумчиво на мушкетера, положил перо рядом с заготовленным пучком, сказал, не оборачиваясь:
— Этой ночью я понял, что в истории с письмами моей матери кардинал показал свое истинное лицо. Безжалостное и мрачное, как испанская инквизиция.
"Много же тебе времени понадобилось, — подумал д'Артаньян, — чтобы осознать то, что знают все мушкетеры"
— Если он выудит из этих писем нечто большее, чем ему необходимо было для осуждения Фаржи…
— Чего же больше, сир? — д'Артаньян позволил себе прикинуться непонимающим, что он часть делал, желая подтолкнуть собеседника к откровенности.
— Доказательства ее предательства или то, что можно выдать за доказательства, — король опять умолк.
— Тогда что, ваше величество?
— Он вынесет дело моей матери на Королевский совет… Он ни перед чем не остановится в своей ненависти…
Д'Артаньян промолчал, обдумывая слова короля, который впервые был так откровенен с ним.
А Людовик неожиданно сменил тему разговора.
— Я потребовал протоколы допроса стражников, охранявших мадемуазель де Фаржи в ее доме. Они меня так заинтересовали, что я приказал доставить одного из них сюда…
Лейтенант вспомнил двух альгвазилов, заключенного в цепях, переданного швейцарцам, и к нему вернулось беспокойство, возникшее утром при виде этой сценки. Он не понимал своего повелителя.
— Я побеседовал с ним. — Людовик отошел от письменного стола и приблизился к мушкетеру. — Вы знаете, как он описал мне освободителей?
— Вы хотели сказать похитителей, сир, — осмелился поправить короля мушкетер.
— Я сказал то, что хотел!
— Конечно, сир…
— Один высокий, мощный, светловолосый, такой крупный, что карнавальная маска не могла
закрыть его круглое мясистое лицо. А другой среднего роста, гибкий, худощавый. Маска и гасконский берет сидели на нем идеально… Он произнес несколько слов, и часовой клянется, что различил легкий гасконский акцент.— В Париже много гасконцев, сир.
— А всего нападающих было семеро: четверо господ и, как я догадываюсь, трое слуг. Еще один, вероятно, охранял лошадей… Но более всего меня заинтересовало то обстоятельство, что крупный светловолосый силач беспрекословно подчинялся тому, кто был с гасконским акцентом…
— Так часто бывает, сир, что крупные люди подчиняются невысоким. Вот, кардинал, — высокий, но подчиняется вам. А мы с вами оба среднего роста…
— Замолчите, д'Артаньян! Вы — хитрая гасконская бестия, но я тоже наполовину гасконец, и не со мной вам хитрить! Вас было четверо! Четверо! Вас всегда четверо — вы, Портос, Атос и Арамис! И с вами слуги. Вы можете дать мне слово дворянина, что я ошибся?
— Не могу, ваше величество, — сказал лейтенант, а сам подумал, что, к счастью, идиот-охранник принял Рошфора за слугу.
Король удовлетворенно улыбнулся.
— Мсье Портос сейчас в Лувре?
— Нет, сир.
— Жаль. Я хотел бы сказать, что горжусь им.
Видимо, у лейтенанта был такой дурацкий вид, что король расхохотался.
— И теми двумя — Атосом и Арамисом. И вами, конечно, черт бы вас побрал, д'Артаньян!
— Всегда ваш покорный слуга! — только и нашелся что сказать д'Артаньян.
— Мне искренне жаль, что ваших друзей нет в Лувре. У меня есть для вас… — король на мгновение умолк. — Назовем это просьбой.
— Мы к вашим услугам, сир!
— Я пришел к выводу, что моей матери было бы полезно для здоровья покинуть Компьен и погостить у одного из ее многочисленных родственников. Может быть, даже у дочери… Хотя нет, это было бы слишком… Скорее в Брюсселе… Вы согласны со мной?
— Означает ли это, что вы, ваше величество, хотели бы, чтобы я и мои друзья помогли ее величеству королеве-матери поехать в Брюссель? — очень осторожно позволил себе высказать предположение д'Артаньян.
— Да, лейтенант.
— Но четверо, ваше величество, в наше беспокойное время слишком мало для охраны ее королевского величества, — осторожно заметил д'Артаньян, в надежде получить более определенные указания..
— У вас есть еще четверо слуг, насколько я помню, — усмехнулся король. — Надежные люди.
— Другими словами, швейцарская охрана королевы-матери, поставленная кардиналом у замка, ничего не должна знать о поездке ее величества? — решился назвать все своими именами лейтенант.
— Вы действительно хитрая бестия, д'Артаньян, — сказал король и словно для того, чтобы поставить все точки над "i", добавил: — Но прежде вы должны показаться утром на большой охоте, чтобы вас все видели, всех четверых!
— Я понял, сир.
— Вам понадобятся деньги, а я не хочу ставить в известность своего казначея. Вот, возьмите и обратите в деньги, — с этими словами Людовик снял с руки перстень с крупным изумрудом и отдал мушкетеру.
— "Все повторяется, — подумал тот, принимая перстень. — Только в прошлый раз это было кольцо с бриллиантом…"