Пять лет

Я села и натянула одеяло до самого подбородка, а потом закрыла пунцовое лицо руками, не находя сил унять нервную дрожь. Конечно, я выпивала и раньше... Но такое поведение вообще не вписывалось в мой характер! Никогда, ни при каких обстоятельствах я не вела себя подобным образом. К тому же вчера я и не была настолько пьяной, ведь даже похмелья не чувствую!

–  Лена... Лен, ты не кипишуй... - раздался сбоку его голос.

Я заторможенно повернула голову. Его тело, как и мое, было прикрыто одним лишь одеялом. Это что у него на шее, засос? Кошмарный сон...

–  Какая я тебе Лена?! - я чуть не захлебнулась собственным раздражением.

Он иронично изогнул бровь и повторил тем же спокойным тоном:

–  Елена Александровна, вы не кипишуйте.

Хотелось орать, рвать на себе волосы, забиться в угол и расплакаться, расцарапать ему лицо. Но вместо всего этого, я сцепила зубы и попыталась взять себя в руки. Насколько это вообще возможно в подобной ситуации.

– Я... - сказала, когда смогла выровнять дыхание. - Я вообще не понимаю, почему так произошло.

Краем глаза я видела, что он так и продолжал лежать на спине, подложив под голову руку, не меняя позы.

– Они мне что-то подсыпали в пиво, - прокомментировал в потолок.

От удивления я на секунду перевела взгляд на его лицо и тут же снова отвернулась.

– Точно, - тем же ровным голосом продолжил Дима и после секундной паузы уже громче: - Вы только не подумайте ничего! Я сам только сейчас допер. И почему я не заподозрил ничего такого, когда Никита мне с хитрой рожей тот стаканчик всучил... А на алкоголь подействовало... так сказать, по полной программе.

До меня дошел весь смысл сказанного, но это вызвало только новый приток ярости:

– Вы тут что, дебилы малолетние, постоянно так развлекаетесь?!

В тоне его голоса мой гнев не находил ни малейшего отголоска:

– А вы думали, мы по выходным Анну Каренину обсуждаем? Всяко бывает. Поржать над другом - святое дело. А я, лох, уже второй раз на это попадаюсь.

– Да неужели? И как же это было в первый раз? - язвительность - самая продуктивная форма злости.

Он засмеялся тихо, и я снова мельком взглянула на него, успев отметить, что улыбаясь, он прижимает кончик языка к правому клыку. Никогда раньше не замечала за ним такой привычки.

– В первый раз пять часов подряд дрочил в ванной. Вчера все прошло явно лучше.

Я на пару секунд закрыла глаза, преодолевая поочередно приступы злости, а потом стыда.

–  Ты... - я никак не могла заставить себя назвать его по имени. - Я выпила все твое пиво! Ты сделал малюсенький глоточек! Ты-то с чего сорвался?

–  Елена Александровна, - голос стал уж совсем неуместно мягким. - Вы думаете, что в моем возрасте нужны возбудители, чтобы сорваться? - очевидно, он просто издевался.

Хотя, если заставить себя задуматься, его-то винить, действительно, не за что. Я сама должна была думать, а не полагаться на его подростковые гормоны.

–  Едрить, как стыдно! Позорище... Какое позорище... Меня в тюрьму надо...
– провыла я, не сумев совладать с очередным приступом паники.

–  Это вы сейчас Достоевского процитировали? Монолог Раскольникова?
– он насмешливо поймал мой яростный взгляд и тут же попытался успокоить: - Ну, перестаньте уже. Не грузитесь, с каждым может случиться.

Конечно, он не способен понять постигшую меня трагедию. Я качалась из стороны в сторону, погрузив пальцы в волосы. Он долго наблюдал за моими терзаниями и вдруг спросил:

–  Вы так расстроены, потому что у вас есть кто-то? И получается, вы ему изменили?

Я отрицательно покачала головой.

–  А наши девчонки говорили, что вы встречаетесь с Игорем Санычем. Они вроде даже видели вас вместе, - в его голосе слышалась спокойная задумчивость.

–  Не-е, - ответила я. - Он вообще гей.

– Да ладно! - Дима аж присел.

Я слегка улыбнулась от такой реакции. И только теперь до меня дошло, что он успешно меня отвлек от погружения в себя.

– Об этом никому не говори! - и тут же исправилась: - Ни о чем никому не говори!

–  Хорошо. Пусть наши девочки продолжают лить слезы по брутальному физруку, - он рассмеялся, но снова взглянув на меня, успокоился. - Да правда, хватит уже себя корить. И не посадят вас, потому что я совершеннолетний.

Не посадят?! Если это его успокоительная стратегия, то она больше похожа на открытую насмешку!

–  Заткнись, - буркнула я.

Но он никак не унимался:

–  Да я серьезно. Авария в шестом классе, я поэтому год пропустил, - он вытащил ногу из-под одеяла и продемонстрировал огромный красный шрам на бедре. Я судорожно сглотнула, потому что уже видела это... ночью.

А сейчас лицезреть его голое бедро мне нужно меньше всего на свете! В который раз резко отвернулась, на глаза так и пытались навернуться слезы отчаянья. Почувствовав осторожное прикосновение к руке, дернулась от неожиданности.

–  Елена. Александровна, - отчетливо и впервые с едва уловимым раздражением произнес он. - Ничего. Страшного. Не. Произошло.

Мне хотелось выть от безысходности, но истерику пора было заканчивать, поэтому я почти решительно взглянула на него. Но увидев, что он подкуривает сигарету, спросила неожиданно для самой себя:

–  Ты куришь?

Он рассмеялся, запрокинув голову.

–  Да вы, наверное, в ужасе, что узнали обо мне такое!

И правда, по сравнению с остальным - мелочь. Я узнала о нем такое, что без краски на лице и вспомнить не смогу. И о себе тоже узнала немало.

–  Давай и мне тогда, - он с понимающей улыбкой протянул сигарету, потом щелкнул зажигалкой.

Мы сидели рядом, не касаясь друг друга, опершись на спинку кровати и молча курили, сбрасывая пепел в тот самый пластмассовый стаканчик. Сигаретный дым без привычки казался отвратительным, но зато это отвлекало.

Вдруг Дима нарушил молчание задумчивым:

–  Надеюсь, это не обязует меня теперь жениться?

Видимо, он решил, что я уже полностью готова к издевкам.

–  Придурок, - отозвалась я, но уже без прошлой ярости. - Мне как-то надо выбираться отсюда.