Пять ликов богини

Когда Зевана скрывается в переходе, я сажусь с робокопами в фургонетку. Она плавно выкатывается с парковочного места, встаёт на путь и движется в сторону морга. Ежели память меня не подводит, находится он в самом низу города, на первом уровне, пятый северный блок.

Фургонетка скользит по рельсам бесшумно, выезжает в город, и мне открываются блоки нашего трёхуровневого гигадома. Здесь, на самом верху, ввысь вздымаются башни с остроконечными шпилями, а на тимпанах их треугольных фронтонов вырезаны из камня герои русского былинного эпоса: богатыри, князья, колдуны и прекрасные девицы. Из фасадов, облицованных крупной разноцветной стеклянной мозаикой, выпирают пилястры без каннелюр, из капителей которых словно пытаются вырваться медведи, ястребы и волки. Мы проезжаем под полукруглой аркой, чей архивольт украшают стилизованные под хохлому цветы, листья, травинки и ягоды. Вот впереди блок с полукруглым эркером на углу, второй этаж которого обрамляет небольшой балкончик, огороженный балюстрадой с многоугольными балясинами. На плоских многоступенчатых крышах виднеются небольшие сады с газоном и невысокими кустарниками. Но фургонетка потихоньку спускается вниз, и здесь уже мимо проносятся большие витражные окна со стрельчатыми сводами, позолоченная лепнина прямиком из времён елизаветинского барокко и фризы, на которых люди сеют поля, строят дома и работают на заводах. Иногда примечаю неоновую вывеску кафе, клуба или магазина. Мне думается, в старину пейзаж за окном был интереснее, если судить по описаниям из древних книжек. Здания разных эпох плотно прилегали друг к другу, разделяемые проездами, переулками и улицами, тут и там города украшали скверы, бульвары и парки — ныне всё исчезло, теперь только эклектичное единообразие гигадома. Интересно, есть ли отдельное слово для ностальгии по временам, в которых ты не жил? Кори сразу же даёт ответ: anemoia. Что ж, стало быть, у меня анемойя. Хорошо, что я не застал войну, но плохо, что она стёрла старый мир, оставив нам лишь города-мегаздания под защитными куполами. Интересно, выветрится ли когда-нибудь радиация снаружи? Вдохнём ли мы чистый и свежий воздух свободы?

Фургонетка спускается ещё ниже и потихоньку, плавно, сбавляет ход. Она окончательно останавливается неподалёку от блока — большой коробки с высокими и узкими окнами в готическом стиле, над входом которой старославянским шрифтом выбито в камне слово «Морг». На фасаде синим мозаичным стеклом выложена цифра пять. Я выползаю наружу, смотрю наверх, вглядываюсь в высокий свод потолка нижнего уровня (совершенно глупо, там ведь просто чернота, скрывающая железобетонную непроницаемость), а после поворачиваюсь к роботам, дабы спросить у них о самом главном.

— Прежде, чем мы войдём внутрь, должен поинтересоваться: сколько соцрейта я получу, ежели обнаружу убийцу-с?

— Если будет подтверждено убийство и вы посодействуете в поимке преступника, то вам будет начислено тридцать тысяч единиц социального рейтинга.

Быстренько прикидываю в уме: так, это значится, девятьсот пятьдесят пять да плюс тридцать, итого выходит аж девятьсот восемьдесят пять — а там всего-навсего полшага до заветного миллиона.

— Чудно-с.

Один из роботов проходит чуть вперёд, посылает стальной гермодвери сигнал, и она, мгновенно его приняв, открывается. Гердянки милостиво уступают мне дорогу, пропуская вперёд. Передо мной разворачивается короткий светлый коридор, оканчивающийся просторным лифтом. Мы заходим внутрь, и нас быстро роняет вниз на один этаж. Как только лифт выпускает нас наружу, в нос тут же бьёт крепкий запах формалина. Впереди тянется ещё один коридор, теперь длинный, и с каждым шагом холод укутывает меня всё плотнее. В конце я чувствую себя как в холодильнике, а изо рта при каждом выдохе выходит еле заметный морозный пар.

Сам морг встречает нас прямыми углами, линиями, лишёнными изогнутости и плавности, блестящей, как хромированная сталь, строгостью обстановки, холодной белизной стен и мертвенно-бледным светом. Робот-медэксперт как раз закрывает ячейку для трупов, кои во множестве расположились в дальней стене, подобно медовым сотам, после чего аккуратно подъезжает к одному из столов для вскрытий, чтобы протереть его. На экране компьютера открыты несколько документов и снимков тел. Я прохожу внутрь, мои сопровождающие заходят следом и уже через секунду оказываются рядом с медэкспертом. Затем я слышу от робокопа цепь компьютерных сигналов, звучащих как разночастотная трещотка — это он объясняет на теклане, кто я и что здесь делаю. Медэксперт принимает данные, подкатывается к одной из нижних ячеек и рукой-манипулятором выдвигает её, являя совсем ещё свежий по виду труп.

Я подхожу ближе, дабы как следует его рассмотреть.

Предо мной молодой мужчина возрастом примерно двадцати восьми–тридцати лет с тёмными кратко стриженными волосами. По форме лица, характерному оттенку кожи и обилию волос на теле могу заключить, что он является представителем одного из многочисленных народов Кавказа, но вот какого именно — тут уж увольте, не угадаю. Кожа без грамма лишнего жира обтягивает отчётливый мышечный рельеф. Росту он высокого, не меньше ста восьмидесяти пяти — даже выше меня, хоть и не чрезмерно. Грудь украшает свежий Y-образный разрез от вскрытия.

Я надеваю резиновые перчатки и берусь осматривать его голову, поворачиваю её сперва влево, затем вправо. Нейроком у него, как и у меня, расположен на правом виске, и он цел, ни трещин, ни потёртостей не заметно, а вот на затылке виден ушиб, но не сильный — полагаю, его почивший получил при падении, когда умер. На ногах и руках тоже не обнаруживаю никаких ранений, нет их ни на груди, ни на животе, ни на спине — на убийство не похоже. Ведь должны же остаться хоть какие-то механические повреждения: синяки, ссадины, следы от уколов, хоть что-то, что говорило бы о внешнем применении силы. Но кожа Гарика Нешарина чиста и лишена изъянов.

Эту деталь, в конечном счёте, и упустили роботы. Они блестяще находят присутствующие вещи, но никогда не берут в расчёт отсутствующие. У этого человека ни единого шрама. Зевана сказала, что он спортсмен-экстремал, но даже лучшие из них проходят через падения, травмы и ушибы. Должны остаться хоть какие-то следы его бурной и опасной деятельности. Даже у меня искусственные глаза, а я ведь живу не самой рисковой жизнью. Но у Нешарина ни пятнышка, ни прыщика, ничего — он словно только что родился.

Я не имею ни малейшего представления, как объяснить сию странность. Быть может, этот человек лишь клон, ведь Зевана говорила, что встречались они всего три месяца, а за три месяца можно избежать травм и повреждений. Мне интересно, занимался ли он каким-нибудь из своих дел при ней, ибо сомневаюсь, что за краткий срок можно достичь сколь-нибудь значимого успеха в экстремальном спорте, да ещё и обойтись при этом без повреждений — ведь суть таких вещей кроется как раз в мышечной памяти, которая тренируется лишь долговременным постоянным повторением. Как ни глянь, такой человек должен пройти через травмы. Иначе и быть не может.

Что ж, полагаю, имеет смысл зайти с другой стороны и посмотреть, какие сведения хранятся внутри его черепной коробки.

— Позволите подключиться к нейрокому покойного и проверить данные-с?

— Там может содержаться информация личного характера, — отвечает робокоп.

— Вы думаете, ему уже не всё равно?

— Там может содержаться информация личного характера, касающаяся других людей.

Но ведь не стал бы он записывать что-то глубоко личное, например, момент их любовной близости с Зеваной. Или же…

От этой мысли резко перехватывает дыхание, ладони покрываются липким потом, а сердце в своём угаре напоминает целый барабанный оркестр. Ежели хорошенько подумать, то сразу вспоминаешь, что эротические и даже порнографические эмошки — самые популярные, куда популярнее экстремального спорта. Но даже если он не шарил ничего подобного, то никто не мешал ему записать таковую, как трофей или как тайну, а после проживать её вновь и вновь в минуты горького одиночества. И теперь эти ощущения и переживания могли достаться мне. Я определённо должен залезть ему в голову.

— Это необходимо для расследования.

— У вас есть основания предполагать убийство?

— Я не исключаю такой вариант, но надобно проверить нейроком-с.

Роботы обмениваются ничего не значащими взглядами, перекидываются теклановскими сигналами и вновь обращают ко мне свои глаза-датчики.

— Хорошо, — говорит робокоп. — Вам разрешено подключиться к его нейрокому.

Я, ничуть не медля, включаю поиск близлежащих нейроустройств и тотчас нахожу компьютер Нешарина. Кори, пожалуйста, синхронизируй нас. Соединение устанавливается исправно, однако, чтобы получить возможность просматривать файлы требуется ввести пароль. Хорошо, думаю, я могу попробовать иной метод.